Условное присутствие: как Дамаск видит будущее российских баз в Сирии

Информационный фон вокруг российских объектов в Сирии с момента падения режима Асада в начале декабря 2024 года менялся уже не раз. Так, на четвертый день после смены власти источники Bloomberg указывали на то, что Москва быстро вошла в контакт с новыми властями и близка к соглашению о сохранении военных баз в Латакии (Хмеймим) и Тартусе. О «позитивной атмосфере» между Москвой и Дамаском рассказывали The Economist, эмиратская газета The National и многие другие СМИ, корреспонденты которых без каких-либо ограничений теперь работают в Сирии.
Однако 28 января 2025 года Bloomberg сообщил о зашедшем в тупик российско-сирийском диалоге о будущем военных объектов. Интересно, что материал был опубликован в тот момент, когда официальная российская делегация под руководством замглавы МИД Михаила Богданова сошла с трапа самолета и только готовилась к переговорам с главой временной сирийской администрации Ахмадом аш-Шараа. Еще в конце декабря он заявлял о нежелании вывода российского контингента в ущерб двусторонним отношениям, а теперь, на переговорах с российскими дипломатами, вдруг указал на необходимость признания Москвой «прошлых ошибок» и «восстановления доверия посредством конкретных мер, таких как компенсация, реконструкция и восстановление». Также, как говорят источники Reuters, аш-Шараа упомянул о выдаче Асада — на что Москва, по понятным имиджевым причинам, пойти не может.
Объяснений такому резкому сдвигу в тональности несколько, и они не исключают, а дополняют друг друга.
Перемены в политике
Во-первых, новые сирийские власти, постоянно принимающие зарубежные делегации, — от представителей Госдепа США и министра иностранных дел Украины до переговорщиков ООН и глав дипведомств стран постсоветского пространства — за последние полтора месяца освоились на внешнеполитическом поле и получили массу обещаний и гарантий от региональных и глобальных игроков.
Очевидно, что сначала пришедшая к власти исламистская оппозиция изо всех сил старалась избежать афганского сценария, при котором движение «Талибан» (признано в России террористическим и запрещено), захватившее власть еще в 2021 году, до сих пор получало весьма ограниченное международное признание. Когда стало ясно, что изоляция новым сирийским властям не грозит, первоначальные договоренности с Москвой вполне могли быть пересмотрены. Тем более что европейские политики публично поставили снятие санкций Евросоюза с Сирии в прямую зависимость от дальнейшего присутствия российских баз.
Кроме того, переходное правительство начало не только привлекать на свою сторону консультантов-сирийцев из числа тех, кто сделал карьеру в западных властных структурах, но и налаживать официальные связи с западными спецслужбами, включая ЦРУ.
Во-вторых, при Асаде Россия и Сирия заключили достаточное количество соглашений по самым разным вопросам, касающихся не только военного сотрудничества, но и, например, остановленного сейчас экспорта зерна или статуса русского языка, который был введен в местные школы в качестве второго иностранного. Ревизия таких договоренностей в короткий срок невозможна, если, конечно, стороны хотят избежать скандального разрыва и сохранить хотя бы видимость отношений.
Однако это не распространяется на договоренности с бизнес-структурами. За неделю до визита российской делегации Сирия расторгла соглашение с компанией «Стройтрансгаз» об управлении портом в Тартусе. Михаил Богданов назвал это «чисто техническим вопросом». Действительно, Дамаск разорвал контракт не столько с российской бизнес-структурой, которая из-за местных реалий свернула всю свою деятельность за полгода до падения режима Асада, сколько с ее партнером — одноименной компанией «Аль-Катерджи», принадлежавшей близкому к прежней власти дельцу Бараа Катерджи, убитому в результате израильского авиаудара еще летом 2024 года.
В-третьих, со стороны аш-Шараа публичное упоминание компенсаций за «прошлые ошибки», вероятное обсуждение на переговорах темы выдачи Асада и возвращение в Сирию вывезенных его людьми $2 млрд активов, является обозначением максимальной запросной позиции. Укрепляющему свою власть аш-Шараа — на следующий день после переговоров с российскими гостями он стал временным президентом Сирии — важно было поднять вопрос об Асаде и выведенных из страны активах, иначе его бы не поняли бывшие братья по оружию. В то же время встречу в Дамаске можно назвать конструктивной, если сирийская сторона действительно больше говорила не о прежних обидах, а о механизме будущего взаимодействия.
Пресс-секретарь российского президента Дмитрий Песков назвал переговоры очень важными, а глава российской делегации заявил, что вопрос о дальнейшей судьбе российских военных баз в Сирии требует дополнительных консультаций, которые стороны договорились продолжать. Однако контуры будущих договоренностей примерно понятны.
Перемены в статусе
На момент падения режима Асада российские военные имели десятки опорных пунктов в разных регионах страны, на которых дислоцировалось небольшое количество военнослужащих — зачастую по взводу из двух-трех отделений с приданной техникой. После смены власти нужно было быстро организовать их безопасный отвод с занимаемых позиций в Тартус и на Хмеймим. Пришлось и решать проблемы с вывозом техники назад в Россию, Белоруссию или в дружественные африканские страны.
Понятно, что статус российских баз меняется — прежние операции сдерживания, которые все эти годы осуществляло российское Минобороны в Восточном Средиземноморье, сокращая площадь позиционных районов 6-го флота ВМС США, независимо от исхода диалога с Дамаском становятся невозможными. Оба российских военных объекта находятся под огневым контролем с господствующих высот и уязвимы для диверсий даже с применением огнестрельного вооружения.
Конечно, для Москвы было бы успехом и с имиджевой, и с сугубо практической стороны договориться о превращении баз в площадки для поддержания логистических операций. При прямых рейсах транспортной авиации в Африку тоннаж грузов сильно ограничен, а сохраняющийся с февраля 2022 года запрет Анкары на проход военных кораблей через турецкие проливы не позволяет ротировать состав оперативного соединения ВМФ в Средиземном море за счет кораблей Черноморского флота — приходится задействовать корабли дальних флотов, для которых заход в сирийский порт важен как минимум для пополнения запасов.
Но даже при позитивном исходе договоренностей о сохранении российских военных объектов, их работа все равно будет зависеть от «оттепели» в отношениях Дамаска со странами Запада, заинтересованных в срыве любой активности Москвы на Ближнем Востоке и в Африке. Пока сближение сирийских властей с западными странами идет довольно медленно, поэтому в ближайшем будущем Дамаск, скорее всего, не будет настаивать на полном закрытии российских баз.
Мнение редакции может не совпадать с точкой зрения автора