Политика в России все больше похожа на сценки из жизни клиники Кащенко. Чиновники высокого ранга едут за рубеж, в логово враждебных иностранных инвесторов, чтобы спеть осанну западным санкциям против России и рассказать, как благодаря им в российском обществе крепнет поддержка реформ и курса ее лидера. Пока они это делают, другие чиновники из последних сил борются с последствиями этих самых санкций, обсуждая в правительстве уже не помощь бизнесу в реализации инвестиционных программ, а пополнение оборотных средств крупных компаний, у которых из-за санкций не осталось денег, чтобы расплатиться с поставщиками и персоналом. На фоне этих титанических пропагандистских и менеджерских усилий на востоке Украины не утихает артиллерийская канонада: все мировое сообщество пытается понять, кто и в кого стреляет, но безуспешно.
Кажется, что все катится куда-то в пропасть.
Привычная картинка («правые», «левые», «либералы», «силовики») разлетелась вдребезги. Партии мира нет, партия войны всосала в себя весь политический класс, но разобраться, понять, кто с кем и кто за кого, от этого еще сложнее. Точка невозврата растянулась во времени, возврата к прошлому нет, но и будущее тоже не просматривается. Посреди этого хаоса из фигур, пытающихся изображать сценки мирной жизни на фоне военных декораций, одиноко стоит президент Путин. Он единственный игрок партии мира, он стремится к урегулировании конфликта на Украине, он урезонивает реваншистов, реформаторов, поджигателей и «пятую колонну», но понять, к чему он сам клонит, тоже не получается. Непрозрачность его намерений, нереалистичность его публичных целей добавляют картине всеобщего хаоса какой-то запредельной инфернальности: девиз момента — «больше ада», как принято писать в соцсетях, и по-человечески это можно понять. В конце концов, ужасный конец все-таки лучше, чем ужас без конца.
Невооруженным глазом видно, что политический класс вошел в зону высочайшей турбулентности. Говорить о мире и призывать к миру нельзя, поэтому все хвалят войну, смело предполагая, что политическое урегулирование на востоке Украины затянется на годы. Говорить о том, есть ли у России эти «годы», тоже нельзя, поэтому снижение рейтингов, пике рубля и болтанка на рынке нефти делают оптимистичные улыбки российского начальства еще шире. Беда момента — отсутствие связи, непонимание. Глава государства ведет страну одному ему известным путем: политический класс подыгрывает, но со все меньшим энтузиазмом. Это не предреволюционная ситуация, конечно, нет, но доверие, чувство локтя, история про «одну команду» — все это осталось в далеком прошлом. Как долго окружение Путина будет играть в игру, правил которой не понимает, как долго будет поддерживать его, не зная, что и как он собирается делать дальше? Вот вопрос дня, а возможно, и года.
Привычно держать за дураков народ — этим занимаются давно, но держать за дураков весь Кремль и все правительство?
Идея холодной войны никогда не привлекала российскую элиту, по крайней мере большую ее часть, особенно ту часть, которая занимается деньгами, экономикой, инвестициями и прочими неполитическими вещами. Сразу после аннексии Крыма президенту Путину пришлось приучать правящий класс к войне. Сначала смельчаков, предупреждавших о рисках санкций, например, главу Сбербанка Германа Грефа или его коллегу из ВТБ Андрея Костина, посадили на короткий поводок: Путин какое-то время (Грефа, как говорят, чуть ли не все прошлое лето) не принимал их, остужал их антивоенный пыл. Потом к войне приучили правительство: санкции из вполне себе устраняемого препятствия превратились в параметр внешней среды, с которым хочешь не хочешь чиновникам пришлось работать. Потом партия мира исчезла сама собой: пресловутые «государственники» и «либералы» начали играть в любимую игру «структурные реформы или мобилизация» на фоне войны, используя ее в качестве аргумента в пользу своего сценария развития России. Выступление Игоря Шувалова в Давосе на прошлой неделе — яркое доказательство этого: он не говорил про мир и нормализацию, он говорил про шансы на реформы, которые дала России война.
Приучив соратников к войне, Путин пошел дальше, приучая их к высочайшему градусу политической неопределенности как норме жизни. Кто еще год назад мог представить, что полупартизанские отряды мало кому в Москве известных ополченцев в соседнем государстве станут в прямом смысле слова определять экономическую политику российского правительства? Но теперь ровно это и происходит: Захарченко и украинские войска обстреливают друг друга, России снижают рейтинги, а крутые российские чиновники в дорогих галстуках и с частными самолетами вынуждены подстраиваться под эти обстрелы, реагировать на них в режиме 24/7.
В результате все цели путинского окружения оказались размыты, былые устремления лишились смысла, элита утратила горизонт планирования. Они могут сколько угодно говорить о реформах, но уже понимают: то, чем им придется заниматься завтра, никак не связано с их планами и идеями, они реагируют на действия президента, находящегося, если верить официальным заявлениям Кремля, в какой-то астральной связи с защитниками русскоязычного населения Донбасса, которые не подчиняются Москве (конечно, нет), но и на самостоятельных игроков все же не тянут.
Отбив у своего окружения желание помогать делу мира, приучив его к полной политической и экономической непредсказуемости, Путин оказался один, но не в смысле изоляции, а в смысле собственной позиции внутри страны и внутри правящего класса. Нашумевшая на прошлой неделе заметка Bloomberg рассказала нам про одинокого президента, которого все игнорируют и который в буквальном смысле окружен силовиками, вместе с которыми он принимает все важные решения.
Эта картина мира истинна и ложна одновременно.
Понятно, что Путина никто не игнорирует: начни он рассылать приглашения на ужин в Ново-Огарево — гостевые тапочки в президентской резиденции закончатся быстрее, чем места на гостевой парковке. Но дело не в физическом контакте и не в готовности оказаться в одной комнате с президентом. Дело в понимании, в оценке адекватности человека, который определяет политический и экономический курс страны. Не зная и не понимая его плана, высокопоставленные чиновники, руководители государства утратили с ним связь, он над ними в зоне абсолютной неизвестности, превратившись в «Бога из машины»: органчик, который может завтра устроить чудо мира, а может снова раскрутить маховик войны, ничего никому не объясняя.
С начала месяца Путин шлет миру и своему окружению противоречивые сигналы. Письмо президенту Украины Порошенко, подковерные усилия российских дипломатов и друзей России в западном бизнесе как бы дают понять, что Москва, Путин хотят отмены санкций, хотят мира. Обострение на Донбассе, риторика русских гостей Давоса шлют прямо противоположные сигналы: война — это норма, мы выстоим, санкции нас не сломят, давить на Россию бессмысленно. Правильнее всего назвать это пресловутым оруэлловским словом «двоемыслие»: все видят, что Путин хочет мира, но все понимают, что публично нужно хвалить войну. За закрытыми дверьми можно и нужно призывать Запад к отмене санкций, но как только двери открываются, следует широко улыбнуться и передернуть затвор виртуального калашникова.
Как долго это двоемыслие, превратившееся в управленческую практику, может работать, сказать сложно. Но с каждым днем нагрузка на источник, причину этого двоемыслия будет расти. С нехорошим прищуром правящий класс смотрит на «Бога из машины», ожидая от него чуда. Чем дольше это чудо не происходит, тем меньше правящий класс доверяет своему «богу». И тем сильнее где-то там, в глубине души, хочет, чтобы все это, наконец, закончилось.
Как угодно и какой угодной ценой.