Политическая система Ирана уникальна, ей нет аналогов в мире. Несмотря на то что президент в иранской системе координат является главой исполнительной власти, его полномочия ограничены волей верховного лидера (Рахбара) — Али Хаменеи, правящего почти 30 лет. Иран – страна персонифицированная, воля Хаменеи значит почти все. При всем при этом современный Иран — система со своими сдержками и противовесами.
После «Исламской революции» в стране был введен принцип «вела-е факих», то есть правление духовенства. Ираном правят шиитские священники – аятоллы. Курс развития страны задается Хаменеи. Между тем, президент – второй человек в стране и является главой правительства, назначает министров, представляет страну на политической арене. Есть возможности маневра крайне ограниченной демократии, присутствуют разные политические направления. Политическая система Ирана достаточно децентрализована, в стране есть немало центров силы. Но все это возможно лишь в узко дозволенных рамках идеологии Исламской республики. Все это проходит под надзором верховного лидера, который дает «советы» и «направляет» целую страну в нужное, в его понимании, русло.
Казалось бы, почему вообще важны выборы президента, если практически вся полнота власти в руках Хаменеи и аятолл? Дело в том, что верховный лидер стоит наверху иранской политической системы, он не правит страной в ежедневном режиме, не встречается с представителями иностранных государств, не ведет переговоры, не занимается ежедневными вопросами экономического и социального развития. Для этого существует госаппарат и бюрократия. Всем заведует президент, он задает тон и внешней политике. Он своего рода канцлер-премьер, исполняющий волю лидера, но при этом обладающий небольшим коридором для собственного маневра.
Приведу пример. Все помнят Иран в период президентства архиконсервативного и одиозного Махмуда Ахмадинежада. Жесткая риторика, угрозы войны (чаще направленные против, но порой и самим Тегераном), обвинения в разработке ядерного оружия, полуизоляция. Все это закончилось, по словам самих же иранцев, вводом калечащих санкций и беспрецедентными акциями протеста. Одним словом, Иран окружала угнетающая атмосфера, которая не давала возможности для стабильного развития. На смену Ахмадинежаду пришел «реформист-либерал» Хасан Рухани со своей политикой открытых дверей, диалога с миром (читай — Западом) и реформами. Сменилась риторика, активизировались внешнеполитические контакты, замаячили столь необходимые инвестиции. Все это закончилось подписанием «сделки века» — Совместного всеобъемлющего плана действий (СВПД). Иран согласился прикрыть ядерную программу в обмен на снятие санкций. С Ирана были сняты наиболее жесткие ограничения, риторика Запада смягчилась. Наиболее впечатлительные даже заговорили о скором союзе Ирана и США (что было, мягко говоря, упрощением).
Теперь Исламская республика снова выберет вектор развития, а он в данном случае небольшой: жесткая «консервативная» линия или продолжение «реформистской» повестки. Отсюда вытекают такие вопросы, как культурная открытость или «жизнь в себе», усиление контактов с Западом или их ограничение. Формат экономических отношений и место неиранской культуры – все, так или иначе, определится на предстоящих выборах. Во всех возможных вариациях незримо витает «фактор США». Но не все зависит от Ирана, зачастую он действует вторым номером. Давление на Иран его ужесточает, диалог – смягчает. Ведь Исламская республика – страна восточная, а иранцы — чувствительные люди.
Все эти вопросы, безусловно, имеют стратегический характер и находятся в компетенции верховного лидера. Однако выборы президента Ирана не могут состояться без его воли, а победителем станет тот, кого посчитает более достойным Хаменеи. Сначала лидер, а за ним и иранский народ (Рахбар и народ, как известно, одно целое) выберет стратегический курс на ближайшие годы. При всем при этом, Иран не склонен к резким шагам. Все перечисленное – это вариации одного и того же режима с незыблемыми принципами. Речь идет о небольших акцентах. Иран в этом смысле, как чаша весов, а президент – как бы символ изменений в рамках возможного. Это своеобразная магия иранской внутренней политики.
Консерваторы или реформаторы
Совет стражей допустил к выборам 6 из 1636 кандидатов. Любой кандидат, не соответствующий системе, без объяснений причин выводился из президентской гонки. Этот орган, состоящий из духовенства, является своего рода «фильтром». Таким образом, участие в выборах примут президент «реформатор» Хасан Рухани, его первый вице-президент Эсхак Джахангири, «консервативный» мэр «либерального» Тегерана Мохаммад Калибаф, «консервативный» клерикал Ибрагим Раиси, бывший министр Мостафа Мир-Салим и бывший вице-президент Мустафа Таба. Главными кандидатами являются Рухани и Раиси. Джахангири и Калибаф — их proxi (еще одно изобретение иранской демократии), которые будут агитировать не столько в свою пользу, а за «курс». Два других кандидата – для видимости.
Привычная для нас терминология не способна полностью описать политические реалии Ирана. Однако политические «фракции» Исламской Республики принято делить на две очень условные фракции – «консерваторы-фундаменталисты» и «реформаторы-либералы». Именно поэтому принято писать их в кавычках. Более того, в последние годы, тонкая граница между двумя фракциями стала еще более условной. Политических партий и ассоциаций – несколько сотен, однако политика здесь – дело сугубо личностное. Условных «реформаторов» представляет действующий президент Рухани. База его поддержки — крупные города. Здесь все, как на Западе.
У «консерваторов» все устроено несколько иначе: у них нет единства в рядах и ярко выраженного лидера. Наиболее сильным кандидатом является клерикал Раиси. База поддержки «консерваторов» сельские районы Ирана, где население голосует так, как имам скажет на пятничной молитве. Раиси хранителем Мавзолея Имама Резы в своем родном Мешхеде и председатель самого крупного исламского фонда. Его сложно назвать религиозным фанатиком или муллой в шорах. Раиси достаточно взвешенный по иранским меркам политик. Помимо этого, у Раиси есть поддержка могущественного силового органа, ставшего благодаря журналистам легендой и страшилкой одновременно – Корпуса стражей исламской революции (КСИР).
У иранского президента нет власти над КСИР. Он подконтролен только одному человеку – верховному лидеру. По конституции, КСИР, как и другие силовые ведомства, не имеют право влиять на выборный процесс. Несмотря на это, позиция стражей негласно учитывается. Уж очень влиятелен КСИР. После начала войны в Сирии, позиции силовиков только усилились. Более того, ведомство расширило свое присутствие в экономике страны. Любые реформы, «открытие» страны или иностранные инвестиции рассматриваются силовиками, как угроза своему положению. Бизнес есть бизнес. В этом смысле, КСИР против Рухани и его реформистского курса. Наиболее фундаменталистские силы рассматривают политику открытых дверей, как угроза режиму, попытку нарушить действующих статус-кво, а значит, и подорвать могущество клерикалов и их силового аппарата.
Трамп — друг «Исламской революции»?
Парадоксально, но Иран оказался в плену политических событий на Западе. Во многом выбор иранского народа (читай — Рахбара) будет продиктован отношением США к Тегерану. Антииранская риторика Трампа, имеющая сходство с политикой неоконов времен президента Буша, повышает шансы иранских «фундаменталистов». Как, впрочем, несколько лет назад, курс Барака Обамы на нормализацию отношений дал козыри «реформаторам». Многое будет зависеть от риторики Трампа и действий его администрации. Иранцы народ очень восприимчивый и любые действия будут рождать противодействия.
Глава Белого дома, мягко говоря, никогда не проявлял симпатии к Ирану. Его предвыборная риторика была наполнена антииранскими тезисами. Тегеран обвинялся во всех проблемах Ближнего Востока. Более того, Трамп собрал вокруг себя исключительно антиирански настроенных персон - таких, как глава Пентагона по кличке «бешеный пес» Джеймс Маттис, глава ЦРУ Майк Помпео или госсекретарь Рекс Тиллерсон.
В последние недели дело дошло до конкретных заявлений. Хозяин Овального кабинета назвал Иран «террористическим государством номер один», а «ядерную сделку» – самой ужасной сделкой, которую можно представить. Трамп упрекнул Тегеран в нежелании выполнять СВПД и не исключил вариант ее пересмотра. Глава Пентагона, находясь в Саудовской Аравии, заявил, что Иран играет дестабилизирующую роль в регионе. Против Ирана был введен новый пакет санкции. В Тегеране не остались в долгу (иранцы в долгу не остаются) и также сделали ряд антиамериканских заявлений. Судя по всему, обе стороны возвращаются к хорошо забытому старому – пропагандистской и психологической войне. Именно она была сутью американо-иранских отношений в 2006-2014 годах, от которой обе стороны только лишь страдали.
Отношения США к Ирану имеют свою историю. Можно сказать, что антииранизм является частью политической действительности, или, по крайней мере, парадигмой части американской элиты. Отношение Вашингтона базируется на комплексе исторических фактов, включая нападение на американское посольство в Тегеране в 1979 году, гражданскую войну в Ливане, кризисы в Афганистане и Ираке. Особую роль в формировании антиранской позиции играют союзники США – арабские монархии Залива и Израиль. Саудовское, катарское и израильское лобби имеет беспрецедентно сильное влияние на американские «мозговые центры», играющие не последнюю роль в принятии политических решений.
Однако возникает вопрос, нужно ли это США? Зачем Вашингтону подыгрывать иранским «фундаменталистам» и топить Рухани, который, действительно, настроен на диалог. Неужели в администрации Трампа нет специалистов, которые могли бы объяснить простую истину – не давайте «фундаменталистам» козыри накануне выборов? Иногда возникает ощущение, что новая администрация специально хочет вспомнить хорошо забытое старое и начать новую холодную войну с Ираном.
Антииранская риторика Трампа на руку иранским «консерваторам». Они традиционно делают ставку на антизападные и антиамериканские силы. Откровения Трампа и его администрации увеличивают шансы Раиси, что в свою очередь, ударит по процессам, запущенным Рухани. Главному «реформатору» Ирана скажут: «твоя стратегия не сработала». Возможно, со временем победу одержит коллективный Ахмадинежад. А Ближний Восток, как и весь мир, получат новый виток противостояния. Это отразится на Сирии, Ираке, Йемене, Бахрейне, Ливане. США можно будет сразу забыть про освобождение Мосула от террористов ИГИЛ. Исчезнут хоть какие-то возможности влияния на режим Башара Асада в Сирии. Более того, Иран имеет серьезное влияние на западе Афганистана, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Нужно ли это Трампу?
Отношения между США и Исламской республикой во время Обамы можно назвать лучшими в истории двух стран. Но был период, сравнимый с ним – первые месяцы после терактов 11 сентября 2001 года. Благодаря усилиям, в том числе Ирана, США смогли использовать афганский «Северный альянс», состоящий из антиталибских сил, для того, чтобы нанести поражения движению «Талибан». Но президент Буш совершил ошибку, которую спустя годы повторяет Трамп. Иран даже был включен в «ось зла» — ноу-хау неоконов. Мало кто помнит, но иранцы сразу ответили – в Афганистан был отправлен афганский полевой командир Гульбеддин Хекматьяр, который находился в Иране под домашним арестом. В итоге, США в Афганистане пришлось противостоять не только «Талибану», но и многотысячным сторонникам радикальной «Исламской партии» Хекматьяра.
«Реформаторы» опасаются, что усилия Трампа похоронят успехи прошлых лет. Сказать, что политика Рухани привели к прорыву нельзя. Население ждет и требует чего-то большего, особенно в экономике. Сегодня около 40-50 % иранцев живут за чертой бедности. Люди хотят всего и сразу. Но бывает ли так? Страна находилась в тяжелейшем экономическом положении. Калечащие санкции сняты совсем недавно, а ограничения в сфере финансов действуют и сегодня. Молодежь Ирана открыто к диалогу с Западом, хочет перемен и развития. Иран нуждается в высоки технологиях и инвестициях. Все этом может дать, в первую очередь, Запад.
Президентские выборы в Иране – событие непредсказуемое. Ведь многое зависит от чувств одно человека – Хаменеи. Кто одержит победу – сказать сложно. Кажется, что шансы Рухани более предпочтительны. Тем более в иранской традиции принято переизбирать президента на второй срок – давать ему как бы второй шанс. Глубокая вовлеченность Ирана в события в Сирии и Йемене усилила позиции силовиков, в особенности КСИР. Консервативный фланг намерен взять реванш, «остановить» Рухани и вбить последний гвоздь в гром «тлетворного» влияния Запада. И как это ни парадоксально, у иранских «консерваторов» появился могущественный и не очень пока вдумчивый союзник – президент США Дональд Трамп.