Финансист Алексей Панферов, возглавлявший до 2006 года инвестблок МДМ Банка, последние пять лет управляет фондом прямых инвестиций Volga River One. Перед кризисом 2008 года фонд вложил в российские компании около $180 млн. Без потерь не обошлось, но в итоге инвесторы могут рассчитывать в среднем на 15% годовых. Сейчас Панферов создает новый фонд. О том, почему прямые инвестиции в кризис лучше «голубых фишек», в каких отраслях стоит искать интересные компании и как уберечься от ошибок, Панферов рассказал в интервью Forbes.
В этом году вы должны закрывать первый фонд — истекает пятилетний срок, на который он был создан.
До истечения срока первого фонда — два с небольшим месяца. Но у нас есть право при согласии основных инвесторов продлить этот срок еще на два года. Это будет зависеть от того, как мы будем работать по реализации наших активов. Сейчас их пять: пакеты акций автодилера Genser, региональных интернет-компаний «Уфанет» и «Метромакс», «Ивановского завода детского питания» и наш неудачный проект — торговая сеть, реализующая спортивные товары Sprandi.
Большинство инвестиций вы сделали до кризиса?
До конца 2008 года мы имели право только делать приобретения, после 2008 года имели право продавать. Объем фонда должен был составить $200 млн, тогда уже шел ипотечный кризис, к нам должен был войти Lehman Brothers в качестве инвестора, уже практически договорились на $20 млн. Среди участников фонда были и частные лица, и институциональные инвесторы. Мы начали с Genser, купив 33% акций.
В кризис об этом не пожалели?
В кризис было тяжело на двух фронтах. С одной стороны, общались с инвесторами, рассказывали, как мы справляемся. В секторе телекоммуникаций ничего страшного не происходило, а на автомобильном рынке произошел обвал продаж при отсутствии кредитов. Надо отдать должное нашим западным инвесторам. Их идеологическая позиция была такова: работайте в обстановке комфорта, если потребуется помощь — обращайтесь. Российские клиенты более явно выражали обеспокоенность и тревогу. У западных не было никаких метаний.
Как развивалась история с Genser?
У компании на тот момент была начата программа строительства около 40 дилерских центров, на которые планировалось потратить $1,5 млрд. Долг составлял около $250 млн, и банки не собирались пролонгировать кредиты. Стройки пришлось заморозить. Мы привлекли деньги с помощью частного размещения. Часть пакета Genser купил семейный фонд прямых инвестиций Solway Investment. С помощью привлеченных денег мы погасили часть долгов, с другими банками удалось договориться о пролонгации кредитов. В течение ближайшего года Genser собирался провести IPO (аналитики оценивали всю компанию в $900 млн. — Forbes), и инвестиции в эту компанию могут стать самыми успешными для нашего фонда.
А что произошло со Sprandi?
Это наши неудачные инвестиции. Компания занималась продажей спортивной одежды через свои магазины и по франшизе с достаточно мягкими условиями. Выручка активно росла. В 2007 году мы купили 49% сети. После 2009 года продажи упали. Оптовые покупатели перестали платить за поставленные товары в срок. У компании не было денег заказать новую коллекцию. В этом бизнесе заказы необходимо делать за шесть месяцев до начала продаж. Даже наш партнер не ожидал такого развития событий. Это неправильная практика — позволять отсрочку платежей, но он покрывал эти риски своими личными отношениями. В итоге компания фактически ушла с рынка.
И какие выводы?
Стоит крайне аккуратно инвестировать в сезонный бизнес, которым является торговля спортивной одежды. Нельзя полагаться на разные маркетинговые исследования, вроде того что зеленые женские кроссовки Nike в России купит 1% населения. Потому что, может быть, в Москве и купят, а в других городах — нет. Нельзя инвестировать, если сеть продаж строится на нестрогом франчайзинге, потому что ее нельзя контролировать. Риск очень большой. В такие проекты не стоит идти.
Много потеряли на этом?
На фоне всего остального потери незначительные, это были не самые крупные инвестиции.
Когда вы запускали фонд, речь шла о разных отраслях — финансовой, нефтяной. Какие проекты вы еще смотрели?
Изучали онлайн-банк, страховые компании, оценивали компании лесной промышленности. С лесом, например, ничего не сделали — здесь плохо с рисками регулирования индустрии. Работают по временным разрешениям, пока растущие пошлины на экспорт кругляка не сделают этот бизнес нерентабельным.
А что с банками и страховыми фирмами?
В страховых компаниях много темных пятен. Некоторые компании предлагались на грани отзыва лицензии. Что-то там решалось на личных отношениях. Очень зарегулированный бизнес, некомфортный. А онлайн-банки — это интересно. Ниша абсолютно открыта. Кредитные карточки, онлайн-платежи и депозиты — это все классные модели. Мы просто не нашли проектов, не договорились по ценам.
В финансовом секторе смотрели две коллекторские компании. В принципе тут возможны два варианта. Первый — за комиссии возвращать долги банкам и второй, самый интересный — покупать плохие кредиты и самим получать маржу. В течение нескольких лет из 2%, за которые можно покупать долги у банков, делать 5% за счет возврата кредитов. Но тут рынок оказался маловат. Имея $20 млн, можно купить кредитов на $1 млрд, притом что самих кредитов частным лицам в России (за исключением ипотечных) — около $4,6 млрд.
А нефть?
Нефть и газ, нефтесервисный бизнес, геологоразведка, торговля нефтяным оборудованием — здесь ничего не сделали, так как не договорились о принципах работы.
Мы, так или иначе, оказались фондом, ориентированным на интернет-технологии. У нас есть пакет в компании «Уфанет» (500 000 абонентов) и компании «Метромакс», развивающей широкополосный доступ в интернет на юге России. Это две качественные сделки, и мы считаем, это много. Мы прошерстили множество проектов. Основная масса — просто непокупаемые компании. Все слишком переоценено. Собственники хотят продавать исходя из $1100–3000 за абонента. Это соответствует EV/ЕBITDA 30–35. При этом если посмотреть на торгуемые компании в сфере телекоммуникаций, то мы увидим мультипликаторы порядка 5–6.
Вас история Facebook не вдохновила?
Это немного другое. Это проекты, которые, может быть, в будущем будут монетизированы, просто пока никто не знает, как это сделать. В IT и телекоммуникациях все понятно — есть стоимость абонента, ясно, как зарабатывать. В России недостаточно интернета. Тот, кто придет и будет закрывать города и села, тот выиграет. Понятно, есть риски — риски во всем этом бизнесе. Есть некачественные биллинговые системы. Из-за этого многие локальные сети сложно интегрировать. Очень много чего не сертифицировано и не лицензировано.
Что скажете о ритейле?
Это самое популярное направление, но далеко не самое прибыльное. Большинство компаний сегодня не дали бы никакого дохода. Мультипликаторы до сих пор не восстановились до докризисных EV/EBITDA 11–12. Но это наиболее понятный бизнес, хотя и низкомаржинальный.
Еще мы смотрели целый ряд сделок по фитнесу, общались с «Планета Фитнес», Orange Fitness — ничего не сделали. Оказывается, бизнес настолько малоэффективный, что, если аренда повышалась с $400–450 за квадратный метр до $500–550, он становился нерентабельным. Это пока не для России, где очень низок процент активного населения, в отличие от США, где треть нации имеет годовые абонементы.
Сейчас вы создаете новый фонд, который рассчитан скорее не на вхождение в капитал, а на кредитование компаний.
Эта идея появилась еще в кризис, когда банки прекратили кредитовать. Мы собрали $30 млн в промежуточный фонд, который давал бы деньги классным компаниям на условиях возвратности. При этом мы получали опцион на приобретение акций таких компаний. Тогда мы провели две сделки. Одна — оптово-розничная сеть детских товаров «Бегемот» (Самара). Вторая сделка также была в ритейле. Заработали 30% годовых. Это был очень своевременный и очень успешный проект. Жаль, что небольшой. Эту идею мы сегодня воплощаем, но в другом масштабе. Недавно мы создали новый фонд, в котором сегодня $135 млн, из них $50 млн инвестировал ЕБРР. Фонд предоставляет долговое финансирование и получает опционы на покупку акций по определенной цене. Если оценка пакета со временем растет, фонд реализует этот опцион, зарабатывая дополнительный доход для инвесторов.
Почему именно такая модель?
Эта модель более устойчива. Обратите внимание, с момента кризиса не было запущено ни одного фонда прямых инвестиций. ЕБРР эту модель долго изучал, первые переговоры были в январе 2009 года.
На вхождение в капитал инвесторы теперь не согласны?
Пока нет, как видите. Это возвратные инвестиции, инвесторы понимают выход, и минимальная доходность — около 10% капитала — их вполне устраивает. Фонд зарегистрирован, профинансирован, целевой размер инвестиций — $250 млн.
Кому достанутся деньги нового фонда?
За пять лет ничего не изменилось. По-прежнему можно вкладываться в онлайн-технологии, ритейл. Онлайн-продажи детских товаров, например.
Это лучше портфельных инвестиций в «голубые фишки»?
Любой грамотный инвестор должен вкладывать в различные инструменты. Публичные компании могут сильно падать в какое-то время, у нас же в основном ничего не происходит. Получается, мы более устойчивы. Непубличные инвестиции в кризис гораздо стабильнее.
