Часто приходится слышать, что современная политика вторгается на поле истории. Но связь между политикой и историей является фундаментальной. Если вдуматься, очень многие вещи мы объясняем генеалогически — это особое свойство мышления человека.
Необходимость для политики опираться на прошлое связана еще и с тем, что современные государства мыслятся сквозь призму идеи нации. А нация, в свою очередь, понимается как цепь поколений, проживавших и проживающих на определённой территории и объединенных общим прошлым, преемственностью истории. В силу всех этих обстоятельств политика не может не использовать прошлое.
Но прошлое — это то, чего больше нет. Каким образом оно присутствует в социальном настоящем?
Мы можем говорить о двух фундаментально разных форматах такого присутствия. Первый формат — это история как повествование о прошлом, построенное по определенным систематически организованным правилам. Второй формат — это то, что часто называют «коллективной памятью» и что является просто совокупностью культурно разделяемых представлений о прошлом.
Коллективная память содержит в себе не что иное, как usable past — прошлое, которое пригодно к политическому использованию и которое является основой для социальных идентичностей. Получается, что для политиков прошлое, с одной стороны, представляет собой невосполнимый символический ресурс, на который они не могут не опираться и который не могут в полной мере контролировать. С другой стороны, понятно, что прошлое — это совокупность массовых представлений, которые частично являются правдой, частично вымыслом, из переплетения которых вырастают различного рода исторические мифы. Причем политики не могут не участвовать в конструировании и поддержании национальных мифов.
К началу XXI века ценность прошлого как ресурса многократно возросла в силу целого ряда социальных процессов, имевших место в XX веке. Прошедшее столетие было наполнено трагическими и героическими событиями, затронувшими огромные массы людей: войнами, революциями, геноцидом. Получилось так, что массы оказались вовлечены в историю в таких масштабах, в которых это не происходило в предыдущие эпохи. Поэтому измерение коллективной памяти приобрело несколько иное качество.
Свою роль сыграло также развитие информационных и коммуникационных технологий: фотографии, кинематографа, телевидения, интернета. Это привело к новым форматам функционирования коллективной памяти. Многие политические процессы, имевшие место в XX веке и ранее, актуализировались. Стоит упомянуть некоторые из них.
Первый процесс — это то, что мы называем третьей волной демократических транзитов, то есть переход от авторитарных режимов к демократическим. В большинстве стран это сопряжено с реабилитацией жертв массовых репрессий, с восстановлением справедливости, переоценкой прошлого и многим другим.
Второй процесс — это европейская интеграция, которая полностью изменила карту Европы, а тем самым и ее карту памяти. Сюда можно отнести также становление мультикультурализма, который, кстати, привёл к целенаправленным изменениям в том, как преподаётся история и функционирует коллективная память.
Еще один процесс — это распад Советского Союза и этнические конфликты, которыми в небывалых масштабах ознаменовался конец XX – начало XXI века.
Учитывая все эти обстоятельства, вряд ли должно вызывать удивление то обстоятельство, что область сопряжения политики и памяти сегодня является предметом самого интенсивного изучения. Это делается в рамках различных общественных дисциплин и с помощью разных методов.
Анализ практик политического использования прошлого позволяет увидеть, каким образом политическая элита, с одной стороны, выступает в качестве агента, участвующего в конструировании прошлого, а с другой — в какой-то степени оказывается заложницей уже существующих представлений о прошлом.
Продвигая или поддерживая определенные интерпретации общего прошлого, элиты стремятся легитимировать собственную власть, укрепить солидарность сообщества, оправдать принимаемые решения, мобилизовать электорат, показать несостоятельность оппонентов и прочее. В то же время возможности использования прошлого для достижения этих целей зависят от уже того репертуара исторических событий и фигур, которые известны широкой аудитории и способны вызывать ожидаемую реакцию.
Вместе с тем властвующая элита располагает существенными ресурсами для трансформации этого репертуара, причем не только за счет риторической реинтерпретации. Она имеет эксклюзивные возможности как для отбора исторических событий, пригодных для политического использования (в форме установления национальных праздников и практик официальной коммеморации, государственных наград, символической реорганизации пространства и т. д.), так и для трансляции определенных версий прошлого — например, путем регулирования школьных программ или государственных инвестиций в культуру. В то же время символические действия власти — легкая мишень для критики со стороны оппонентов, о чем свидетельствует опыт многих стран.
Таким образом, для политической элиты существующие представления о прошлом — это, с одной стороны, ресурс, а с другой стороны — объект управления.
«Тысячелетняя история» России представляет собой хотя и богатый, но трудный ресурс, который требуется целенаправленно адаптировать к новым обстоятельствам. События, память о которых настойчиво культивировалась в советский период, в последние 20-25 лет подверглись переоценке. В то же время многое из того, что служило опорой идентичности до революции, в СССР оказалось «репрессировано» и предано забвению.
Конструирование постсоветского нарратива, связывающего прошлое с настоящим и будущим, предполагает использование разных стратегий. Что-то требуется «вспомнить», что-то — попытаться «забыть», что-то — пересмотреть и переоценить. В начале основной упор приходилось делать на трансформацию и/или подавление исторической памяти, «актуализированной» прежним режимом. Не только потому, что на активизацию «дополнительных» ресурсов требовалось время, но и потому, что необходимо было сформировать новые смысловые рамки для «памяти» о сравнительно недавнем прошлом, основательно укорененном в «инфраструктуре», доставшейся в наследство от СССР.
