История с новым сроком Рамзана Кадырова во главе Чечни, искусно удерживаемая в заголовках новостей участниками публичной политики, завершилась предсказуемо. Итог постсоветского развития Чечни таков, что замена ее руководителя сейчас сопряжена с большими опасностями, чем его сохранение у власти. Но и последнее связано с серьезными рисками.
Сначала о рисках ухода Кадырова.
Вряд ли требует доказательства, что никакие политические изменения никакому руководителю, даже очень на них настроенному, невозможно осуществить в одиночку. И здесь любой сменщик Кадырова столкнулся бы с проблемами, специфичными именно для Чечни. А специфика Чечни сегодня - это, как ни крути, две прошедшие войны. Причиненный ими материальный ущерб возмещен, можно сказать, с избытком, а вот ущерб другого рода пока, похоже, мало кем осознан. Речь о том, что война разрушила элиту региона. Когда масштабные боестолкновения завершились, оказалось, что людей, способных осуществлять восстановление родной республики, практически нет. Чеченские управленцы, интеллигенция, предприниматели, чей бизнес не был связан с войной, в то время либо погибли, либо нашли свое место в других регионах или странах. Семья Кадыровых создавала местную элиту с нуля не только потому, что получила карт-бланш на "зачистку" региона под себя, но и потому, что других вариантов, по сути, не было.
Если брать верхнюю и старшую по возрасту часть нынешней чеченской элиты, то очень многие из этих людей прошли или через эмиграцию и послевоенные амнистии, или через бизнес-войны в соседних регионах, где сильны чеченские диаспоры. Кадырову эти люди обязаны не только своим нынешним положением (как обязана элита любого региона своему "патрону"-губернатору), но зачастую также свободой и жизнью. Руководитель, назначенный "со стороны", неминуемо оказался бы перед выбором между двумя неработоспособными альтернативами: либо управлять регионом через людей, подконтрольных прежнему главе, либо "с миру по нитке" формировать новую элиту. А если бы вместо Кадырова назначили человека из окружающей его "палаты лордов", то внутри нее разгорелась бы борьба за ресурсы, особенно естественная в нынешний кризис. Причем новый глава, в отличие от Кадырова, не смог бы сразу стать в ней медиатором, и как далеко зашла бы такая борьба, предсказать было бы совершенно невозможно.
Итак, уход Кадырова мог бы привести к потере управляемости в Чечне.
Но и сохранение status quo несет опасности, забыть о которых было бы непозволительно.
Во-первых, стабильность "самого стабильного региона РФ" невозможно измерить. Говорить о реальной популярности власти, о том, какая часть населения настроена оппозиционно, можно, если у обычного жителя есть доступные и относительно безопасные способы выразить недовольство. Соседний Дагестан, кстати, как раз пример региона, где такие способы, несмотря ни на что, по-прежнему есть. Недоволен главой села - найди единомышленников и собери сельский сход (глав, в том числе поддерживавшихся "сверху", не раз удавалось смещать усилиями сельских инициативных групп). Недоволен происходящим в регионе в целом - напиши в независимую от власти газету (местные чиновники, хоть и называют такие газеты "подрывными", продолжают давать им интервью). В таких условиях протестные настроения не могут свалиться, как снег на голову. Протест будет развиваться в публичном пространстве, поэтому сохранится шанс на диалог и разрешение ситуации в правовом поле. А если такой "инфраструктуры" для выражения недовольства нет, то нельзя предсказать, когда уйдет в небытие благостная картинка всеобщей поддержки власти и кто окажется на гребне протестной волны.
Во-вторых, нынешнее чеченское руководство влияет на соседние регионы Северного Кавказа. Причем это влияние связано не столько с экспансией пресловутого "силового предпринимательства" из Чечни, сколько с прямым или косвенным участием в различных спорных ситуациях, например, в Ингушетии и в Дагестане. В Ингушетии это прежде всего внутриисламский конфликт. Глава Чечни активно выступает на стороне муфтията, противостоящего сейчас не только "несистемным" религиозным авторитетам, но и главе региона Юнус-Беку Евкурову. В Дагестане это длящийся уже более 20 лет процесс восстановления Ауховского района, до депортации 1944 года населенного чеченцами. Конфликты в соседних регионах, не имеющие простого разрешения, становятся политическим "активом" руководства Чечни, когда оно демонстрирует, что без него решить такие конфликты невозможно в принципе.
Получается, что влияние официального Грозного тем выше, чем дольше такие конфликты остаются в "подвешенном" состоянии.
Впрочем, с осени, когда Кадыров может стать единственным на Северном Кавказе всенародно избранным главой региона, этот потенциал имеет шансы возрасти и без подобных средств.
Когда Кремль не спешил принимать (или обнародовать) решение по Кадырову, многие наблюдатели посчитали, что это связано с расследованием убийства Бориса Немцова, с предполагаемой близостью обвиняемых по тому делу к чеченским чиновникам. Можно предположить, что основные усилия федерального центра на чеченском "направлении" в течение последнего года состояли в том, чтобы события, подобные трагедии на мосту возле Кремля, не повторились. Однако дальнейшая ситуация будет завистеть от того, насколько федеральный центр осознает те вызовы, которые есть или появятся внутри самой Чечни и в непосредственной близости от нее.