Годовщина присоединения Крыма к России позволяет подвести международные итоги «украинского кризиса». Его главное значение в том, что он поставил точку в проекте «встраивания России в Запад». Этот проект, начатый во времена Горбачева и продолженный Ельциным, Путиным и Медведевым, предполагал, что создание в России основ капитализма и формальной демократии обеспечит стране высокий статус в институтах коллективного Запада, а российским верхам — почетное место в мировой политико-экономической элите.
Крах «западного проекта» связан, на первый взгляд, с неудачей интеграции России в евроатлантическую систему безопасности.
Именно к этому в первую очередь стремились российские лидеры. Ельцин в 1992 году добивался от Буша-старшего заключения российско-американского военного союза, Путин в 2000-м лично зондировал НАТО на предмет вступления России в альянс, Медведев в 2010-м предлагал совместную систему ПРО РФ-НАТО, что означало «общий периметр обороны» России и Запада. Все эти попытки были отклонены Соединенными Штатами и их союзниками как несвоевременные или нереалистичные.
Исторический опыт свидетельствует: после окончания конфликта примирение бывших противников возможно в условиях их интеграции в рамках общей системы безопасности. После Первой мировой войны страны-победители наложили различные ограничения на Германию, но не включили ее в европейскую систему безопасности. Результатом стал новый конфликт. Урок был усвоен. После Второй мировой войны Западная Германия была включена в НАТО и ЕЭС.
Напрашивается прямая аналогия — пока что с «первой холодной войной».
Более пристальный анализ говорит о том, что в отличие от Германии в 1945 году Россия 1990-х, а тем более 2000-х годов не только не утратила суверенитет, но и — несмотря ни на что — продолжала считать себя великой державой. Именно отказ российской элиты признать и принять американское лидерство, что было негласным, но неотъемлемым условием интеграции в западные структуры, был реальной причиной неудачи интеграции. Наиболее проницательные политики Запада понимали: даже если Москва первоначально признает «руководящую и направляющую» роль США, со временем она неизбежно будет стремиться к автономии в рамках западных структур, разлагая их изнутри.
Со своей стороны, страны Запада настаивали на принятии Россией норм и практик современной демократии. Помимо прочего, демократизация России должна была не только исключить рецидивы имперскости, но и разрушить навсегда монолитный характер российской государственности и тем самым нейтрализовать силы, реально или потенциально враждебные Западу. «Наставничество» со стороны Соединенных Штатов и Европейского Союза в длительном и трудном процессе демократизации России естественным образом надолго закрепляло бы положение России как «ученика», «подопечного» Запада. Эта модель была прямо отвергнута Путиным, откровенно отказавшимся от недостроенной демократии в пользу традиционной вертикали власти.
Причины разрыва между Россией и Западом носят, таким образом, фундаментальный характер.
Они не могут быть быстро и безболезненно устранены и предвещают, наоборот, длительное противостояние и острое противоборство. Главными факторами в этой новой конфронтации станут, с одной стороны, ресурсы России и, с другой, воля Запада. По части ресурсов Россия многократно уступает своим новым-старым оппонентам, но поскольку ставки для российского руководства в начавшейся борьбе гораздо выше, чем у лидеров Запада, по части воли Кремль превосходит западные правительства. Результат борьбы, таким образом, не очевиден.
В географическом плане центральной площадкой этой борьбы останется Украина. Есть существенная вероятность того, что Киев не получит достаточной помощи из Европы и Америки, а украинская правящая элита не найдет в себе сил проводить необходимые для страны, но губительные для элиты реформы. Если Украина начнет вследствие этих причин терять управляемость, то это может создать у одной из сторон стимул вновь переключить внимание своих граждан и Запада на войну с «террористами и поддерживающей их Россией», а у другой — попытаться вернуть Украину в лоно «русского мира».
Опасность прямого военного столкновения России и Запада в этом случае может быстро вырасти.
Если, как будем надеяться, угроза крупномасштабной войны останется нереализованной, главным полем противоборства будет экономика. Западные политики предпочитают борьбу с оппонентами именно на этом поле, где их страны обладают неоспоримым преимуществом. Россия уже находится в трудном положении в результате комбинированного эффекта западных санкций, обвала нефтяных цен и застарелых структурных проблем собственной экономики. В принципе Москва может использовать наступивший кризис для давно назревших модернизационных реформ, но такие реформы неизбежно нарушат экономический и политический статус-кво, что подорвет позиции властвующей элиты.
Вероятнее в этих условиях краткосрочное антикризисное регулирование в надежде на то, что кризис продлится не слишком долго, европейские санкции будут со временем смягчены, а некоторые — отменены, что Китай окажет какую-то поддержку, а общая мировая ситуация изменится в пользу России. Эти надежды если и сбудутся, то лишь частично. Российским руководителям должно быть ясно одно: без запуска функционирующей модели долгосрочного экономического развития страны «вторая холодная война» будет проиграна Россией со всеми вытекающими отсюда последствиями для страны и ее руководителей.
Наконец, третьей важнейшей площадкой противоборства стала информационная сфера. Россия создала, вероятно, самую эффективную (в пределах одной страны) машину государственной пропаганды. Западные СМИ, в свою очередь, в освещении событий в России демонстрируют единомыслие в своей очевидной пристрастности. Результатом стал колоссальный разрыв в представлениях о реальной действительности между российским и западными обществами.
Диалог между ними превратился в совокупность монологов.
Эта ситуация будет мешать не только нахождению, но и самому поиску компромиссов.
Сойдя с западного пути, Россия пытается сейчас закрепиться на евразийском направлении, где она сама выступает главным интегратором. Это закономерно: начиная с XIX века «Евразия» в российском политическом сознании всегда была альтернативой «Европе». Выясняется, однако, что создание мощного экономического, политического и военного объединения на пространстве СНГ наталкивается на нежелание партнеров делиться с Москвой реальным суверенитетом. Это не значит, что интеграция в рамках Евразийского союза не состоится. Это значит, что она будет более скромной, чем предполагали в Кремле. В этих условиях России предстоит двигаться еще дальше на восток и юг в поисках партнеров и союзников, но уже на других условиях. «Большая Европа» от Лиссабона до Владивостока на наших глазах сменяется «большой Азией» от Шанхая до Петербурга.