Демьян Кудрявцев: «Меня проверяли Wall Street Journal, Financial Times, Sanoma и владельцы других брендов»
Как чувствует себя человек, который управлял «Коммерсантом», в момент покупки газеты «Ведомости»?
Демьян Кудрявцев: Так же, как когда он ходит в магазин, катается на лыжах, слушает музыку. Я не осознаю себя только человеком, который управлял «Коммерсантом», в моей жизни было и будет много другого. Да и времени уже много прошло. Конечно, когда ты что-то покупаешь, во что-то инвестируешь, ты можешь по разным причинам считать, что будет создана дополнительная стоимость. И важно, есть ли у тебя внутренняя экспертиза. И то, что я управлял «Коммерсантом», конечно, дает мне больше оснований думать, что я знаю, как этот бизнес работает. Но это логика, а не эмоция.
В чем, по-вашему, разница этих школ — «Коммерсанта» и «Ведомостей»? И существует ли она? Или только в головах журналистов?
Д. К.: Я не знаю, что в головах у журналистов. Я настолько не вмешиваюсь в их работу, что, кроме главного редактора и еще трех человек в «Ведомостях», не знаю никого. Я могу говорить только об особенностях внешнего восприятия. «Коммерсантъ» исторически — клубная самодеятельность, которая по разным причинам — соответствие времени, таланта основателей, удачных обстоятельств в разные моменты — стала элементом идентификации части нации и ряда поколений. В этом главный успех и главная претензия «Коммерсанта», если не считать объявления о банкротствах в субботнем номере. Для «Коммерсанта» есть некоторая специфика преображения нашей страны из коммунистической в рыночную и есть соответствие этой специфике. Это движение, образно говоря, к идеалу от ноля. А «Ведомости» — наоборот. Здесь считают, что способны делать издание, которое могло бы выходить в любой другой стране, что мы часть большого мира и не нужно искать стилистических соответствий местным порядкам. Надо просто делать свою работу точно так же, как делается она в любом другом месте, и все у нас получится. Это как разница между «Евросетью» и «Связным» или между «ТНТ» Петренко и «СТС» Герви, хотя любое сравнение не точно. Это две школы освоения рынка: находим локальный цветок, сажаем его и выращиваем или привозим готовую технологию, ищем ей какое-то соответствие и пытаемся в рамках этого соответствия жить. Обе технологии возможны, оба метода дают свои результаты. В обоих подходах есть натяжка. Один из них более стоек, хоть и более хрупок к внешним воздействиям, другой — более гибок, хоть и более вынослив, но оба имеют свои границы, и эти границы у них приблизительно равны. Когда начинаются заморозки, гибнут все цветы.
Когда появился закон об иностранном капитале в СМИ, было мнение, что его писали адресно против газеты «Ведомости». Разделяете ли вы это ощущение людей на рынке?
Д. К.: Я этого не знаю и не хочу гадать. С моей точки зрения, закон вреден. Он плох юридически, даже если разделять те идеологические или аппаратные установки, которые якобы за ним стоят. Профессионалы рынка, лучшие юридические компании его трактуют по-разному, к нему мало разъяснений, и они противоречивы. Уже нет никакой разницы, из-за чего все затевалось. В какой-то момент все шутили, что он направлен против журнала «Татлер», но пока он больше всего навредил вашему изданию.
Вы осуждаете этот закон, хотя ситуативно от него выиграли — стали совладельцем «Ведомостей».
Д. К.: Это не так. Во-первых, я сделал бид на долю в газете задолго до того, как этот закон был принят и даже придуман. Во-вторых, да, я стал владельцем 33% чего-то, что стоит теперь в разы меньше, чем могло бы стоить до закона. Выиграл ли я на этом, не знаю. Принятие этого закона уменьшило стоимость всех активов в разы, в результате чего некоторые люди, в том числе и я, могут купить активы, на которые у них до этого, возможно, не хватало денег. Но если бы этот рынок был здоровый, большой и богатый, на нем была бы ликвидность и кредитование. Так что никто от этого закона не выиграл, даже если что-то приобрел.
С момента покупки вашей доли в «Бизнес Ньюс Медиа», кажется, вам не очень верили, когда вы отвечали на вопрос об источнике денег на сделку, что это ваши деньги и за вами никто не стоит. Почему, как вы думаете, вам не удалось развеять этот скепсис?
Д. К.: Потому что я не пытался.
Вы рассказывали, что актив подешевел и что последние годы были для вас достаточно успешными в бизнесе. Вы не могли бы подробнее рассказать об этих успешных проектах?
Д. К.: Люди, которые занимались бизнесом в России 25 лет, но не создали гигантских корпораций, институций, понятных и прозрачных фондов и так далее, все равно вполне могут обладать относительно приличными суммами. Так случилось, потому что любые несколько квартир, купленных в начале 1990-х за несколько тысяч долларов, в середине 2000-х стали стоить несколько миллионов. Я занимаюсь бизнесом с 1993 года. Я владел 10% в Cityline — первом национальном интернет-провайдере западного типа. В 1999 году он был продан за $26 млн. Все эти деньги были как-то вложены, частью с партнерами, часто — без. К сожалению, я не купил никаких крупных очевидных предприятий. Но я вкладывал их в недвижимость в разных странах, в паевые фонды, в другие инструменты. Я покупал акции высокотехнологических и фармацевтических компаний. В целом последние 15 лет мои вложения приносили порядка 25% годовых в валюте. Причем я никогда эти деньги не тратил, потому что я параллельно работал, занимая разные относительно высокие должности в крупных структурах, и относительно мало тратил. У меня были success fees от разных сделок, включая продажу «Независимой газеты», «Нашего радио», «Коммерсанта», других компаний, не только в России. По итогам работы в «Коммерсанте» я получил высокое выходное пособие. Из некоторых вложений за последние годы удалось удачно выйти. Все это на поверхности, любому грамотному русскому журналисту очевидно, что у меня были деньги на эту сделку, если он правильно представляет себе ее размер. С неграмотными у меня нет привычки разговаривать, а иностранным партнерам я все объяснил — меня проверяли Wall Street Journal, Financial Times, Sanoma и владельцы других брендов, чьи издания мы издаем по лицензии. Ну и, с моей точки зрения, дела все доказывают лучше, чем слова. Я сделал довольно много, ну хорошо — не очень много, но достаточно, чтобы не оправдываться.
Вы собираетесь развивать активы или продавать?
Д. К.: У меня есть определенного рода ограничения на действия с этим активом — и собственные репутационные, психологические, и внешние, в том числе наложенные продавцами. Я не могу их раскрывать, они предмет конфиденциального договора, но они есть. Но за рамками этих ограничений, если когда-нибудь кто-то ко мне придет и предложит выгодные условия по перепродаже этого актива или по инвестициям в него, чтобы он развивался лучше (я прежде всего сейчас имею в виду те издания, где у меня 100%, конечно), я, возможно, их приму. Мы заняты бизнесом. Меняются обстоятельства, могут измениться и планы.
Вы сейчас намекаете, что этот актив может быть перепродан?
Д. К.: Я не намекаю, я совершенно открыто говорю. Я пришел сюда заниматься бизнесом, а не реализовывать свои представления о медиа. Поэтому я совершенно не собираюсь его сейчас перепродавать. Я купил внизу и за эти деньги не отдам, в ближайшие годы буду наращивать стоимость. А потом…
А потом вы не можете ничего исключать. Демьян, сейчас на рынке устойчивый слух о том, что FT Group и Dow Jones уходят из России и свои пакеты продают, что вы будете участвовать в этом процессе. И есть даже слух, что вы едва ли не в эти дни пришли к договоренности.
Д. К.: Простая история. С одной стороны, есть закон, который требует от них изменений в корпоративной структуре. Это может быть реализовано в разных видах. Есть разные подходы к этому, но решать им. И с другой стороны, есть миноритарий — я, их партнер, без которого они не могут эти решения воплотить, на них нужно мое согласие. Это все, что на сегодняшний день нам известно. Безусловным образом, что-то с этими долями произойдет, безусловным образом, на это потребуется мое согласие или участие.
Вы будете их покупателем?
Д. К.: Не знаю. Чисто теоретически этого нельзя исключить.
А если вы станете покупать и эти доли, это уже будет другая цена. На какие ресурсы вы станете это делать?
Д. К.: Прежде всего партнеры должны определиться, продают ли они, почем и кому. Сейчас, когда мы с вами говорим, я ничего про это не могу сказать.
Какой была реакция Кремля на вашу сделку?
Д. К.: Я считаю, что нет никакого Кремля, есть много разных властных институций и еще больше разных людей. Уверен, что реакция у них была разная. В большинстве своем она мне неизвестна.
Всякий раз, когда вам в интервью, например, РБК, задавали этот вопрос, вы упоминали, что замглавы президентской администрации Вячеслав Володин ни при чем, за сделкой не стоит. Почему именно его имя всплывает?
Д. К.: Журналисты так спросили: должен ли я был обсуждать с ним сделку? Я сказал: нет, не должен был и не обсуждал.
И вы ответите мне то же самое: Володина в этой истории не было.
Д. К.: Не только не было, я до сих пор его никогда не видел, не знаком с ним. И по телефону не разговаривал. Ни с ним, ни с кем из его сотрудников.
Кажется ли вам, что при нынешних обстоятельствах подобная сделка с таким объективно политическим активом, как «Ведомости», может осуществляться без визы Кремля?
Д. К.: Нет, мне так абсолютно не кажется, я это точно знаю, потому что вот она — такая сделка. Другой вопрос, я считаю, что это по разным причинам случайность и что в целом такие сделки осуществляются с визой Кремля. Я не пытаюсь показаться вам более наивным, чем я есть.
Я, собственно, об этом и спрашиваю.
Д. К.: Абсолютно. Но в моем случае по разным причинам такой визы не потребовалось. Пока. Более того, вы же понимаете, что в этом смысле время — очень специальная категория. Что такое виза Кремля? Это формальная вещь или это содержательное требование в обмен на что-то? Я сейчас за Кремль скажу, хотя нет никакого Кремля: а зачем нам с ним договариваться заранее? Если он не купит, зачем давать визу? А если купит, то можно прийти потом. ФАС, ОМОН, налоговая, договоримся. (Смеется.)
Недавно вы пригласили на работу редакционным директором издательского дома Moscow Times Юрия Сапрыкина. Какую задачу вы перед ним поставили?
Д. К.: Много разных и все время меняющихся задач. Я хочу, чтобы в издательском доме кто-то, а не я, изучал редакционные процессы в разных журналах и помогал их улучшать. И чтобы этот человек не был собственником, а был специалистом. И важно, чтобы он был общепризнанным и независимым специалистом, чей авторитет выше моего. Именно таков Юрий Геннадьевич Сапрыкин.
The Moscow Times, в моем сознании, — это газета для экспатов, а с экспатами сейчас ситуация сложная. Иностранцы не очень в чести, и их объем, если так можно сказать, уменьшается. Как это влияет на газету?
Д. К.: Если у вас не острые зубы, то какая вам разница, меньше мяса и рыбы стало или больше? Вы же укусить все равно не можете. Неважно, что сейчас, за последний год, у нас не полюбили иностранцев, их стало меньше или больше. Но газета много лет убыточна и не меняется в соответствии со временем. Это интересная газета. Прекрасный бренд. Но что-то необходимо поменять в ней самой, чтобы она была успешным бизнесом, вот мы это сделаем, а потом посмотрим, сколько у нас читателей. Может, иностранцев и прибавится за это время.
Сейчас ситуация на рынке, в медиабизнесе нервная, напряженная. Где вы видите точки роста при таком количестве политических как минимум ограничений?
Д. К.: Я не считаю, что в любой момент есть точки роста. Особенно для уже существующих консервативных и традиционных медиа, которым надо переродиться, чтобы удержать хотя бы ту точку присутствия, которая у них есть. И эта точка не в киоске, не на прилавке, не в почтовом ящике, она в голове читателя. Расти мы будем вместе со страной. Когда российский бизнес осознает необходимость ответственного поведения, когда российский читатель, он же российский гражданин и потребитель, снова будет активен и конструктивен, когда наша экономика перестанет быть производной от углеводородов и международных отношений, тогда будет не точка, а огромная территория роста и медиа тоже будут расти. Сейчас они должны решать технологические проблемы, должны сохранять достоинство и качество своего продукта, того, что объясняют или рассказывают своему читателю. Роль акционеров на этом этапе — создать условия. Не забирать прибыль, если она есть, не душить, а искать талантливых людей, помогать им и защищать их. Насколько получится.
Печатную версию интервью читайте в журнале Forbes Life, который поступит в продажу 19 ноября.