На прошлой неделе финансовый кризис наконец показал нам свой звериный оскал: безумный скачок курса погнал граждан в обменники, а президента заставил тормозить падение рубля буквально в прямом эфире. Во всем этом, конечно, есть некоторая новизна, но в целом события, которые происходят и будут происходить в России, частично повторяют кризис 2008-2009 годов. Источники внешнего финансирования экономики пересохли — дело не только в санкциях, но и в завершении программы количественного смягчения ФРС. Нефть падает. Инвестиций нет, а бизнес парализован. Чиновники заседают по ночам и много суетятся. Но кое-что и изменилось: нынешний кризис имеет геополитическое измерение, Путин сидит в Кремле, а не в Белом доме, резервов меньше, чем в 2008 году, а властная команда вовсе не так монолитна, как шесть лет назад. В этих различиях, кажется, можно найти ответы на некоторые волнующие нас сегодня вопросы.
Глубина погружения
В начале этой осени модным экономическим топиком был вопрос о допустимой глубине девальвации рубля. На каком рубеже Центральный банк прекратит мяться и бубнить про «свободное плавание» и ринется на помощь российской валюте — на эту тему с удовольствием рассуждали банковские аналитики и обыватели. Некоторые рисовали таблички, связывающие цену на нефть с курсом: цены падали, рубль дешевел, а рублевая цена барреля оставалась примерно на одном уровне за счет его девальвации.
vrezka
Мнения разделились. Одни были уверены, что у ЦБ есть «стоп-слово» и в какой-то момент он выйдет на рынок с гигантской валютной интервенцией, чтобы удержать курс на отметке 45 или 50 рублей за доллар. Другие были уверены, что никакого заранее определенного «дна» нет: будет падать вслед за нефтью сколько нужно, они-то и рисовали те таблички. Реальность оказалась занимательнее обеих версий. «Дно» у рубля все-таки есть. Но выражается оно не в цифрах. И управляет его курсом вовсе не Центральный банк.
Пресс-конференция президента Путина, его рассказ про звонки экспортерам и дважды повторенное им словосочетание «палить резервы» убедительно показали, что курсом рубля он занимается лично. Лимиты собственно банкиров из ЦБ — где-то около $2 млрд ежедневно. Вероятно, больший объем интервенций ЦБ надо согласовывать с президентом. Тут-то и можно найти то самое «дно»: президент, вероятно, считает, что не нужно держать какую-то виртуальную отметку, а нужно следить за россиянами. Как только курс окончательно перестает быть для них психологически комфортным и они бегут в обменники, тут-то ЦБ и нужно вмешиваться. Паника проходит — курс можно снова отпускать в плавание.
Это первое и самое существенное отличие этого кризиса от прошлого.
Тогда власти осуществили один из самых дорогостоящих экономических проектов в новейшей истории России — потратили $200 млрд на «плавную», или «управляемую», девальвацию. Теперь денег на нее нет, а сам Владимир Путин сидит не в правительстве, а в Кремле: поэтому курс будет скакать сильнее, чем в прошлый кризис, а правительству будет постоянно доставаться на орехи. Резервы при этом останутся в относительной сохранности, к чему и стремится президент. Чтобы понять, когда ЦБ выйдет на рынок, надо смотреть не на рынок, а на улицу: пустые обменники — рубль свободно плавает. Появилась небольшая очередь — жди интервенций.
Охота на ведьм
Второе важное отличие — состояние правящей элиты. Тот кризис все в окружении Путина понимали примерно одинаково: ужасная подлянка, устроенная всему миру американской фондовой биржей. Взгляды на способы преодоления кризиса тогда, как и сейчас, были разными. Игорь Сечин, например, предлагал России мобилизационный план, сшитый по советско-китайским лекалам, а Алексей Кудрин — секвестр и повышение процентной ставки. Но путинская команда в целом работала на одну задачу: Сечин смирился с тем, что государство не получит акции предприятий, которым помог ВЭБ, а Кудрин согласился на рост госрасходов вместо их сокращения. Теперь все не так. У этого кризиса есть политическое измерение: поэтому Кудрин предлагает политические способы его решения, а Сечин перечисляет «кудриных» в ряду с «немцовыми» и «навальными».
Кризис 2009 года именно потому и удалось пережить без политической перезагрузки: Кремль и Белый дом покусывали друг друга, но не переходили границ приличий.
Элита оставалась в целом монолитной, а заядлые спорщики, которые были и тогда, не прибегали к личным выпадам. Как эта ситуация разрешится сейчас — загадка. Курс на «выстоять любой ценой» рано или поздно приведет к превращению либералов во власти в сугубо технических специалистов, тогда мобилизация экономики станет неизбежной вместе со всеми ее разрушительными последствиями. Другого курса пока не просматривается, что делает нападки Сечина весомее подозрений Кудрина: в системе взглядов «Россия платит кризисом за свой суверенитет» места для рассуждений о вреде выпуска облигаций «Роснефти» нет, а вот места для преследования всех из списка «навальных», «немцовых», «кудриных» — сколько угодно.
Тогда никто не собирался ловить финансовых диверсантов на валютном рынке, хотя спекулянтов и пугали прокуратурой. Теперь такая охота становится востребованной: госблогеры вычислили майданщика на Московской бирже, а президент крупнейшей госкомпании перешел на личности. Это подрывает основы «серединного» между условными либералами и условными силовиками курса Путина и ставит его в неловкое положение. С самого начала украинского кризиса президент старался говорить об экономике и вообще состоянии дел в стране в духе business as usual — геополитическое напряжение своим чередом, а сеять и собирать урожай надо вовремя. Теперь делать это намного сложнее. Напряжение в верхах копится, никакой единой команды нет — одни считают, что надо мириться с Западом, другие уповают на нефть, Китай и РВСН. Идущие на этом фоне разговоры про дворцовые перевороты делают ситуацию совсем некомфортной.
Банановая шкурка
Тот кризис был обидной подлянкой, этот, если это действительно кризис давления на суверенитет страны, — квинтэссенция всей политики Владимира Путина, направленной на укрепление этого суверенитета, что накладывает на него особую ответственность за преодоление этого кризиса. Он, кажется, прекрасно все понимает и даже получает особое удовольствие от ситуации, когда его навыки работы с людьми, ручного управления снова востребованы. Вся экономическая политика сегодня замкнута на президента. Он сам звонит экспортерам, сам принимает письма с просьбами о помощи от бизнеса, сам выдает деньги пострадавшим и сам решает, сколько резервов можно «спалить» на рынке. При этом никакого набора системных антикризисных мер, которые бы отвечали не на вызовы санкций или валютной паники, а на снижение цен на нефть и рецессию в экономике, нет и пока не предвидится. Качество федеральной бюрократии ниже, чем в 2008 году: можно вспомнить историю отставки замминистра экономического развития Сергея Белякова, были примеры ухода и менее публичных фигур. В Кремле по сути не осталось компетентных экономистов, кроме государственника Андрея Белоусова. Рук для «ручного управления» Путину может сегодня и не хватить, и это третье существенное отличие этого кризиса от предыдущего.
Переждать два года попросил элиту на прошлой неделе президент, имея в виду, что он два года будет заниматься «ручным управлением», а другие оставят споры и начнут работать, засучив рукава. Вряд ли это получится. Следить два года за пробежками граждан за наличными долларами, вручную выдавать ЦБ деньги из резервов, стимулировать импортозамещение, думать о Донбассе, паромной переправе в Крым и инфляции в одиночку очень сложно. А в ситуации, когда почти все время в реальности будет уходить на замирение сцепившихся частей собственной элиты, попросту невозможно. Неразбериха, перекладывание ответственности, неряшливость в подготовке решений стали отличительными чертами летних антисанкционных мер российских властей.
Антикризисные меры, до которых дело дошло зимой, точно такие же: нескоординированные, хаотичные и часто бездумные.
Именно это в конечно итоге и станет «банановой шкуркой», на которой поскользнется нынешний курс на экономическую защиту суверенитета России. До ручки страну к весне доведут не санкции и не рецессия, а пресловутое ручное управление.