Стратегия сопротивления: хватит ли Ирану ресурсов для выживания
Все меньше сомнений в том, что Дональд Трамп вернется к политике так называемого максимального давления на Тегеран, предполагающую в том числе восстановление предельной эффективности действующих в отношении Ирана санкций, несколько ослабленной при Джо Байдене. Вопрос заключается только в том, будет ли указанный режим введен на короткое время, чтобы принудить Тегеран договориться по вопросам его ядерной программы и региональной повестки, или же окажется условно бессрочным, чтобы дестабилизировать социально-экономическую ситуацию в стране и привести к смене власти. Шансы на успех в обоих сценариях существуют: по сравнению с первым сроком президентства Трампа Иран сейчас находится в куда более слабом внешнеполитическом и, что важнее, экономическом положении.
Потеря союзников
На внешнеполитическом треке достижения Тегерана последних лет оказались, хоть и громкими — восстановление связей с арабскими монархиями Персидского залива, присоединение к ШОС и БРИКС, развитие отношений с ЕврАзЭС и Россией, — но практического капитала не принесли, а в голосе иранских соседей по Заливу уже заметны нотки раздражения из-за того, что после формального «замирения» иранцы не проявили гибкости и готовности обсуждать конкретные политические вопросы. Одновременно активная иранская поддержка России в конфликте на Украине оттолкнула от иранцев Евросоюз и его партнеров даже сильнее, чем ситуация вокруг иранской ядерной программы (ИЯП), мотивировав их вводить новые и временами весьма ощутимые санкции в отношении Тегерана.
Наконец, к январю 2025 года можно говорить о разрушении всего лишь за последний год иранской системы прокси-сил на Ближнем Востоке, которая выстраивалась десятилетиями. Более того, охватывая Йемен, сектор Газа, Ливан, Сирию и Ирак, она еще только в 2023 году позволяла иранцам если не диктовать региону свою волю, то активно проводить свою политику, поддерживая статус регионального лидера. Сейчас же ее сколь-нибудь эффективные остатки сохранились и занимают не всегда устойчивое положение в Ираке и Йемене, а сами иранцы вынуждены перейти от активной наступательной внешней политики к режиму глухой обороны, с трудом оправляясь от потери главного элемента своей системы прокси-сил — режима Башара Асада.
Вопросы национальной безопасности и престижа диктуют иранцам необходимость вернуться, хотя бы отчасти, на утраченные рубежи. Однако средств на это у Тегерана может уже не хватить. Его экономическая система — «экономика сопротивления» — начала давать сбои. Именно это можно назвать ахиллесовой пятой иранских властей.
Сопротивление экономики
Оценивать экономические показатели Ирана всегда сложно. Если судить по макроэкономической статистике, то в целом экономика страны живет и под санкциями.
По данным МВФ, в 2023 году экономика страны выросла на 3%, демонстрируя минимальный положительный рост с 2020-го. Годовая инфляция за тот же период оценивалась в 47% — этот показатель постоянно рос с 2017 года. Хотя официальные данные об уровне безработицы составляли 9,6%, безработица среди молодежи достигла 17%, а доля населения, живущего за чертой бедности, оценивалась в 28%.
«Экономика сопротивления» основана на принципах ускоренной диверсификации, оптимизации государственных расходов в соответствии с реальными доходами, частичной самодостаточности в производстве стратегически важных товаров, повышении эффективности налоговой системы и ужесточении контроля над финансовым сектором. Она также предполагает использование незаконных мер для обхода санкций, а также сохранение системы социальной поддержки населения, включая прямые, хотя и минимальные, выплаты домохозяйствам для гарантии их покупательной способности.
Проблема в том, что существующая иранская экономическая модель возникла как ответ на агрессивную внешнюю среду и сложные внутриполитические условия. Ее основной приоритет — обеспечение выживания, но не развитие. Она смогла справиться с первоначальным шоком от введения санкций 2010–2012 годов, затем шоком 2018-го — после выхода Трампа из «ядерной сделки». За счет введения мер жесткой экономии и диверсификации доходов бюджета Иран смог смягчить санкционный удар. Однако режим выживания не позволяет развивать производственную базу, привлекать иностранные инвестиции и долгосрочные займы, выходить на новые рынки, да и социальному развитию способствует несильно.
Другие системные проблемы иранской экономики связаны с доминирующей ролью государства, высокими административными расходами, значительным объемом теневого сектора — по оценкам иранских экономистов, он составляет 13–20% ВВП, низкой эффективностью частного бизнеса и недоразвитостью рыночных механизмов на фоне протекционистской политики государства. Введение полномасштабных санкций против Ирана в 2018 году в значительной степени отсекло страну от глобальной экономики, ограничив ее доступ к международной финансовой системе, иностранным инвестициям, передовым технологиям и нефтяному рынку. Одновременно для поддержания социальной стабильности в Иране многие десятилетия действует система госсубсидий, позволяющая приобретать ряд ключевых товаров и, прежде всего, топливо по заниженным ценам. Граждане воспринимают эти льготы как часть своих законных прав, отнять которые у них никто не может.
Между тем по состоянию на 2022 год только ежегодные субсидии на топливо и энергетику оценивались в $75–80 млрд, что считалось одним из самых высоких показателей в регионе. Иранской экономике все сложнее выдерживать такую нагрузку. Наглядным примером растущих экономических проблем стал энергетический кризис, поразивший Иран в конце 2024 года, когда страна столкнулась с одновременным дефицитом природного газа и альтернативных видов топлива, что, в свою очередь, привело к плановых отключениям электричества, в том числе и в Тегеране.
Где топливо
Формально во всем виновата холодная зима. Потребление газа в Иране достигло рекордных 794 млн куб. м в сутки, что на 50 млн куб. м превышает показатели 2023-го. Однако реальные причины кризиса куда глубже и интереснее: прирост потребления топлива был обеспечен не промышленностью или энергетическим сектором, а домохозяйствами, которые из-за высоких субсидий расходуют топливо не слишком экономно.
Ранее проблема нехватки природного газа решалась за счет использования мазута и других нефтепродуктов, но этой зимой их тоже стало недоставать. Официальное объяснение — из-за роста потребления топлива жарким летом 2024 года, когда спрос на электроэнергию достиг исторического максимума в 80 ГВт из-за массового использования кондиционеров. Это вынудило энергетические компании истощить запасы, которые обычно откладываются для зимнего сезона. Впрочем, и здесь не все так просто. Нехватка топлива как-то неожиданно совпала с наращиванием Ираном нефтяного экспорта накануне прихода Трампа — экспортеры стремятся заработать, пока санкции не стали еще жестче. Между тем плановые отключения электричества вызвали массовое недовольство — граждане винят правительство в неэффективном управлении.
С момента основания Исламской республики в 1979 году система прямых и косвенных субсидий населению была одной из главных опор и гарантий стабильности политического режима. Но сейчас Иран, судя по всему, не в состоянии ее поддерживать в полном объеме. Наиболее рациональным решением было бы проведение реформы субсидий — с их частичной отменой и повышением потребительских цен, но при существующем уровне недовольства режим пойти на это не может. Местная элита хорошо запомнила последнюю попытку повысить цены на бензин в 2019 году, обернувшуюся серьезными протестами, и повторять ее не готовы.
В свою очередь, все это служит важным сигналом противникам Ирана — санкции, цель которых в том числе и в том, чтобы лишить иранское руководство возможности покупать лояльность своего населения, работают. Их надо только усилить или жестче соблюдать, воспользовавшись слабым местом Ирана — нефтяным экспортом.
Перекрыть поток
Формально экономика Ирана относительно диверсифицирована по сравнению со многими другими странами Ближнего Востока, но экспорт нефти и других углеводородов является значительным источником государственных доходов. Согласно данным Центрального банка Ирана, доля углеводородов в доходах правительства составляет 29%, в то время как доля налогов — 35%. Между тем реальный уровень нефтяной зависимости Ирана может быть выше. Фактический объем иранской добычи достигает 3,15 млн баррелей в сутки (б/с), а объем экспорта оценивается в 1,5 млн б/с. В условиях санкций у иранской нефти ограниченное число потребителей. Тем не менее в 2022 году Иран смог заработать на экспорте $42,6 млрд. Основным покупателем стал Китай — до 91% объемов. В предыдущие годы среди клиентов Ирана также были Турция и Индия. Иранская нефть приобретается со скидкой, за ограниченно конвертируемые или неконвертируемые валюты, часто в обмен на встречные бартерные поставки. В целях обхода санкций иранская нефть может продаваться на рынке как нефть третьих стран и через серые схемы, например путем передачи нефти с танкера на танкер в открытом море с отключенными трекерами для сокрытия факта сделки.
Другое дело, что в условиях нынешнего нестабильного нефтяного рынка Ирану просто разрешали поставлять крупные объемы нефти, чтобы не усугублять ситуацию. При активно работавших в первый срок Трампа санкциях показатель физических объемов иранского экспорта снижался втрое, доходя временами до 200 000 б/с, что резко снижало доходы иранского бюджета. Теперь Трамп «может повторить», тем более что поработать предстоит фактически с одним потребителем иранской нефти — Китаем. И здесь уже есть несколько тревожащих Тегеран моментов.
Идущая в Китай иранская нефть традиционно транспортируется на танкерах класса VLCC к берегам Малайзии, где переливается на меньшие суда для доставки в Китай. Однако в декабре 2024 года США ужесточили санкции против танкеров VLCC. Это не только сократило количество судов, готовых работать с иранской нефтью, но и подняло премию за риск. Теперь китайские покупатели требуют от иранцев доставки нефти на не попавших под санкции судах. Более того, они активно ищут и находят альтернативы в виде российской нефть ESPO и тяжелых сортов из Канады.
Надежда на Москву
В этих условиях визит иранского президента в Москву выглядит как попытка получить поддержку перед лицом возобновления политики «максимального давления» со стороны США. Подписание долгожданного договора — своего рода дорожной карты российско-иранского сотрудничества — представляет собой не столько шаг к глубокому стратегическому партнерству, сколько возможность заручиться поддержкой партнера. Укрепление экономических и политических связей с Россией позволит Тегерану минимизировать ущерб от надвигающихся санкций. Однако в долгосрочной перспективе без масштабных реформ сохранять устойчивость и защищать свои интересы как внутри страны, так и за ее пределами Ирану будет все сложнее.
Мнение редакции может не совпадать с точкой зрения автора