Исламские террористы еще раз доказали, что умеют выбирать свои цели, при минимальных средствах достигать глобального эффекта. До сих пор они били по нервным центрам западного мира – по башням Всемирного торгового центра в Нью-Йорке как по храмам глобализации, по вокзалам в Лондоне и Мадриде, по аэропорту и метро в Москве как по хабам всемирного пространства потоков. В Бостоне в 2013 году они покусились на один из символов открытости и гуманизма – крупнейший международный марафон. 7 января 2015 года они пришли в редакцию сатирического журнала Charlie Hebdo, чтобы нанести удар по фундаментальному праву современного общества: праву на смех.
Не стоит думать, что их мотивом было лишь оскорбление, вызванное нечестивыми карикатурами на Пророка Мухаммеда и исламских деятелей, последняя из которых, на руководителя Исламского Государства Абу Бакра аль-Багдади, была опубликована за час до трагедии.
Слишком продуманными и подготовленными были действия террористов, чтобы объяснить их состоянием аффекта: членов редколлегии казнили методично, одного за другим, уточняя их имена.
Это было нападение на журнал как на раздражающий символ свободомыслия и непочтительности, на свободу слова и свободу смеха как на основополагающий институт цивилизации. Террористы сознательно нарушили одно из табу мировой культуры — запрет на убийство шута, и именно этим объясняется леденящий эффект их расправы.
Начиная со времен журнала с самоубийственным названием «Камикадзе», предшественника Charlie Hebdo, французские экстремальные сатирики взяли на себя амплуа шутов, вышли на грань дозволенного и обрекли себя на общественное поругание. Этика шутовства давала им право браться за табуированные темы, но также по идее должна была ограждать их от общественного гнева. Шуту позволено гораздо больше, чем другим, над ним не властны законы общества, он неприкасаемый, его стихия – непочтительность, его орудие – пародия. Карикатуры Charlie Hebdo часто и преднамеренно переступали грани вкуса и общественных приличий, но таковы были законы их жанра – жанра карнавала.
Смысл карнавала – parodia sacra, профанация сакрального, переворачивание бинарных оппозиций высокого и низкого, где голова становится задом, священное – смешным. Однако, как показал Михаил Бахтин в своей знаменитой книге о Франсуа Рабле, функция карнавала вовсе не разрушение существующего символического порядка, а его обновление, не расшатывание нормы, а ее укрепление. Культуры, допускающие пародию и смех, более устойчивы, поскольку снимают убийственную серьезность бинарных оппозиций, запрограммированных (это сказал бы уже Юрий Лотман) на взрыв, самоуничтожение.
Смех – это спасительный клапан, карнавал – это хлопушка, взрыв понарошку, позволяющий избежать куда более глубоких социальных потрясений.
Исторически ритуалы карнавала, неотделимого от рынка, площади, городского класса, возникали в Новое время параллельно с развитием городского самоуправления, а затем и демократии. А фигура шута, которому дозволено высмеивать все, повлияла на традицию просвещенного вольтерьянского скепсиса, из которого родилась французская революция и республика. Карикатура тоже родилась в горниле религиозных баталий на заре Нового времени, в эпоху Реформации и Контрреформации, стала орудием протестантов, которые избрали себе в союзники печатный станок, чтобы создать альтернативную иконографию. Искусство политической карикатуры, появившееся в эпоху религиозного брожения и диссидентства, тесно связано с конфессиональным, а затем и с национальным многообразием Европы. И если Бахтин искал карнавал во всей культуре Нового времени, то мы можем сказать, что смех, сатира и карикатура являются не побочными продуктами европейской цивилизации, а самой ее сердцевиной, гарантией не внешней, а внутренней свободы индивида – свободы от страха и табу. Впрочем, не одной только европейской: можно вспомнить Ходжу Насреддина (который также именуется в фольклоре то муллой, то эфенди, что только подчеркивает его авторитет) и множество подобных героев-трикстеров почти во всех культурах. Смеющийся богохульник стал архетипом, культурным героем всего мирового фольклора.
Современной цивилизации с ее еще более острыми конфликтами также жизненно необходим смех, акты языковой, визуальной и перформативной трансгрессии, работа с запретными темами, образами, словами, нарочитое пренебрежение нормами вкуса, пристойности. В этой зоне смеха становятся возможны карикатуры на Бога-отца (кто из нас не рос на забавных рисунках Жана Эффеля?), на Христа и на Мухаммеда, «Сатанинские стихи» Салмана Рушди и «Жизнь Брайана по Монти Пайтон», да та же пушкинская «Гавриилиада», пародирующая евангельский сюжет о Благовещении. Поэт Бахыт Кенжеев в Фейсбуке спрашивает у прохановых, лимоновых и прочих российских блюстителей веры: «Как бы вы отреагировали на убийство г. Пушкина каким-нибудь дьячком в качестве отмщения за «Гавриилиаду»? Впрочем, могли бы убить и за «Сказку о Попе и работнике его Балде» (между тем, ее-то как раз РПЦ уже и призывает запретить в российских школах).
А если взять шире, то возможно, и даже необходимо, смеховое переосмысление всех табуированных и «священных» сюжетов, потому что смех – не только орудие познания, но и средство коллективной терапии болевых точек общества. Возможны анекдоты про ГУЛаг и холокост; Валерий Дымшиц напоминает, что в Польше в 1947 году был снят фильм на идиш про холокост «Ундзере киндер» («Наши дети»), где играют великие комики Дзыган и Шумахер и где смех стал неожиданным лекарством для людей, переживших Катастрофу. Нужна проза Владимира Сорокина, основанная на профанации советского, работающая со сталинским дискурсом (например, знаменитая сцена со Сталиным и Хрущевым в «Голубом сале», вызвавшая травлю писателя), и сайт «Луркоморье», пародийная русская «Википедия», бесцеремонно препарирующий самые больные темы отечественной истории и культуры. Нужны и самые известные акции современного российского искусства: группа «Война», рисующая 74-метровый член на поднимающейся ферме Литейного моста напротив Управления ФСБ в Петербурге, группа Pussy Riot, поющая куплеты на Лобном месте и в храме Христа Спасителя, и художник Петр Павленский, прибивающий свою мошонку к священной брусчатке Красной площади. Все это акты карнавала, ставшие плотью и кровью современной российской культуры.
В этом смысле бесстрашные, бесцеремонные и порой безвкусные карикатуры Charlie Hebdo были не хулиганством и развязностью, не вседозволенностью толерантной «гейропы», как пытаются представить это у нас патриотические комментаторы, а важным культурным ритуалом, что не дает возникнуть в обществе зонам сакрального, которые очень быстро становятся зонами тотального и авторитарного. Charlie Hebdo — не либертарианская маргиналия, а сердцевина и соль европейской культуры, не слабость и распущенность, а сила Европы, полнокровное раблезианское начало, очищающая стихия смеха. Это преимущество западной культуры над закомплексованными и затабуированными фундаменталистами, которые, будучи не в силах разрешить свои внутренние противоречия, свое недовольство мироустройством (как у «подпольного человека» Достоевского) или простую сексуальную неудовлетворенность, уничтожают себя и других в актах апокалиптического терроризма.
Исламисты прицельно ударили по этой точке опоры европейской культуры в надежде на то, что все больше людей начнут применять самоцензуру, опасаясь оскорбить чьи-то «религиозные чувства». Ведь стоит признать «священное право» одной группы граждан на оскорбление, как они тут же потребуют других запретов: начнут оскорбляться короткими юбками и открытыми лицами европейских женщин, нечестивым содержанием телепрограмм и спектаклей. (В России это уже идет полным ходом: «оскорбленная общественность» стала главным действующим лицом нашей публичной сферы.) Или, более того, сначала запретят карикатуры на Пророка, затем на Христа, потом на имамов или на патриарха Кирилла, а затем и на светских лидеров, скажем, на Владимира Путина или Рамзана Кадырова, которые отдельные группы граждан могут счесть оскорбительными.
Именно поэтому на следующий день после теракта западные газеты растиражировали карикатуры Charlie Hebdo, Михаил Ходорковский призвал публиковать карикатуры на Пророка, в опросе на сайте «Эха Москвы» о том, следует ли публиковать такие карикатуры в ответ на теракт, 64% ответили «да», а 11 января миллионы людей не только в Европе, но и в исламских странах, от Турции до Египта, вышли на марши протеста с табличкой Je suis Charlie. Карикатуры – это не акты оскорбления ислама, а акты самозащиты секулярной культуры, утверждения ее самостоятельности перед лицом растущей опасности религиозного тоталитаризма. Свобода – это не только честные выборы, право на митинги и шествия и независимые СМИ, но это еще и право на смех, в том числе непочтительный. Потому что смех, как сказал Набоков, это какая-то потерянная в мире случайная обезьянка истины.