После выступления президента Владимира Путина в декабре 2011 года, в ходе которого Юрий Желябовский был назван в числе «оборзевших энергетиков», замеченных в коррупционных схемах, экс-глава «Энергострима» уехал за границу и ни разу не давал интервью. В октябрьском номере журнала Forbes вышла статья о создании и крахе «Энергострима»: «Афера на 60 млрд рублей: как рухнул крупнейший частный продавец электроэнергии», после чего Юрий Желябовский согласился ответить на вопросы Forbes через своего адвоката.
— На старте у «Энергострима» было три стороны учредителей: я, Валерий и Андрей Шандаловы (отец и сын) и Владимир и Валерий Елисеевы (отец и сын). С Андреем [Шандаловым] и Валерой [Елисеевым] мы вместе учились в МГИМО, к тому моменту знали друг друга 15 лет и очень близко общались. Мы были равными партнерами, но ни у кого не было пропорциональной доли: в некоторых сбытовых компаниях у одних учредителей был контроль, в некоторых – небольшая доля. Все было структурировано шиворот-навыворот, потому что я считал это временной конструкцией: были планы по переходу на одну акцию. Елисеевы решили продать свою долю из-за конфликта, случившегося летом 2010 года. Мы тогда покупали так называемые «московские сбыты» – «Белгородэнергосбыт», «Смоленскэнергосбыт», «Тверьэнергосбыт» и «Курскрегионэнергосбыт» – и Шандаловы обвинили Валерия Елисеева о том, что в ходе сделки тот договорился с продавцами и 100 млн рублей положил к себе в карман. К тому времени «Энергострим» уже выдал первый заем в 2 млрд рублей фирме «Стройэксперт», подконтрольной Шандаловым, и Андрей [Шандалов] заявил, что он не видит смысла возвращать эти деньги в общую компанию, если они потом будут украдены Елисеевым. Начались дрязги, Шандаловы с Елисеевыми заочно обвинили друг друга в воровстве. Осенью 2010 года я встретился с Владимиром Елисеевым, который сказал: как только такое происходит между партнерами, надо расходиться. И предупредил, что сначала предложит свою долю нам, а если мы по цене не договоримся, будет иметь моральное право продать ее на сторону. Я от имени «Энергострима» провел сделку по выкупу, которая завершилась в апреле 2011 года. В результате у нас с Шандаловыми оказалось по 50% «Энергострима».
— Как вы можете объяснить следующую схему: компании-акционеры энергосбытовых фирм взяли у них же взаймы, а также у нескольких банков в целом 15,1 млрд рублей, после чего перепродали свои доли в «сбытах»-кредиторах нескольким офшорам, якобы принадлежащим вам. Причем оплата сделок по договорам продажи наступает в 2020 году и вряд ли сбудется.
— Неправильно смешивать все в одно. Просто в «Энергостриме» все было структурировано как попало, так как компания быстро росла, зачастую фирмы владели сами собой, и, для того чтобы аккумулировать 100% компании на одном юридическом лице определенной юрисдикции, надо было упорядочить структуру владения и перевести все акции во внешний контур. Внутрикорпоративные займы действительно были, но все компании должны были влиться в единую структуру, а должники – расплатиться своими активами. «Энергострим» действительно принадлежал в основном различным офшорам. В силу проводящихся сейчас следственных процедур я не хотел бы комментировать какие-то вопросы об офшорах, но 80% того, что мне причисляется, – не мои компании.
— У вас есть какая-то подготовленная позиция для правоохранительных органов?
— Этот вопрос я бы не хотел комментировать.
— Что послужило причиной вашего конфликта с Шандаловыми?
— Зависть и деньги. Конфликт давно назревал. Может быть, они его изначально задумали. Формально он, конечно, возник из-за первого займа, который был выдан «Стройэксперту» и не вернулся в холдинг. После выхода Елисеевых из бизнеса я снова сказал Шандаловым: возвращайте деньги. И у них начались отговорки: то девочка, которая занималась финансовыми проводками, ушла в декрет, то финансовый директор, у которого вся база займов была, умер, то налоговые последствия надо просчитать. Это был долгий процесс, много обсуждений и встреч, но у меня не было сомнений, что деньги вернут, поскольку существовали официальные договоры на этот счет, в 80% компаний-заемщиков Шандаловы были акционерами напрямую и больше половины займов предоставлялось под залог активов. Как раз активами, в том числе из тех, что принадлежали их семейной компании «Оптима», и предлагалось закрыть часть займов. Я был не против, но процесс оценки активов тоже затягивался.
Дружба между нами закончилась в сентябре 2011 года. «Энергострим» владел командой «Динамо-Брянск», она играла в Кубке России и в 1/8 финала встречалась с «Зенитом». Мы устроили корпоративную поездку в Питер: понятно, что положительный исход был маловероятен, но для команды, ее болельщиков и холдинга это было событие. Андрей [Шандалов] тогда демонстративно не поехал.
Тогда же, осенью 2011 года, я запретил продлевать займы Шандаловым и решил начать судиться, как только срок возврата окончится. В трех регионах – Туле, Брянске и Смоленске – правоохранительными органами были возбуждены три уголовных дела по факту невозврата займов и нанесения ущерба фирмами Шандаловых сбытовым компаниям. Как оказалось, Шандаловы скрыли тогда от менеджмента холдинга, что полиция еще раньше заинтересовалась их организациями, подозревая в хищении средств, выданных им «Энергостримом» в качестве займов. Допрашивались генеральные директора их фирм, проводились выемки документов.
В конце 2011 года разговоры между мной и Шандаловыми велись сквозь зубы. А 19 декабря было памятное выступление Владимира Путина на Саяно-Шушенской ГЭС, где меня называли в числе людей, которые причиняют ущерб энергетике. Это был джек-пот для Шандаловых. Политический удар такой силы по мне, конечно, развязал им руки.
— Как вы считаете, кто может стоять за фактом появления вашей фамилии в тех бумагах, что легли на стол к Путину?
— Это некое таинство. Понятно, что наибольшую выгоду от этого получили мои бывшие партнеры, но кто бумагу занес, я однозначно сказать не могу, это многим могло быть интересно. Холдинг рос, не всем это нравилось, так что можно строить много теорий заговора.
— Правда, что незадолго до выступления Путина покупкой «Энергострима» интересовалась «Интер РАО»?
— Я про этот интерес узнал только из вашей статьи. Это значит, Шандаловы вели переговоры сепаратно. Об этом со мной не разговаривали, и в саму компанию запросов не было. Был другой интересант на покупку, он появился позднее, в феврале 2012 года. Купить холдинг хотели структуры, близкие к «Роснефтегазу». То есть это не было официальное предложение от «Роснефти», но фамилии людей, которые приходили на переговоры, говорили сами за себя – аффилированность была однозначная. Когда они предложили купить компанию, я, естественно, сразу же согласился. Соглашаться было легко: после того как твое имя в таком контексте называет президент, надо продавать бизнес, а дальше чем-то другим заниматься.
Шандаловы к продаже были настроены негативно. Называли стоимость 60 млрд рублей. Я-то считал, что компания на тот момент стоит 10-15 млрд рублей, а они: «Нет, 45-60 млрд». Я говорю: «Хорошо, давайте остановимся на 30 млрд, вы мне мои 15 млрд выплачиваете, и я сразу ухожу». Но такой вариант не прошел, в итоге мы провели due diligence и получили оценку в диапазоне 6-14 млрд рублей. Шандаловы предложили цену продажи 12 млрд рублей, хотя покупатели в последний момент пытались сбить ее на 20%. Я потратил два часа на убеждение, что надо давать 12 млрд, потому что у Андрея Шандалова в тот момент были миллиарды в голове и он не согласился бы даже на снижение на 1 рубль от названной им суммы. В итоге в апреле 2012-го мы получили письмо с подтверждением нашей цифры. Но компанию в итоге не продали, потому что мои партнеры перешли в режим молчания и пропали. Позже объясняли это тем, что «продавать этому человеку нельзя». А только свою долю я не мог продать, это не было никому интересно.
— Когда вы в последний раз виделись со своими бывшими партнерами, пытались ли договориться?
— После несостоявшейся сделки мне удалось выловить старшего Шандалова только 2 июня в Германии. На той встрече я услышал, что должен отдать им все: «Это же Россия, ты же понимаешь, это наше решение». Мы беседовали больше 2 часов, под конец Валерий Шандалов согласился встретиться через неделю в Москве и обсудить мирные пути выхода. По сути, у нас было соглашение, правда, не письменное, что при любом разногласии мы делим компанию и расходимся. Такой вариант разделения был даже подготовлен весной: я предложил взять половину компании, но с максимальной долговой нагрузкой, поскольку был уверен, что они не найдут менеджмент, способный управлять такой компанией. Потом эта тема замылилась. Однако по возвращении в Москву Шандаловы тут же провели собрание участников холдинга, каким-то образом подписав протокол по смене генерального директора у номинальных акционеров ООО «Энергострим». Реального собрания акционеров холдинга не проводилось. И написали заявление в Генпрокуратуру. После чего все и завертелось.
— За что вы сейчас боретесь? Большинство компаний, принадлежавших вам, лишены статуса участников рынка электроэнергии.
— Да, но у них есть кредиторы. И мне кажется, это моя святая обязанность – добить Шанадаловых на тему возврата хоть каких-то денег. Неправильно, чтобы просто так растворилось 27 млрд рублей, а именно это сейчас и происходит: Шандаловы банкротят компании-должников. Самое абсурдное, что некоторые должники ликвидированы с помощью налоговой. Например, ряд компаний были должны около 2 млрд рублей действующим сбытам, а налоговая №46 города Москвы просто ликвидировала их. Одну ликвидацию – компании «Профэнергосбыт», которая должна Белгородскому сбыту более 500 млн рублей, удалось оспорить. Но по четырем остальным, которые также были ликвидированы, пока таких решений нет.
— Это несколько идеалистично – будучи в международном розыске, вести какую-то борьбу со своими оппонентами и рассчитывать выиграть.
— Это вопрос принципа, а не вопрос логики. Шандаловы и их представители неоднократно выходили на меня с предложениями о мировой: «Давай все забудем, снимем с тебя и всех обвинения и закончим этот спор, только прекрати бороться». Но я мириться не намерен, ведь «Энергострим» – это мое детище, которое я создал с моей командой, и которое было намеренно разрушено, так же как жизни и карьеры многих людей. Не говоря уже о созданных многомиллиардных долгах компаниям энергетики.
— Рассчитываете ли вы вернуться в Россию?
— Я ищу справедливости в сложившихся условиях. Вернуться пока не рассчитываю.