Страшнее фантазии: как Первый канал отреагировал на обвинения во лжи
Пресс-конференции Владимира Путина с каждым разом удивляют зрителей все меньше: ответы первого лица становятся все более предсказуемыми. Но за вопросами журналистов наблюдать по-прежнему интересно, ведь ежегодная пресс-конференция - это редкое событие, когда президент общается не только со своим пулом и государственными изданиями, но и с представителями независимых СМИ. Такая видимость демократии, в которой вдруг может проскочить и острый вопрос.
В этом году одним из самых интересных моментов пресс-конференции стал вопрос Ксении Собчак, представлявшей телеканал «Дождь». И не столько из-за ответа Путина, сколько из-за последовавшей на него публичной реакции. Формулируя вопрос о расколе в обществе и нагнетании градуса ненависти в СМИ, Собчак упомянула знаменитый сюжет про «распятого мальчика» в Славянске, который стал одним из самых ярких примеров антиукраинской пропаганды на федеральном ТВ.
Сюжет, в котором женщина, представляющаяся беженкой из Славянска, рассказывает о публичной казни, был показан по Первому каналу в июле. Тогда он вызвал в соцсетях массу критики в адрес канала и лично Константина Эрнста (хотя немедленно появились и слухи, что сюжет попал в эфир в обход гендиректора Первого). Блогеры и онлайн-СМИ указали на несколько нестыковок в рассказе беженки, а также нашли, что ранее похожая история, несколько отличающаяся в деталях, была опубликована в блоге прокремлевского политолога Александра Дугина – со ссылкой на анонимный источник.
Однако Первый канал все призывы извиниться и опровергнуть информацию проигнорировал, а Константин Эрнст в своем единственном большом интервью в этом году отказался комментировать, как и почему сюжет попал в эфир.
Скандал с «распятым мальчиком» по сути развивался во внеэфирном пространстве, никто из ведущих федерального ТВ его не упоминал, а значит, можно было делать вид, что для телеаудитории его и не существовало.
А кому интересны интернет-крики либеральной общественности?
Но вдруг — благодаря пресс-конференции президента, показанной в прямом эфире, — эта история (интересно, запомнил ли ее вообще обычный зритель Первого?) ворвалась в телепространство. Обвинения во лжи прозвучали не просто на всю страну, но и в присутствии президента — более того, Владимир Путин на них никак не отреагировал, дав понять, что канал, пусть даже и государственный, должен выкручиваться сам. Игнорировать эту историю и дальше было попросту невозможно.
«Журналисты Первого отвечают на обвинения во лжи в связи с сюжетом про убийство ребенка», — такие формулировки на федеральном телевидении последних лет представить было сложно. Впрочем, как быстро выяснилось, никаких опровержений или извинений канал давать не собирался. «Это реальный рассказ реальной женщины, — заявила ведущая итоговых новостей Ирада Зейналова в воскресном эфире. — Ни подтвердить, ни опровергнуть эту информацию [у журналистов Первого] возможности не было, ведь российским федеральным телеканалам в аккредитации в зоне АТО было отказано». По мнению Зейналовой, понять, что речь идет о неподтвержденной и сомнительной информации, зрители Первого должны были из слов корреспондента, который представил рассказ беженки из Славянска так: «Разум отказывается понять, как подобное возможно в наши дни в центре Европы. Сердце не верит, что такое вообще возможно».
Но лучшая защита, как известно, нападение, поэтому останавливаться на этом ведущая Первого не стала. Рассказ женщины из Славянска — это лишь одно из свидетельств о судьбах детей в зоне боевых действий на Украине, заявила Зейналова: «И если за положенным для эфира муаром этих трагедий не видно, мы этот муар снимаем. Пожалуйста, уберите своих детей от экранов».
А дальше — шокирующие своей жестокостью и откровенностью кадры с обезображенными детскими трупами, окровавленными колясками, гробами и плачущими женщинами. Девять часов вечера, воскресный прайм-тайм.
«Жизнь оказалась страшнее фантазии», — подытоживает Зейналова. Не было «распятого мальчика»? Вот вам другие дети, погибшие не менее трагической смертью. И даже если распятый мальчик оказался лишь «болезненной фантазией», этой фантазии тоже можно найти объяснение — просто психика славянской беженки «не выдержала круглосуточных обстрелов». Нет, никто не говорит прямо, что в смертях детей на Донбассе виноват Киев, но считывается это именно так: Украина ведет войну против своего же мирного населения, ополченцы на этой войне — такие же жертвы.
И неважно, что после просмотра сюжета возникает законный вопрос: а каким образом Первый канал получил все эти кадры, если у него нет аккредитации в зоне боевых действий? И как насчет того, что в далеком 1999 году телевизионщики подписывали Хартию, в которой обещали избегать «демонстрации и описания чрезмерной жестокости и насилия»? Реакция на вопрос Собчак показала: российское телевидение считает, что любое сказанное в эфире слово свято, как святы и его отношения с аудиторией.
Либеральная общественность может обсуждать все что угодно, но она не смеет критиковать телевидение на его территории и на глазах у его зрителей.
Это не только сознательное ограничение своей аудитории: никакой «Шерлок» или «Оттепель» не помогут вернуть зрителей, если в ответ на все их возмущение сначала полгода молчат, а потом без всяких извинений или опровержений говорят, что просто не могли подтвердить информацию. Это какой-то новый уровень этической вседозволенности — когда только для того, чтобы не признавать свою неправоту, используется смерть детей.