Ответ готов: как судебные эксперты стали верными помощниками обвинения

Формализация роли суда — важнейшая составляющая концепции правоприменения, которой придерживаются в России. Судья должен лишь оформить приговор, причем сделать это строго в рамках процессуального закона. Этим объясняется и неписаный стандарт оценки кандидатур на судейские должности — в приоритете бывшие секретари судебного заседания и помощники судей, они идеально оформляют дела. 

По сути, при таком подходе роль судьи заключается лишь в выборе и дошлифовке доказательств, собранных следователем, переносе их в приговор, учете всех смягчающих и отягчающих обстоятельств, правильном назначении наказания.

Безусловно, следственные органы, равно как и органы, занимающиеся оперативно-разыскной деятельностью, понимают, что их задача — максимально упростить для суда оценку объективной стороны дела. Например, чтобы судья не размышлял, почему некое обстоятельство или некие слова преступны, даже если таковыми не кажутся. 

Вместо судьи

Именно здесь на помощь приходят эксперты. Как в деле режиссера Евгении Беркович и драматурга Светланы Петрийчук, где экспертиза позволила усмотреть в тексте пьесы «Финист Ясный Сокол» оправдание терроризма и отправить подозреваемых в СИЗО.

Кандидат юридических наук и писатель Леонид Никитинский в заметке для «Новой газеты» очень точно обозначил проблему: «Перекладывая в делах об оправдании терроризма функцию определения наличия признаков преступления на эксперта, судья, по сути, подставляет на свое место «эксперта», которого выбрал следователь».

Странные или как минимум спорные заключения готовят не только лингвисты или историки. Аналогично развиваются процессы в химических (дела по наркотическим статьям), экономических, бухгалтерских, медицинских, компьютерных, фоноскопических, да и в традиционных криминалистических экспертизах.

Борьба за экспертизу

У всех трех игроков силового поля — ФСБ, СКР, МВД — имеются штатные экспертные структуры.

Изобилие ведомственных экспертов по всем направлениям, значимым для давления на бизнес и общество, их абсолютная интеграция с силовыми элитами нивелировали суть экспертной деятельности — беспристрастную оценку. Сама судебная экспертиза стала очередным легалистическим инструментом, предназначение которого — верификация выводов обвинения.

Можно с уверенностью утверждать, что судебная практика по уголовным делам по экономическим преступлениям последних пятнадцати, как минимум, лет во многом сформирована именно ведомственными экспертами, находящимися в прямом подчинении у руководства, общего со следственными подразделениями.

Исключительно показательно для специалистов шла длительная борьба СКР за свои экспертные структуры. Изначально закон их не предусматривал, но главу Следственного комитета Александра Бастрыкина это вполне объяснимо не устраивало: следователи ФСБ и МВД имели в структурах экспертов по всем важным направлениям, а СКР — нет. Поэтому сначала были созданы квазиэкспертные подразделения при Главном управлении криминалистики СКР, то есть были введены должности экспертов без указания на то в законе. С этим долго билась Генеральная прокуратура, однако профессионалы не воспринимали эти усилия как системные, направленные на изменение ситуации в целом. На иные ведомства прокуратура не жаловалась, речь шла, скорее, об очередном проявлении многолетнего противостояния Генпрокуратуры и СКР. 

Точка была поставлена в 2019 году. 12 марта на рассмотрение Федерального собрания был внесен президентский законопроект о наделении СКР экспертными полномочиями. Фактически речь шла о легитимизации деятельности, которую СКР уже и так вел. Все законодательные процедуры были пройдены ожидаемо быстро, и уже 26 июля президент подписал закон. Есть элегантные нюансы. Первоначально в законопроекте был закрытый перечень экспертиз, которые предлагалось закрепить в статье 3.1 ФЗ «О Следственном комитете Российской Федерации». Это успокоило многих критиков, а зря. В итоге в тексте закона перечня не оказалось, а статья была сформулирована так: «3.1) организация и производство в судебно-экспертном учреждении Следственного комитета судебных экспертиз, назначенных в соответствии с уголовно-процессуальным законодательством Российской Федерации».

Фактически Следственный комитет получил право проводить любые судебные экспертизы. И проводит. 

Конкуренция за госзаказ

Привело это к тому, что заключения экспертов МВД, ФСБ и СКР принимаются судами как безоговорочные объективные доказательства. Не спасают ситуацию и негосударственные эксперты, к услугам которых прибегают следователи, — практически всегда эти эксперты крайне заинтересованы в сотрудничестве со следственными органами, которые могут обеспечить постоянные заказы. Или не обеспечить — экспертная среда конкурентна. Какие-либо открытые конкурсы, тендеры, участие стороны защиты в подборе экспертной организации закон не предусматривает, что порождает простор для злоупотреблений правами. Следователь находится в постоянной связи с экспертом, а тот, в свою очередь, осведомлен о потребностях «заказчика» и прилагает все усилия для их удовлетворения. 

Да, возможность назначения и проведения негосударственной экспертизы формально есть и у защиты, но, во-первых, защитник не обладает процессуальным правом предоставить эксперту те же материалы для исследования, что есть у следователя, — адвокат с ними не может ознакомиться до окончания следствия по делу, а во-вторых, хоть и декларируется, что никакие доказательства не имеют для суда заранее установленной силы, судья всегда ориентируется на заключение, представленное стороной обвинения. 

В 1431 году Жанна Д’Арк упорно отказывалась признавать свою вину на суде инквизиции, а испытание пыткой судьи ей назначить не решились. Тогда было оглашено послание Парижского университета, содержавшее заключение по делу Жанны, — 12 статей, утвержденных факультетом теологии и содержащих указания на грехи и теологические заблуждения Жанны. Заключение ученых мужей легло в основу обвинения. Так что у помогающих следствию «деструктологов» богатая предыстория.

Мнение редакции может не совпадать с точкой зрения автора