Аккурат в 92-ю годовщину со дня смерти Владимира Ильича Ленина Владимир Владимирович Путин наконец-то, после 16 лет пребывания у власти, высказал об основоположнике советского государства свое мнение. И оно оказалось сенсационно нелицеприятным: «Заложили атомную бомбу под здание, которое называется Россией, она и рванула потом. И мировая революция нам не нужна была».
Зачем и почему президент так сказал, мы попытаемся найти ответ, но вот случайно ли совпадение с траурной датой, сказать трудно. Вряд ли глава Курчатовского института Михаил Ковальчук, процитировавший строки Пастернака о Ленине, спровоцировавшие Путина на его реплику, сделал это по предварительной просьбе Кремля, дабы создать событийный повод. Хотя, учитывая его фамилию, совсем исключать этого нельзя. Но обрушиться с критикой на Лукича в тот день, когда Геннадий Андреевич возлагает цветы к Мавзолею и предлагает «Учиться у Ленина и Сталина!», совсем не предусмотрительно. В итоге получилась непреднамеренная неловкость, ведь Зюганов сказал: «Вся сволочь мира по-прежнему не может простить ни Ленину, ни Сталину, что они всего за 20 лет сумели страну, находившуюся в полуафриканском распавшемся состоянии, сделать первой-второй державой мира». Чьи-то пиарщики – не то кремлевские, не то капээрэфовские – недоработали, столкнув вождей лбами.
Все 16 лет Путин старательно избегал каких-либо оценок основоположника.
И это не случайно. Кремль проводил (и проводит) курс на национальное примирение после бурных ельцинских лет с их натужным антикоммунизмом. В рамках этого курса старались «впихнуть невпихуемое» – советский гимн наполняли новым содержанием с упоминанием Бога, создавали комиссии по борьбе «с фальсификацией истории» (советского периода), придумывали георгиевскую ленточку как символ победы в 1945-м. Важно было показать преемственность истории, что после 1917 года, что после 1991-го. Всякий антикоммунизм-антисоветизм глушился в зародыше как потенциально чреватый расколом и антагонизмом общества.
И этой политике не мешали ни ритуальные посещения Бутовского полигона, ни периодические удары по КПРФ, когда надо было ее максимально ослабить перед выборами, как это было в 2002-2003 годах, когда коммунистов «опустили» по полной программе, превратив в небольшую думскую фракцию, абсолютно безопасную для Кремля, полностью манипулируемую и играющую по правилам. Но без нужды КПРФ не злили и Геннадия Андреевича регулярно принимали в президентском кабинете, выражая всяческое почтение. Коммунисты со своей стороны азартно шли встречным курсом, включая в свою программу православие и национализм, рисуя на иконах Сталина. Ни кремлевская, ни коммунистическая эклектика никого не удивляли и не раздражали. Постсоветская ментальность, представляющая невообразимую смесь, где в одной голове мирно уживаются Николай II и Дзержинский (мол, «из песни слова не выкинешь»), принимала любой миф.
Более того, во время «крымской весны» защита памятников Ильичу проходила отдельной строкой в программе ее авторов, и в фильме «Путь на родину» этому уделялось особое внимание - сохранение советской эстетики с неизбежной статуей вождя как символа «нашести», привычной жизни, которую надо защитить от нежелательных перемен.
Но в период обострения кризиса, совпавшего с началом избирательной кампании, похоже, в АП решили, по крайней мере на этот год, пересмотреть прежнюю линию. При «управляемой демократии» задача на выборах остается прежней – сохранение проправительственного большинства. КПРФ, конечно, системный игрок, и по большому счету – часть вертикали власти.
Однако допускать у нее «головокружения от успехов» никак нельзя.
При получении коммунистами излишне высокого процента голосов, естественным образом возрастут их ставки в торговле с Кремлем. Да и пример будет показан отрицательный: власть не должна демонстрировать слабость, неспособность достичь намеченного результата.
А в нынешней ситуации, при зачистке политического поля от всех несистемных игроков, КПРФ сама по себе выдвигается на роль основного оппонента партии власти. При усугублении экономического кризиса коммунистам, даже не прикладывая особенных усилий, вполне по силам получить более чем приличный результат. Достаточно вспомнить историю с губернаторскими выборами в Иркутске. Коммунисты остались единственной альтернативой для рядового избирателя. Поэтому вполне можно допустить, что одной из стратегий Кремля в кампании-2016 станет… «антикоммунизм». Питаемый властью гомункул становится слишком неуправляемым (даже без его собственных к тому порывов), и потому подлежит максимальному ослаблению (но не уничтожению!).
Похоже, что удар по Ленину – первая заявка на эту тему.
Почему избран именно Ильич, а не Сталин, вполне объяснимо. Он находится на периферии общественного сознания; в отличие от Иосифа Виссарионовича, не так вписывается в национал-патриотическую рамку, будучи совсем уж закоренелым врагом религии и «русскости»; при этом памятников и топонимов, с ним связанных, в избытке.
Не забудем про процесс декоммунизации на соседней Украине, за которым в Москве наблюдают весьма внимательно. Можно, конечно, над ним посмеиваться, но можно получить и неприятные вопросы от соотечественников – доколе наша улица Крестовоздвиженская будет называться Карла Маркса или Клары Цеткин, тогда как украинцы своим возвращают исконные названия? Судя по информполитике официальных СМИ, в Кремле еще не определили своего отношения к киевским законодательным инициативам по части антикоммунизма, и ждут первых результатов.
Покушение на священную корову в лице Ленина - это, так сказать, первая проба, testing the waters, говоря американским политтехнологическим жаргоном. Пройдет удачно - можно будет и дальше продолжать в том же направлении. Вызовет слишком бурную ответную реакцию – Песков объяснит, что не так поняли или что это сугубо личная точка зрения, высказанная в споре. Впрочем, что скажет по этому поводу КПРФ, вполне предсказуемо, другое дело – в какой тональности. Если в верноподданнической, то можно дать задний ход. Если ответят резко – то можно и провести альтернативный съезд, где тов. Зюганову «группа товарищей» объявит недоверие, или цикл передач показать по ТВ о красном терроре и 1937 годе.
Что до поэмы Пастернака «Высокая болезнь», столь любимой Ковальчуком, то она явно неудачнее даже такой слабой вещи как «Доктор Живаго». Извольте разобраться в ленинской характеристике:
Когда он обращался к фактам,
То знал, что, полоща им рот
Его голосовым экстрактом,
Сквозь них история орет.
Кто и чем чей рот полощет? Тут все так же запутано, как в современной российской политике. К «неслыханной простоте» Пастернак пришел спустя 30 лет, а тогда, в 1923-м, он упивался сложносочиненными метафорами, не думая, что в 2016 году одна из них вызовет немалый переполох в политическом бомонде.