Глава ЦБ Эльвира Набиуллина не входит в состав Совбеза, но, похоже, она осведомлена о тонкостях российской тактики в отношении Украины ничуть не хуже Сергея Лаврова или Сергея Шойгу. В противном случае Центральный банк должен быть гипертрофированно независимым, чтобы в преддверии введения секторальных санкций со стороны не только США, но и ЕС, и окончательной изоляции национальной экономики от западных рынков капитала, повышать стоимость внутренних рублевых заимствований.
Это крамола побольше, чем последовательное истребление банков, в совете директоров которых заседал двоюродный брат президента Игорь Путин.
Банк России объявил об увеличении базовой ставки до 8% годовых 25 июля, буквально на следующий день после публикации программной статьи президентского советника Сергея Глазьева с говорящим названием «Как победить в войне», где, в частности, говорилось о необходимости «увеличения предложения ликвидности и активизации роли ЦБ как кредитора последней инстанции».
По мнению Глазьева, «основные проблемы в российской экономике вызваны не избытком денежного предложения и связанных с ним финансовых пузырей, а хронической недомонетизацией», и следовательно, «переход к таргетированию инфляции не должен происходить за счет отказа от реализации других целей макроэкономической политики, включая обеспечение стабильного курса рубля, роста инвестиций, производства и занятости».
Заявления Глазьева, несмотря на пост, занимаемый им в президентской администрации, далеко не всегда совпадают с точкой зрения Кремля. Благо сам Владимир Путин сдерживание инфляции нередко называл в числе приоритетных задач для денежных властей. Но своим пятничным демаршем ЦБ превратил упомянутое таргетирование в инструмент уже не только денежно-кредитной политики, напрямую увязав рост инфляционных рисков с «увеличением геополитической напряженности» и предупредив о дальнейшем повышении ставки при сохранении этих рисков.
Иными словами, Набиуллина выступает в роли своеобразного катализатора от «партии мира», по факту грозя отечественной экономике «санкциями» ничуть не менее болезненными, чем западные. Более того, в сочетании с планируемым Вашингтоном и Брюсселем ударом по всему российскому банковскому сектору, подорожание рефинансирования со стороны ЦБ рискует взвинтить конечную стоимость кредита до непреодолимых для любого «неолигархического» бизнеса высот. Это притом что возможности для финансового маневра у иных представителей «Золотой сотни» или госолигархов тоже оказываются весьма ограниченны. Либо из-за ухудшения мировой конъюнктуры, как у хозяина «Мечела» Игоря Зюзина, либо из-за тех же санкций, как у Геннадия Тимченко, братьев Ротенбергов или Игоря Сечина.
У государства с деньгами тоже не ахти — авуары нацфондов вот-вот начнут «осваиваться» ускоренными темпами ради масштабных инфраструктурных проектов, чьей геополитической роли едва ли уступает сопутствующая задача по обеспечению выгодными заказами подрядчиков, близких к бизнесменам — фигурантам санкционных списков. Плюс ко всему, значительную дыру в российской казне — на $50 млрд как минимум — может проделать выполнение вердикта Гаагского арбитража по иску акционеров ЮКОСа. Не исключено, что отказ России от апелляций по этому приговору станет условием для смягчения «санкционной» риторики по украинской теме. Вообще, при всем отличии Гаагского арбитража от Басманного суда, все-таки сложно предположить, что Россия удостоилась бы столь жесткого приговора, не будь украинского кризиса и не смирись европейские бизнесмены с перспективой полного прекращения сотрудничества с Москвой.
Нынешнее напоминание о деле ЮКОСа позволяет вспомнить об истоках существующей российской монопольной финансовой системы. «Равноудаление» крупнейшей частной нефтяной компании предшествовало «бархатной национализации», очень часто осуществляемой за счет госбанков, а незадолго до ареста Михаила Ходорковского было принято решение о создании стабфонда — предтечи нынешних Резервного фонда и Фонда национального благосостояния. Теперь сокращение последних, вкупе со значительным ограничением внешнего финансирования, делает любую национализацию более чем проблематичной. Олигархи, как мы уже отмечали выше, тоже находятся не в лучшей финансовой форме.
Но удорожание кредита неизбежно вызовет череду банкротств и повышение доли «стрессовых» банковских активов, от которых каким-то образом придется избавляться.
Кто станет выгодоприобретателем в результате нового передела собственности?
Наверное, те, чье финансовое благополучие не зависит ни от госресурсов, ни от западных инвестиций, и кто давно научился обходить разного рода санкции. А такого рода финансовой независимостью обладают, пожалуй, лишь институции, которые принято причислять к «теневому сектору» и называть «бандитскими».
При этом не стоит думать, что проводимая той же Набиуллиной банковская «зачистка» нанесла непоправимый урон экономическим позициям «теневиков». Какой-то их группе — да. Но далеко не всем. Косвенное свидетельство чему — сохранение не только спроса, но и предложения по «обналичке». Просто ценник увеличился и соответствующие услуги оказывают другие банки. Сложно также представить, что контакты самопровозглашенных республик юго-востока Украины с их российскими симпатизантами носят исключительно характер натурального обмена или документируются легальными банковскими проводками. А поставки вооружений в принципе не могут избежать «теневой» логистики, если осуществляются в пользу формирований с, мягко говоря, сомнительной законностью.
Так что возвращение в российский деловой мейнстрим персонажей из «лихих 90-х» может быть продиктовано не только ужесточением денежно-кредитной политики, но и их стремлением получить адекватные дивиденды на свои «геополитические» инвестиции.
Весь вопрос в том, готов ли Кремль платить такую цену.
Ведь политические, социальные и репутационные издержки, связанные пусть и с частичной, но все же реанимацией «бандитского» капитализма, не идут ни в какое сравнение с теми $50 млрд, в которые может обойтись «равноудаление» ЮКОСа. Тем более что при означенном развитии событий само по себе это «равноудаление» кажется уже совсем бессмысленным.