Точка опоры: почему российский бизнес задумался о далеком будущем
«Стратегия — это да, понятно и нужно, визионеры — слишком гуманитарно, туманно, безответственно», — решили в корпоративном мире. И вот новая вспышка интереса, оформившаяся в самые разные инициативы, вплоть до поддержки научной фантастики, в области которой «Росатом» учредил специальную книжную премию.
Можно было ожидать, что первыми в сферу футурологии зайдут цифровые компании как авангард прогресса. Но сработал стоп-фактор: когда быстро бежишь, цель иногда пропадает из виду. На одном из мероприятий в интеллектуальном московском клубе «Ноодом» Герман Греф даже возмутился, когда его попросили дать прогноз на 2035 год: «Половина из того, что мы планировали два года назад, уже летит в корзину, а вы хотите забежать на 10 лет вперед. Единственное, в чем можно быть уверенным: все будет радикально по-другому». Греф предполагает, что возможен «эмерджентный скачок», он смешает все наши сценарии, прежние настройки будут сброшены.
Здесь можно согласиться вот с чем: проектирование сегодня — перенос наших комплексов в будущее; картины, которые мы рисуем, больше говорят о нас самих, чем определяют реальную перспективу. Но и это немало.
Вернуть устойчивость
А вот чтобы реконструировать логику индустриалов, таких компаний как «Норникель», «Сибур», «Росатом», которые стали активно развивать тему будущего, потребуется несколько гипотез. Первая: в ситуации высокой неопределенности, когда «жизнь опережает мечту», как говорил персонаж Сергея Довлатова, стратегирование начинает носить очень условный и сценарный характер, все больше напоминает «сад расходящихся тропок» из новеллы Борхеса или, если брать нашу традицию, лес в «Улитке на склоне» Стругацких, для которых он был метафорой будущего. В психотерапии есть прием: когда стратегии не работают, ближний горизонт плохо просматривается, надо впериться в верхнюю точку — условную звезду — и идти к ней. Долгосрочный ориентир становится точкой опоры. Корпоративных сценариев может быть много, но магистральные линии развития цивилизации — более глубокое течение, его могут не затронуть эти флуктуации.
Опора на глубокие тренды создает ощущение долгосрочной устойчивости, вне зависимости от геополитических разломов. Будет цивилизация идти по пути энергоперехода? С очень высокой вероятностью будет, чтобы снизить климатические риски. А значит, нужны будут никель, литий — все, что обеспечивает производство аккумуляторов.
Будут архитектура, транспорт, бытовая среда, одежда требовать большей легкости, вариативности — того, что в урбанистике отражено в идее liquid city («жидкого», то есть пластичного города)? С высокой вероятностью будут. Значит, вырастет спрос на полимеры — перспектива для нефтехимии и углеводородного бизнеса. Хорошее репутационное решение: поместить корпоративный образ в долгосрочный тренд. Если, к примеру, алюминий «Русала» нуждается в перспективном обосновании, его можно описывать не только через тару для напитков и даже фюзеляжи самолетов (которые могут начать делать из композитных материалов), но и через составной элемент сплавов для новейших технологий и энергетики в экономике будущего.
Ресурсы для прогресса
В эскизах будущего, которые рисуют футурологи через ИИ, генную инженерию, киборгизацию тела, часто теряется физическая сторона трансформации — какие материальные носители будут лежать в ее основе. Как будто этот новый мир возникнет в виртуальном облаке. Постановка вопроса о ресурсной основе прогресса позволяет выровнять баланс, и среда откликается на этот дискурс. Например, информационный хайп вокруг редкоземельных металлов сделал из них что-то вроде магических амулетов, открывающих дверь в новый мир. Хайп пройдет, но понимание, что электроника будущего без них невозможна, останется. Вместо прежнего сырьевого образа бизнеса проступает другая концепция: физическая, материальная основа технологических трендов, вторая сторона одной медали.
И здесь востребованными оказываются не только финансисты и классические стратеги, но и люди гуманитарных знаний, представители креативных индустрий, способные прорисовывать дальние миры. Может случиться, что миры эти будут конкурировать между собой: сегодня визионеры спорят о том, какие технологии генерации или хранения энергии будут преобладать через 50 лет, как изменится общественное устройство, кем будет человек и в чем будет состоять его идентичность по мере сращивания с искусственным интеллектом и киборгизацией тела. Но такая конкуренция обладает большим мобилизующим потенциалом. Будущее может вдохновлять, повышать корпоративную лояльность и идентичность. Крупные структуры нуждаются не только в рациональном, но и в предмете веры. В компаниях Илона Маска жесткая система, переработки и стрессы, но люди вдохновлены работой на прогресс (это не призыв использовать футурологию так утилитарно, но один из крайних примеров). В конкуренции за кадры, особенно за молодежь, компании, которые будут восприниматься как «агенты будущего», получат преимущество.
Еще важно сказать о хороших культурных основаниях для такого проектирования — опора на советскую фантастику поддерживает возможность вернуться к позитивному или по крайней мере открытому образу будущего. Симптоматично, что стал расти спрос на книги Стругацких, Кира Булычева и даже более прямолинейного Ивана Ефремова. Даже недавний скандал вокруг «Сталкера» Андрея Тарковского подлил масла в огонь — заодно вспомнили литературную основу фильма. Многие сюжетные ходы устарели, но осталось более важное — язык, тональность, само искусство разговора о будущем, способность решать через его образ экзистенциальные вопросы настоящего.
Мнение редакции может не совпадать с точкой зрения автора