Начнем с того, что процедура принятия бюджета на этот раз будет довольно непродолжительной. В пятницу, 13 ноября, правительство, совершенно обоснованно не разделяющее суеверий, выносит бюджетный законопроект в первом чтении на рассмотрение заранее на все согласной Думы. Нет никаких сомнений в том, что с косметическими правками документ вскоре будет принят во всех трех чтениях и уже в первой декаде декабря отправится сначала на ничего не значащее согласование в Совфед и затем на формальное подписание к президенту.
Но ураганная скорость далеко не единственное кардинальное изменение.
Основное отличие в том, что впервые за многие годы чиновники оказались вынуждены конструировать главный финансовый закон страны в условиях жестких бюджетных ограничений. На самом деле давно отвыкшему от подобных упражнений Министерству финансов можно только посочувствовать: вопреки прочно утвердившемуся наверху шапкозакидательству нефтедолларовое эльдорадо неожиданно и обвально закончилось, а нагулянные за десятилетие изобилия непомерные аппетиты естественно не желают сокращаться. «Ножницы Кудрина» затупились, и в процессе адаптации экономики к новым реалиям бюджет получил самый чувствительный удар.
Сформировавшийся кассовый разрыв можно было бы легко покрыть за счет некоторого, весьма безболезненного на фоне прочих проблем страны увеличения государственного долга, но тут свою роль сыграли экономические санкции, введенные целым рядом государств после активизации новой внешнеполитической линии российского руководства. Вопреки авторитетному мнению вице-премьера Аркадия Дворковича эти ограничительные меры весьма серьезно сказались как минимум на бюджетном процессе. Внешние займы теперь вряд ли возможны, внутренние правительство считает (пока) запретительно дорогими, а приватизация по посткрымским расценкам отечественного фондового рынка (который, как известно из весьма наглядной агитации, далеко не самая важная вещь) представляет собой голое расточительство. До предела ограничив маневр управления дефицитом, санкции (и даже не они как таковые, а постоянно висящая угроза их ужесточения) оставили, по сути, один-единственный источник его финансирования – тающий на глазах Резервный фонд.
Так уж получилось, что после отказа от бюджетной «трехлетки» и отмены самой жизнью бюджетного правила остатки Резервного фонда представляют собой единственный хрупкий мосточек, переброшенный из финансового сегодня в будущее. Неслучайно и президент, и премьер-министр в своих недавних заявлениях неизменно указывали на необходимость ограничить дефицит и беречь резервы как зеницу ока, так что именно эта «кубышка» вдруг превратилась из технического по сути инструмента в центральный элемент бюджетной политики.
Между тем по состоянию на 1 ноября 2015 года в Резервном фонде оставалось всего лишь 4,2 трлн рублей – меньше двух годовых дефицитов образца 2016 года. Вооружившись этим фактом, Минфин даже принялся было шантажировать правительство и отраслевых лоббистов возможным истощением резерва уже по ходу следующего бюджетного периода. Это совершенно не исключено, но в силу сохраняющейся неистребимой веры начальства в лучшее угроза пока сочтена недостаточно достоверной, а магический маастрихтский критерий дефицитной умеренности (3%) был принят за основу бюджетной конструкции.
Ну а все остальное – чистая арифметика. Если поставлена задача любой ценой сохранять резервы, то нужно искать иные источники.
Их в общем-то не очень много: увеличение поступлений и сокращение расходов.
Дополнительные доходы можно было бы поискать, но вышла некоторая неувязочка: вроде как на высшем уровне ранее было обещано налоги не повышать. Поэтому власти занялись мелким пощипыванием: от «аккуратного», по словам Владимира Путина, обложения девальвационного бонуса нефтяников до увеличения маргинальных по своему значению поборов с дальнобойщиков и малого бизнеса. Разумеется, это все не очень просто: визгу много, а больших сумм собрать не удается, так что основная тяжесть бюджетных корректировок ложится на расходную часть. А тут выбор небогат: священные коровы обороны и безопасности трогать нельзя, административный аппарат и его аппетиты сокращать никак не получается. Остаются экономические и социальные статьи.
Сколоченный таким путем, по меткому выражению лидера думского большинства Владимира Васильева, «бюджет развития» выглядит довольно неприглядно: по оценкам экспертов ВШЭ, совокупные номинальные ассигнования на образование на всех уровнях сокращаются в 2016 году на 14%, а на здравоохранение – на 20%. Более того, бюджетными донорами последней инстанции, которые и позволяют выйти на нужный размер дефицита, становятся пенсионеры и другие получатели социальных пособий. Ставший фактически неизбежным после подвешивания в очередной раз вопроса с увеличением пенсионного возраста отказ от индексаций «сэкономил» правительству более полутриллиона рублей. Таким образом, выполнение социальных обязательств, возможно, и является приоритетом бюджета-2106, как ничтоже сумняшеся заявляет глава комитета Госдумы по бюджету и налогам Андрей Макаров, но обязательства эти, признаться, заметно сокращены.
В итоге мы имеем в качестве главного инструмента экономической политики бюджет, который сформирован на основе ложных приоритетов и пассивной инерции.
Помимо всего прочего, он процикличен, ни на миллиметр не приближает экономику страны к выходу из нынешнего кризисного состояния, а лишь усугубляет ее: потребительские расходы обречены и дальше сжиматься, а стимулы к восстановлению инвестиционного процесса в частном секторе отсутствуют – во многом из-за неопределенности, формируемой в сфере экономической политики. Вряд ли можно считать достижением и наблюдаемое падение инфляции, которое продиктовано скорее не монетарными, а сугубо циклическими причинами. Все это предвещает продолжение вялотекущей стагнации с поступательным ухудшением социального климата и перспектив развития страны.