Копенгагенский зоопарк опять угодил в заголовки новостей. По сообщениям британского издания Global Edition, 30 марта там умертвили четырех своих старых сотрудников, чтобы на их место взять молодых специалистов. «Старые сотрудники больше не могли идти в ногу с новыми технологиями, которые применяются в зоопарке, и не справлялись с постоянно меняющимися условиями работы, — заявил пресс-секретарь зоопарка Тобиас Стенбак Бру. — Мы считаем, что критика, которой мы сейчас подвергаемся со стороны членов их семей, является совершенно необоснованной».
Эта первоапрельская новость, разлетевшаяся по социальным сетям, далеко не так абсурдна, как может показаться.
Если зоопарк берет на себя право умертвить и публично разделать тушу молодого жирафа, который не устраивал тем, что родился в результате инбридинга, а затем убивает четырех здоровых львов, чтобы освободить место в вольере для их более молодых сородичей, то где граница между жизнью животных и служителей, между Герасимом и Муму? Если нельзя распоряжаться жизнями людей, то почему можно безнаказанно убивать животных?
История с жирафом Мариусом всколыхнула общество. Особенно оживилась наша патриотическая пресса, углядевшая тут искомый «кризис ценностей» и «моральный распад» Старой Европы. Но дело тут не в какой-то особенной жестокости наследников викингов, а скорее в скандинавском простодушии и протестантской прямоте. Убив некондиционного жирафа и пригласив родителей с детьми на аттракцион разделки туши и кормления львов, датчане довели до предела идею зоопарка, логику модерна. Ее первичный инстинкт – любопытство, стремление разобрать все на части (как в том же датском конструкторе «Лего») и посмотреть, как это устроено. Показательное расчленение жирафа было бы совершенно нормальным в 17-18 веках, в эпоху кунсткамер и анатомических театров, собрало бы много ученых мужей и толпы зевак, по итогам были бы нарисованы поучительные гравюры. В ту механическую эпоху к животным относились как к автоматам, которые не имеют чувств и не испытывают боли. Отсюда же происходит и практика вивисекции, безжалостные лабораторные опыты, на которых выросли многие поколения медиков. Животных мучили, резали, держали на цепях и в тесных клетках, полагая, что их крики и стоны – лишь механические реакции, как гальванические сокращения мышц у лягушки.
Зоопарки – детище этой самой экспериментальной эпохи человечества.
Хотя упоминания о первых зверинцах с дикими животными относятся еще ко временам фараонов, современные зоопарки появились лишь в начале 19 века в Париже, Вене и Лондоне. В них европейское стремление систематизировать и подчинить живую природу сочеталось с гордостью колониальных держав. В ту же самую эпоху были популярны человеческие зоопарки, где демонстрировали представителей экзотических народов – пигмеев, папуасов, самоедов – в «естественной среде». Любознательная европейская цивилизация оглядывалась в мире, который она только что присвоила, тыкала его палкой, резала скальпелем, выставляла для увеселения просвещенной публики.
За прошедшие два столетия в мире появились тысячи крупных зоопарков с огромными бюджетами, которые посещают почти миллиард человек в год. Их провозглашенные цели – сохранение биоразнообразия, изучение животных и просвещение людей – все чаще уступают задаче развлечения публики и извлечения прибыли. Особенно заметной стала коммерциализация зоопарков в послевоенный период, с приходом массового потребителя, а сегодня – в новых развивающихся экономиках, прежде всего в Китае, с их весьма туманными представлениями о биоэтике. Зоопарки стали превращаться в коммерческие аттракционы, сделанные на потребу пресыщенному посетителю, который хочет видеть пингвина, коалу и гиппопотама в одном месте, не отходя от кассы и не выпуская из рук стакан колы.
Отношение к зоопаркам начало меняться на Западе в 60-70-е годы прошлого века. Повлияло развитие глобального телевидения и появление документальных фильмов о живой природе и целых каналов типа Discovery и Animal Planet. С удешевлением трансконтинентальных перелетов стало возможно путешествовать в отдаленные места и наблюдать животных в естественной среде обитания. И наконец, в общественном сознании начала утверждаться идея прав животных. Человек пришел к пониманию, что животные не только могут чувствовать, страдать и переживать, как мы, но и обладают базовым набором прав: правом на жизнь, правом на свободу от страдания и унижения, домашние животные – правом на кров и питание. Права животных с некоторой задержкой следуют за признанием прав всех угнетенных групп: женщин, детей, меньшинств, находятся в общем русле защиты слабых и обездоленных, расширения понятия гуманности и ответственности.
Сегодня городские зоопарки – это жестокий анахронизм, наследие эпохи цирков и кунсткамер.
Животные в них живут в неестественных условиях и в постоянном стрессе от присутствия толп посетителей. Попытки работников зоопарков создать им подобие природной среды, обустраивая в вольерах экзотические гроты и водоемы, только маскируют проблему. На деле у птиц подрезаны крылья, водяным животным не хватает воды, хищники не могут охотиться, а стадные животные живут поодиночке или в лучшем случае парами. Навсегда вырванные из естественной среды, они формируют ненормальный стереотипный вид поведения: зоохозис. Они кусают решетку, трясут головой или, наоборот, апатично лежат дни напролет. Медведи в зоопарке треть времени бесцельно бродят по клетке. Нередки случаи, когда у шимпанзе все конечности покрыты шрамами от укусов: животные кусают сами себя из-за стресса. Но даже в тех местах, где животные содержатся в более благоприятных условиях, зоопарки все равно создают у человека ложное ощущение того, что он является царем природы, хозяином животных, что он вправе распоряжаться их жизнями в своих познавательных и развлекательных целях.
При этом мы говорим лишь о больших стационарных зоопарках с ветеринарами и специалистами, но не о десятках тысяч импровизированных зверинцев с клетками на бетонных плитах, о частных зоопарках на манер кадыровского или об экзотических животных в городских квартирах – эти вещи вообще за гранью добра и зла. Как, впрочем, и «экзопарки» при торгово-развлекательных комплексах «РИО» в Москве и Санкт-Петербурге, которые планирует в этом году открыть группа «Ташир». Хочется надеяться, что зоозащитники и городские власти остановят эти варварские проекты, которые поместят животных внутрь торговых центров на потеху покупателям, словно медведей на средневековой ярмарке.
Я навсегда запомню то чувство недоумения и жалости, с которым первый и единственный раз в жизни сходил ребенком в Московский зоопарк. Помню, мы тщетно ждали у бассейна знаменитого моржа по кличке Барон, помню облезлых белых медведей в мелкой луже, которым посетители пытались скормить мороженое, помню сильный запах в террариуме, крики обезьян, шакала, который бешено крутился на одном месте, и волка, который неотрывно смотрел в стену. Повзрослев, я понял, что посещение зоопарка сродни экскурсии в психбольницу или в тюрьму, похожие дисциплинарные институты эпохи модерна, путешествие в зону унижения и боли. В тщетной попытке упорядочить окружающий мир, человек заключает за решетку все, что кажется ему диким и неправильным: природу, безумие, порок, но при этом он лишь глубже закапывает собственные страхи и тешится мнимым превосходством.
Сегодня, когда исполняется 150 лет Московскому зоопарку, самое время подумать, может ли это почтенное заведение по-прежнему находиться на загазованном перекрестке в центре города, в сотне метров от Садового кольца, на маленькой, тесной площади в тени высотки. Его следует выводить из города в более чистые районы Подмосковья – может быть, на те же земли несостоявшейся «Новой Москвы» -- и реорганизовывать на принципиально новых началах, на манер заповедника. В качестве примера можно взять зоопарк «Дикий лес» недалеко от Лондона, где в открытых огромных вольерах содержатся животные, встречающиеся только в данной климатической зоне. А сами люди как бы заключены в клетки и ходят по зарешеченным переходам, что позволяет соразмерить масштаб человека и природы.
Возвращаясь к бедному Мариусу и к злосчастному «копенгагенскому зоопарку», который, кажется, стал уже мемом года, можно предположить, что все это было радикальной художественной акцией. Его сотрудники по сути устроили кровавый перформанс, заставив нас взглянуть на зоопарки как на страшное наследие модерна, которое надо преодолеть, как и саму мысль о господстве человека над природой и о его праве распоряжаться чужой жизнью – неважно, человека или жирафа.