Секрет долголетия и процветания за $99: как бывшая жена Сергея Брина заработала $690 млн
Анна Войжитски опаздывает на 45 минут — эта привычка генерального директора 23andMe настолько укоренилась, что сотрудники уже перестали жаловаться. Они знают, что ничего не изменится. Апрельским утром в четверг ее команда терпеливо ждет, когда она забегает в штаб-квартиру компании, одетая в спортивные шорты, майку с надписью Yay DNA и поношенные кроссовки. Чтобы добраться в офис, Войжитски проехала 5 миль на велосипеде, будучи на восьмом месяце беременности.
Соответствуя увлечениям Войжитски, штаб-квартира 23andMe в Маунтин-Вью, штат Калифорния, выглядит как микс стартапа из Кремниевой долины и фитнес-клуба. В опенспейсе, помимо столов, расставлены беговые дорожки, в переговорных — эллиптические тренажеры, а в примыкающем к спортзалу кафетерии— велотренажеры. Войжитски полна энергии даже после того, как прошла до своего маленького кабинета со стеклянными стенами четыре этажа по лестнице, остановившись только раз, чтобы наполнить металлическую флягу водой. Она внушает сотрудникам, что их здоровье — результат повседневных решений. «Я такая: «Я хожу по лестнице, и я беременна! Значит, и вы можете ходить по лестнице», — говорит Войжитски.
Такая тренировка не под силу многим будущим матерям, но 45-летняя Войжитски, у которой уже есть двое детей от бывшего супруга, сооснователя Google Сергея Брина, даже не запыхалась. И она все еще горит энтузиазмом по поводу своего «первенца» — компании 23andMe, созданной 13 лет назад. С момента ее основания 10 млн людей выплюнули по пол-ложки слюны в пластиковые пробирки 23andMe и отправили их почтой, чтобы узнать свое происхождение или риски для здоровья. В прошлом году это сделали почти 5 млн клиентов, в результате чего компания получила примерно $475 млн выручки — правда, ей еще предстоит показать прибыль. Инвесторы оценивают 23andMe в $2,5 млрд. У Войжитски — доля 30%, а ее состояние, по оценке Forbes, составляет $690 млн. Войжитски занимает 33-е место в рейтинге богатейших американок, самостоятельно заработавших свои состояния.
Победа Войжитски: бывшая жена Сергея Брина получила от инвесторов $155 млн
На пути к успеху Войжитски пришлось пережить тяжелейший год, когда могло закончиться все сразу: ее развод с Брином в 2013 году совпал с требованием Управления по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов (FDA) немедленно прекратить продажу медицинских тестов — и это вкупе с критикой скептиков, которые воспринимали продукты компании как игрушку.
Сейчас, когда Войжитски восстановилась после развода и несомненно доказала, что 23andMe — серьезная компания, она снова находится на распутье как в личной жизни, так и в профессиональной. Она без лишней огласки готовится к появлению третьего ребенка — на этот раз как мать-одиночка. «Находишься ты в отношениях или нет, это не должно влиять на возможность иметь детей», — считает Войжитски.
«Я очень упряма. Когда я чего-то хочу, я этого добиваюсь. Я очень хотела третьего ребенка. И знаете что? Я этого добилась», — смеется она.
June 6, 2019
Результаты тестов — о том, что у вас 5% скандинавских генов и генетическая предрасположенность чихать на солнце, — это интересная тема для разговора на вечеринке, но планы 23andMe намного масштабнее. Войжитски хочет воспользоваться стремительным снижением стоимости секвенирования генов (на 99% в течение десяти лет) и накопленной 23andMe базой ДНК (сейчас это крупнейшая генетическая база в мире), чтобы создать «биотех-машину», которая сможет не просто выявлять генетическую предрасположенность к определенным заболеваниям, но и разрабатывать препараты для лечения этих заболеваний. Это блестящая идея, потому что, если все пойдет по плану, 23andMe получит новый источник дохода. Сначала клиенты заплатят за то, чтобы узнать свою родословную, а потом компания использует их генетические данные, чтобы однажды получить прибыль от новых лекарств. 80% клиентов 23andMe позволяют использовать свои ДНК для биомедицинских исследований.
«Я думаю, это гениально, что люди платят нам за создание базы данных, — говорит Ричард Шеллер, ведущий ученый 23andMe. — Люди хотят, чтобы их данные были использованы для научных открытий».
Новой главой в истории 23andMe стало создание собственной группы исследователей-фармацевтов в 2015 году. Разработка лекарств известна своей сложностью — 86% новых препаратов не проходят клинические испытания. И дороговизной — средняя стоимость разработки препарата в США составляет около $2,6 млрд. Поэтому в июне прошлого года Войжитски подписала договор с британским гигантом GSK (ранее известным как GlaxoSmithKline, его продажи в 2018 году составили $31 млрд), который инвестировал в 23andMe $300 млн и заключил четырехлетнее эксклюзивное соглашение о совместной разработке новых препаратов. 23andMe придется взять на себя часть расходов на исследования, но компания получит и долю от прибыли.
Еще одно возможное направление развития для 23andMe — более углубленный и индивидуальный подход к здоровью людей. Войжитски хочет обучать потребителей тому, как исходя из их генетических предрасположенностей они могут лучше контролировать собственное здоровье. Это может привести к новым совместным проектам, таким как сотрудничество с другим стартапом из Маунтин-Вью, Lark Health, который консультирует клиентов 23andMe о диабете. А может быть, собственное приложение 23andMe на основе искусственного интеллекта будет напоминать вам пить больше воды или выбирать в качестве закуски салат с помидорами, которые, согласно некоторым исследованиям, помогают отсрочить болезнь Паркинсона. Пока что Войжитски отказывается раскрыть подробности о возможном обучении клиентов.
Это будет непросто. Нет никаких клинических подтверждений тому, что люди, узнав благодаря генетическому тестированию о предрасположенности к определенному заболеванию, радикально меняют образ жизни для снижения рисков. Или вообще хоть как-то его меняют. На самом деле есть даже немало научных и бытовых доказательств обратного. Людям сложно менять привычки. Даже сотрудники Войжитски пользуются лифтом, когда ее нет рядом.
Но сама она готова рискнуть. «Мир медицины вроде как махнул рукой на то, чтобы сделать вас в перспективе здоровее, — говорит она. — Я думаю, это очень грустно».
Начать сначала
Войжитски и самой почти пришлось сдаться шесть лет назад. В ноябре 2013 года она была вынуждена приспосабливаться к стремительным изменениям. Ее муж, как узнали средства массовой информации, съехал. Она была матерью двух маленьких детей и генеральным директором стартапа. А затем, за несколько дней до Дня благодарения, она получила сообщение: курьер от FDA привез ей посылку. «Не расписывайся в получении!» — мгновенно написала Войжитски своему ассистенту.
Но было слишком поздно. FDA направило компании предписание немедленно прекратить продвижение медицинских тестов, потому что она не смогла доказать их точность. Войжитски думала, что может его проигнорировать. Но три дня спустя FDA опубликовало свое предупреждение, и 23andMe пришлось снять тесты с продажи.
После многообещающего начала наступило жесткое поражение, и многие поспешили объявить, что это — очередная история Кремниевой долины, на которой стоит поучиться. Это было неудивительно, учитывая прочные связи Войжитски с этой сферой. Она выросла в университетском городке Стэнфорда, где ее отец, Стэнли, преподавал физику. Мать Войжитски, Эстер, преподавала журналистику в старшей школе в Пало-Альто и отчаянно стремилась как можно раньше обучить трех дочерей всему подряд: от латинских названий цветов до плавания в раннем детстве. «Для меня они были образовательным экспериментом», — рассказала Эстер Forbes. Пока сестры тяготели к искусству и математике, Анна усердно училась, но оставалась общительной. «Она могла очаровать кого угодно», — вспоминала ее мать.
В числе тех, кто поддался ее чарам, был Брин (а намного позднее — и бейсболист Алекс Родригес). С будущим мужем Войжитски познакомилась в 1998 году, когда ее старшая сестра Сьюзан сдала гараж их дома в Менло-Парке в аренду двум амбициозным исследователям, пытавшимся проиндексировать всю информацию в мире — сооснователям Google Ларри Пейджу и Сергею Брину. Сама Сьюзан стала шестнадцатым по счету сотрудником компании, а затем и генеральным директором YouTube. Средняя из сестер Войжитски, Дженет, теперь эпидемиолог международного уровня и преподает в Калифорнийском университете в Сан-Франциско.
November 5, 2018
Войжитски впервые загорелась желанием бороться с системой здравоохранения, когда, только закончив Йель, начала работать аналитиком в небольшой фирме на Уолл-стрит. Дни, проведенные за выставлением счетов за конференции, и ночи, проведенные в больнице Белльвью на Манхэттане в качестве волонтера, показали ей, насколько медицинская отрасль заточена под максимизацию прибыли — а не профилактику заболеваний.
«Для нее, человека сострадательного, это было невыносимо. Масштабные, значимые проблемы ее не пугают», — говорит Эшли Домбковски, бывший директор по развитию бизнеса в 23andMe. Он ушел из компании, когда запустил свое дело — производителя антиаллергенного детского питания Before Brands, в которого Войжитски инвестировала.
Человеческий геном впервые секвенировали в 2003 году, и ученые были поражены тем, какие возможности открывал код. Войжитски познакомили с Линдой Эвей, которая изучала биологию как студентка бакалавриата и создавала исследовательские программы в Affymetrix — компании из Санта-Клары, которая занимается тестированием генов. В декабре 2005 года они за обедом начали обсуждать свои идеи. Вскоре Войжитски и Эвей решили вместе основать компанию, и Эвей привлекла бывшего начальника Поля Кусенза в качестве третьего сооснователя и операционного директора 23andMe. «Я была потрясена, потому что немедленно поняла, каких результатов можно добиться», — говорит Эвей (она покинула 23andMe в 2009 году, чтобы работать над способами лечения болезни Альцгеймера). Связь с Брином также была кстати: «Поддержка со стороны Google была практически гарантирована». И это оказалось так. Получив $9 млн от Google, Брина и нескольких внешних инвесторов, включая New Enterprise Associates и Genentech, 23andMe в ноябре 2007 года выпустила на рынок первый продукт. Тест слюны тогда стоил $999. Клиенты могли узнать свою родословную, вероятность облысения и риск заболеть некоторыми распространенными болезнями, например сердечно-сосудистыми. Компания обошла требования FDA, рекламируя свои товары как легкий способ узнать больше о своей ДНК, а не как медицинский инструмент.
На тот момент полное секвенирование генома человека стоило $300 000 — не так много по сравнению с ошеломительной ценой в $50 млн, которую просили в 2003 году. Сейчас эта процедура стоит в среднем менее $1000. Но 23andMe предоставляла отчеты по гораздо меньшей цене: вместе секвенирования, которое подразумевает расшифровку всего гена, компания использовала технологию генотипирования, которая выборочно анализирует отдельные элементы гена в поиске мутаций, связанных с конкретными болезнями.
Чтобы привлечь внимание людей, которых не смутил бы ценник в $999, 23andMe устраивала вечеринки с анализом слюны на разных мероприятиях — от Давоса до Нью-йоркской недели моды, на которых знаменитости вроде Наоми Кэмпбелл, Дианы фон Фюрстенберг и Руперта Мердока плевали в пробирки. Войжитски обожала организовывать вечеринки, но популярность продукта росла медленно. Конкуренты, такие как Navigenics, покинули рынок. К 2011 году, через четыре года после основания, 23andMe привлекла всего 100 000 клиентов. Это было больше похоже на хобби жены миллиардера, чем на бизнес.
В 2012 году стремительное сокращение издержек позволило 23andMe снизить цену до $99, что вызвало рост продаж. Войжитски была готова расширяться. «Мы хотели быстро сделать технологию доступной для потребителей», — говорит она. К октябрю 2013 года 23andMe вела переговоры с Target, и Войжитски торопилась до начала праздников разместить товары на полках супермаркетов рядом с витаминами и термометрами. Руководитель развития бизнеса 23andMe Эмили Драбант Конли вспоминает уверенность Войжитски, когда менеджер Target думала, что уложиться в такие сроки невозможно: «Анна сказала: «Эта компания была основана на невозможном».
Признать ошибки
Но чуда не случилось. Продукция 23andMe попала на полки Target только через три года. Сначала ей пришлось преодолеть общественное осуждение после предписания FDA от 2013 года и восстановиться. Сейчас, когда Войжитски ест пиццу и слушает разговоры клиентов на проводимом компанией ежегодно Дне ДНК, те дни кажутся ей далеким прошлым. Генетические тесты оказались одним из ключевых социальных трендов десятилетия, позволив клиентам отыскать новых членов семьи (и у самой Войжитски нашелся дальний родственник, о котором она не знала) и даже раскрыть старые преступления, как, например, в случае с так называемым Убийцей из золотого штата, который был арестован после того, как его родственник предоставил свою ДНК в бесплатную генеалогическую базу GEDmatch.
«У нас бывали, знаете, Prime-дни, когда мы за день продавали пару сотен тысяч наборов, — говорит Войжитски, ссылаясь на дни распродаж на Amazon (23andMe продает свои тесты как на собственном сайте, так и через розничные сети вроде Amazon, Best Buy и Walgreens, а скоро Войжитски планирует открыть первый киоск 23andMe в торговом центре недалеко от штаб-квартиры компании). — Бывают моменты, когда я думаю, что мы перевернем весь город».
Войжитски признает, что неправильно повела себя с федералами. Она сравнивает конфликт с FDA с «отказом разуться в японском доме». «Неважно, считаешь ты себя правой или нет. Ты неправа, — говорит она. — Поэтому нам пришлось начать заново».
Что могло бы решить проблему? Например, если бы клиенты предъявляли одобрение врача при заказе медицинского теста. Именно такого подхода придерживались до сих пор конкуренты 23andMe, стартапы из Кремниевой долины Color и Helix. Но Войжитски настаивала на продаже наборов напрямую потребителям.
Повторный момент наступил в 2015 году. В феврале того года FDA одобрило отчет о редком заболевании, известном как синдром Блума (Войжитски тоже является его носительницей). Доказав FDA, что ее тесты точны и просты для восприятия, 23andMe стала единственной генетической компанией, получившей разрешение FDA на продажу отчетов о генетической предрасположенности к тем или иным заболеваниям напрямую потребителям. Ее конкурент из Юты, Ancestry, продавший почти 15 млн наборов ДНК, не предлагает никакие медицинские тесты.
Кроме того, в 2015 году 23andMe начала заключать многомилионные сделки с фармацевтическими компаниями, включая Genentech и Pfizer, которые стремились воспользоваться генетической «сокровищницей» компании. Она охотно продавала анонимные данные (от клиентов, которые дали согласие) третьим лицам, однако параллельно Войжитски собрала собственную группу исследователей и готовилась создать новый источник выручки: с помощью подбора тысяч пациентов из базы 23andMe для клинических испытаний фармацевтических фирм.
Очередного успеха Войжитски добилась в 2017 года. Опра назвала ее набор для определения происхождения за $99 в числе своих любимых вещей. Затем FDA одобрило первый отчет компании о рисках для здоровья, из которого клиенты могли узнать, есть ли у них вариации генов, несущие повышенный риск тромбоза или болезни Паркинсона.
В США амнистировали генетические тесты: что это значит для индустрии?
Но череда одобрений не смогла преодолеть сомнения медицинского сообщества. И действительно, на наборах за $199 мелким шрифтом написано, что они «не позволяют делать выводы о текущем состоянии вашего здоровья и не могут быть использованы для принятия медицинских решений». В отличие от тестов на беременность отчеты компании не могут содержать какие-либо конкретные диагнозы.
Вместо этого 23andMe выявляет, может ли кто-то передать потомкам генетические вариации, связанные с такими наследственными заболеваниями, как потеря слуха или муковисцидоз. 12 отчетов о рисках для здоровья сообщают людям, предрасположены ли они генетически к высокому уровню холестерина или болезни Альцгеймера в старости. Результаты отчетов следует воспринимать с оговорками. Поскольку большая часть генетических исследований до сих пор проводились в отношении европейцев, эти отчеты редко применимы к афроамериканцам или азиатам.
«Ни один уважающий себя доктор не будет лечить вас согласно вашему пониманию результатов потребительского теста», — говорит Марк Ротстайн, преподаватель биоэтики в Университете Луизианы.
Пожалуй, самый противоречий тест 23andMe — тот, который ищет в генах BRCA1 (так называемый ген Анджелины Джоли) и BRCA2 в трех вариациях, которые могут показывать риски возникновения рака груди, яичников и простаты. Критики утверждают, что в случае с раком груди вариаций может быть более тысячи, и поиск всего трех не позволяет увидеть угрозу полностью. Вдобавок те три вариации, которые ищет 23andMe, обычно встречаются только у людей, чьи предки были евреями-ашкенази, а это всего 2% от населения США.
«По сути, это технология, которая не приносит ни особой пользы, ни особого вреда, и поэтому стоит ли нам побуждать людей тратить на нее $200, когда они могли бы за те же деньги купить абонемент в спортзал?» — спрашивает доктор Джонатан Берг, специалист по клинической генетике из Университета Северной Каролины в Чапел-Хилл.
Извилистый путь к успеху
Основанный в 2006 году стартап сначала развивалась медленно, а в 2013 году сильно пострадал из-за решения FDA. За последние четыре года дела у компании пошли в гору. Вот ключевые моменты в истории 23andMe:
- 2007: выпускает индивидуальные генетические тесты за $999;
- 2011: в базе 23andMe насчитывается более 100 000 клиентов;
- 2012: снижает цену до $99 и предлагает более 200 тестов, в том числе на определение риска заболевания несколькими видами рака;
- 2013: FDA направляет 23andMe письмо-предупреждение с указанием на то, что все медицинские отчеты должны проходить проверку в FDA;
- 2015: получает первое разрешение от FDA на создание потребительских генетических тестов;
- 2018: GSK инвестирует $300 млн в 23andMe и подписывает эксклюзивное соглашение о совместном производстве лекарств.
Изменить привычки
Фанатка фитнеса Войжитски недавно подписала крупнейшую в истории компании сделку с GSK, предоставив ей доступ к генетической базе данных 23andMe, где, предположительно, содержится ДНК восьми миллионов человек.
«Объем базы данных позволяет выявить множество сигналов, которые незаметны при меньших выборках», — говорит директор по научным исследования GSK Хэл Бэррон. Первые результаты выглядят многообещающе. Всего за 10 месяцев GSK и 23andMe изучили по меньшей мере 13 генетических вариаций, которые могут стать причиной разных заболеваний — от сердечно-сосудистых до неврологических. Первая вариация, которую они рассмотрят в качестве основы для будущего лекарства, — это мутация, связанная с болезнью Паркинсона.
Лекарства рассчитаны на долгосрочное применение, и эффект, если и будет заметен, то не раньше чем через 10 или 15 лет. В ближайшем будущем Войжитски планирует развивать бизнес за счет перехода от тестов к консультациям. Это очевидный шаг, но на этом рынке есть множество конкурентов: это и приложения для желающих бросить курить, и инструменты, помогающие отслеживать пищевые привычки и режим тренировок. Их выпускают множество компаний от Under Armour до Apple.
До сих пор неизвестно, будет ли толк от этих приложений для здорового образа жизни и есть ли у 23andMe какое-либо заметное преимущество перед другими игроками. Не нужно проходить генетический тест, чтобы узнать, что курение вызывает рак легких, а избыток фастфуда приводит к ожирению. Генетический тест просто предоставляет персонализированную информацию. Людям по-прежнему нужно менять свои привычки. И множество научных исследований показывают, что одни только предупреждения не сработают.
«Влияние лекарств намного проще измерить. А влияние профилактики измерить намного сложнее. Но я думаю, что именно поэтому я буду больше гордиться, — говорит Войжитски. — Потому что сейчас никто не верит, что это возможно».
«Я не особенно верю в сказки Кремниевой долины о вечной жизни, — продолжает она. – Но я верю, что вы предпочтете умереть в 90 или 100 лет — и что вы просто хотите сохранить здоровье».
April 29, 2018
Перевод Натальи Балабанцевой