Путин вышел, как художественно выразился Совет Федерации, в «легитимное поле». Этим полем, как следует из решения о вводе войск в Крым, который отныне приравнен к Южной Осетии и Абхазии (глядишь, за небольшую плату его признают независимым ряд государств Океании), в России считают все пространство бывшей империи. Поскольку политическая система в нашем случае завязана на одного человека и только он принимает столь важные решения, судьбоносным шагом страна обязана личным комплексам и персональным фантомным болям одного человека.
Психоаналитика на всех парах врывается в большую политику и геополитику.
В связи с крымским вопросом часто вспоминают Никиту Хрущева. Нынешние начальники думают, что они не похожи на него. На самом деле они ему карикатурно подражают. Подражают переброске ракет на Кубу. В результате чего мир в 1962-м оказался на грани ядерной катастрофы. И избежать ее удалось только благодаря политическому чутью и личным человеческим качествам Джона Кеннеди.
Они подражают Леониду Брежневу. Раннему – мая 1968-го, и позднему – 1979 года. Чехословакия и Афганистан. Катастрофические репутационные и невосполнимые экономические потери. Превращение в империю зла, а затем – в силу непосильной нагрузки военных расходов на экономику – в колосса даже не на глиняных, а на соломенных ногах.
О нефтезависимой доходной части бюджета как-то и напоминать неловко.
Решение по Крыму – торжество чекистской логики. Раньше ее можно было бы считать логикой воинственного Политбюро (во втором случае – впавшего в старческий маразм Политбюро). Теперь, в XXI веке, так, как советское Политбюро? не думает никто. Зато остались представления о жизни, логика и логистика КГБ. И ощущение верхних людей, никогда их не отпускающее, – за державу обидно.
Как-то один коллега мне рассказывал давнюю историю о Лукашенко, обнаруживающую в нем живого человека. Такого же живого, как наш нынешний вождь. Батька нырнул в бассейн, а вынырнув, прорычал: «Какой Союз развалили!» То есть даже под водой его точила изнутри величайшая геополитическая катастрофа. Судя по всему, нашего начальника тоже изматывает эта боль. Отсюда Южная Осетия, Абхазия, Крым. Ну и все остальное.
Ввод войск с его чехословацкой, образца 1968 года (не зря Путин питает слабость к старой «Волге»), отвязностью, с его уверенностью в том, что мы проживем без всего остального мира и плевать хотели на партнеров из евроатлантической цивилизации, с его убежденностью, что все наши экономические беды, включая падение рубля, – оттуда, из-за кордона, означает одно. Мы теперь живем в другой реальности. Контрреволюция, уничтожавшая много лет результаты перестройки и либеральных реформ, свершилась. Обычно говорят: «Мы поутру проснулись в другой стране». Сейчас течение политического времени ускорилось. И чтобы обнаружить себя в другой стране – когда количество подлых больших и малых шажков переходит в качество, – можно даже не засыпать. Или достаточно послеобеденного сна, чтобы перенестись волшебным образом в дикую пугающую смесь 1979-го с 1968-м.
И, как говорили в те годы, о «международном положении». Оно чудовищно для Путина. Точнее, для жителей страны, живущих в его государстве (страна и государство – разные вещи). Если кто не понял, мы теперь государство-изгой. Экономически – еще не failed state, политически – уже. Карикатуры с Науру и Южной Осетией, пародии с забавными депутатами Яровой, Сидякиным, Пушковым и прочими закончились. Все отныне всерьез. Гибридный авторитаризм, мягкий каудильизм – это в прошлом. Теперь все по-взрослому. Приличия отброшены. В стране нет даже имитационный демократии. Совет Федерации, единогласно проголосовавший за Прагу-1968, это подтвердил. Беда еще в том, что вся «элита» поддержала Путина. Соответственно, в стране не осталось элиты (если только ее не кавычить). Власть без элиты – без кавычек – может быть только авторитарной.
И еще об одном. Иногда приходится несколько патетически думать о собственном поколении. Я родился на втором году правления Брежнева. Университет заканчивал при Горбачеве. Эйфорию испытывал при Ельцине. Находился, что называется, «с моим народом, там, где мой народ, к несчастью, был» в бесконечную, как чеховская степь, эпоху Путина. Ребята, сколько ж можно? Сколько можно путешествовать во времени? Сколько можно, оглядываясь, видеть лишь руины империи и желание их отреставрировать? Мир ушел куда-то далеко вперед, а мы продолжаем жить, как в фильме «Быть Джоном Малковичем», в мозгах одного человека. Я очень уважаю чекистов, у них своя правда, у меня своя. Но мне не хочется все время жить внутри мозгов одного человека. Страна больше, чем один человек.