Гений места: почему «русскую идею» надо искать под Москвой, а не в Донбассе и Крыму
В минувшие выходные я трижды испытал чувство патриотизма. Это было связано не с поездкой Владимира Путина на торжества в Нормандию, не с футбольной победой России над Марокко и не с грядущим переименованием Волгограда в Сталинград — но всего лишь с выездами в ближние и дальние окрестности Москвы.
В первый раз это произошло в усадьбе «Архангельское», где в эти дни проходит Международный фестиваль старинной музыки «Шедевры барокко». Событие это для Москвы уникальное: при всей популярности в мире на протяжении последних сорока лет практики аутентичного исполнения, в российской столице до сих пор не было своего фестиваля, где музыка прежних эпох исполнялась бы на инструментах той эпохи — а это и особые смычки, и струны из бычьих жил, и другой строй и тембр инструментов — и в манере эпохи, без громких тутти, вибрато и динамических контрастов. Знакомые произведения у аутентистов звучат по-иному: тише, яснее, интимнее и пронзительнее. В идеале они должны исполняться и в интерьерах эпохи, и Овальный зал дворца в Архангельском, с его лепниной и росписями, с высокими окнами, выходящими в великолепный парк, подходит для этого как нельзя лучше.
На фестиваль приехали звезды мировой величины: итальянский скрипач Джулиано Карминьола, берлинская Академия старинной музыки и итальянский оркестр Europa Galante под управлением Фабио Бьонди. В тот вечер я был на концерте Московского камерного оркестра Musica Viva под управлением Александра Рудина, который является также и художественным руководителем фестиваля. Помимо оркестровой сюиты Телемана исполнялись произведения Карла Филиппа Эммануила Баха и менее известного композитора Иоганна Вильгельма Хертеля, написанные в ту самую «галантную эпоху», в последнюю треть XVIII века, когда князь Николай Алексеевич Голицын приказал возвести дворец по проекту французского архитектора Шарля де Герна и разбить парк по проекту итальянца Джакомо Тромбаро.
Выйдя в антракте на улицу, я обошел дворец и оказался в Верхнем партере парка. Вокруг раскинулся идеальный парковый ансамбль с цветниками и мраморными балюстрадами, где в торжественном порядке стояли статуи античных богов и философов, как на версальских картинах Александра Бенуа (не случайно Архангельское называли «подмосковным Версалем»). С другой стороны террас виднелись корпуса санатория, за ними темнел лес, природный заказник Лохин остров, образованный излучиной Москвы-реки, а вокруг стоял парк с древними липами, за который уже не первый год защитники культурного наследия бьются с застройщиками, от Министерства обороны до сети «Леруа Мерлен». Смеркалось, кричала вечерняя птица, и я неожиданно ощутил присутствие гения места, доброго духа, который охраняет эту усадьбу и лес вокруг и который связывает нас с землей, историей, отечеством. Архангельское — одно из тех мест, через которые прошла ось русской истории и культуры, и лучший ответ тем, кто говорит об «особом пути» и отрицает европейские ценности. Когда в классическом дворце на окраине Москвы, построенном по проекту француза, в парке, созданном по проекту итальянца, звучит немецкая музыка галантной эпохи в блестящем аутентичном исполнении российского оркестра, то понимаешь, что духовные скрепы России сделаны в Европе, как, впрочем, и почти все у нас со времен Петра, за исключением нефти.
На следующий день я оказался за двести километров от Москвы, в арт-парке Никола-Ленивец, который находится в охраняемом ЮНЕСКО биосферном заповеднике Угра в Калужской области. Я много был о нем наслышан, но все не удавалось выбраться ни на ежегодный фестиваль «Архстояние», ни на Ночь новых медиа, ни просто посмотреть на знаменитые ландшафтные объекты. Но в этот раз выдался необычный повод познакомиться с парком, пробежав его из конца в конец в ходе 30-километрового North Face Trail Run, забега по полям и лесам заповедника, проходящим мимо основных его арт-объектов. Гениальная затея, сочетающая в себе спорт, природу и культуру, собрала более пятисот участников, приехавших за сотни километров, чтобы пробежать кросс по пересеченной местности в тридцатиградусную жару.
Современная история Николы-Ленивца началась в конце 1980-х, когда это живописное место, стоящее в излучине реки Угры, открыли московские художники и архитекторы. В начале 2000-х художник Николай Полисский стал привлекать местных жителей к созданию монументальных инсталляций из природных материалов: зиккурата из сена или башни из лозы, которые затем торжественно сжигались, что превращалось в художественную акцию. Постепенно это выросло в фестиваль ландшафтных объектов «Архстояние», который проводится регулярно с 2006 года. Сами постройки становятся постоянными, как «Арка» Бориса Бернаскони, «Ротонда» Александра Бродского или «Маяк» того же Полисского, собранный из деревянных слег, а сам парк обрастает инфраструктурой: кемпингом и хостелом, кафе и кинотеатром под открытым небом, велопрокатами и Wi-Fi, в нем работают архитектурные и художественные мастерские, арт-резиденции, детский лагерь. Местное население активно вовлечено в создание этого уникального природно-архитектурного ландшафта, а московские гости участвуют в восстановлении деревень Кольцово и Звизжи.
Через все это великолепие нам предстояло пробежать на основной дистанции 30 км и на забеге-спутнике 10 км. Перед нами один за другим открывались причудливые объекты — «Бобур» из сплетенных из лозы труб или гигантский «Вселенский разум» из деревянных мозговых извилин в окружении дощатых космических ракет; мы бежали по скошенным лугам в облаке мошки и слепней, по душным зарослям осоки у реки и по топким низинам, жара сменилась раскатами грома, порывами свежего ветра и первыми каплями дождя, и я понимал, что это, наверное, лучший способ освоения русского пейзажа: пробежать его своими ногами, почувствовать кожей и мышцами, пропустить этот воздух через свои легкие, устать, изнемочь и ощутить благодарность.
После финиша, отпаивания водой и заключительных празднеств, включая мультимедийный перформанс у того же «Вселенского разума», я был настолько уставший, что остался ночевать там же, поставив палатку в чистом поле недалеко от Ротонды Бродского. Ночью шел дождь, ровная дробь капель по натянутому полотну успокаивала и усыпляла. Проснувшись в шесть утра, я обнаружил снаружи густой туман, над которым виднелось розовое небо. Через эту пелену я прошел до берега реки, где находятся городище древних балтов, стоявших там больше 2000 лет назад, ухоженное кладбище и каменная церковь Троицы, построенная в 1802 году тогдашним владельцем деревни подпоручиком Муромцевым. Над Угрой поднимался пар, за рекой до самого горизонта уходили леса, стояла абсолютная тишина. И тогда в третий раз за эти дни я испытал чувство гармонии и благодарности, привязанности к этой земле и к этой истории.
И я подумал, что патриотизм, как и многие добрые чувства, у нас украли и опошлили, смешали с империализмом и милитаризмом и привязали сбоку полосатый бант. Для меня патриотизм — это двухсотлетние липы и старинная музыка в Архангельском, арт-объекты и ландшафты Николы-Ленивца, кроссы и лыжные походы по лесам средней полосы, а вовсе не имперские иллюзии Крыма и Донбасса и не безумные проекты колонизации Арктики и Марса. Любовь к родине локальна, а не абстрактна, она в том самом добром духе, гении места, а не в благоговении перед государством.
А если точнее, то патриотизм – это воображение и создание страны, наполнение ее смыслами и опытом, проживание российского пространства как личной истории.
Россия за пределами больших городов — это расширяющаяся пустота, пространство нарастающей энтропии, инфраструктурного коллапса, демографической катастрофы. Перед нами лежит огромная неосвоенная страна с заброшенными полями и умирающими деревнями, с зарастающими парками и старинными усадьбами, которые вот-вот рухнут под топорами застройщиков. Русская идея заключается в том, чтобы осмыслить это пространство, наполнить его музыкой, культурой, памятью, спортом, гражданскими проектами, пустить корни и обустроить свое место, как это делают в Архангельском и Никола-Ленивце, а не собирать мифические земли и покушаться на чужое. Это дорога вглубь России, сбережение нации, а не ее распыление в истеричном шовинизме, это путь любви, а не тропа войны.