Отношения между бизнесом и университетами в России непростые: они друг друга не понимают, говорят на разных языках, но тем не менее пытаются найти точки соприкосновения. Пока безуспешно. Однако попытки наладить диалог между учеными и предпринимателями — важный шаг для того, чтобы сделать науку более прикладной и практичной, а бизнес — более восприимчивым к академическим идеям.
Сможет ли Россия — с сильной вертикалью власти, бюрократией и академическим консерватизмом — создать благоприятные условия, при которых бизнес и университеты будут обслуживать взаимные интересы, а не противопоставлять себя друг другу? Этот вопрос был поднят в апреле во время дискуссии в Центре русских и евразийских исследований им. Дэвиса Гарвардского университета. Дискуссию инициировал РУДН. «Если мы хотим развивать исследовательские университеты, то без соединения взгляда со стороны бизнеса и со стороны академического сообщества ничего не получится: наука и бизнес будут существовать обособленно», — отметила Светлана Балашова, исполнительный директор Международного центр исследований развивающихся рынков при РУДН. Бруно Сержи, научный директор этого центра и эксперт Центра Дэвиса при Гарварде, также считает, что университетская среда всегда была чужда и непонятна бизнесу.
Финансист Александр Просвиряков, член ассоциации ACI Russia и Russia Corporate Treasurers Association, считает, что «академическая среда готовит, в первую очередь, специалистов-теоретиков, которые не всегда готовы применять свои знания в практической плоскости». «Причем, наименее подготовленными, по моему опыту, являются выпускники российских финансово-экономических вузов», — добавил он.
По его словам, в России гораздо меньше внимания уделяется такому методу обучения как case studies (изучение конкретных случаев), когда от студентов ожидают вариантов решений по реальным кейсам в практике какой-нибудь компании. «Это заставляет молодых специалистов быть готовыми действовать и нести ответственность за свои решения, в отличие от простого изучения теоретических основ экономической жизни», — отметил он.
Согласно статистике и общественному мнению, университеты тоже не удовлетворяют запросы рынка и бизнеса. Около 50% россиян считают, что приобретенные в университетской магистратуре знания, недостаточны для успешного трудоустройства, как показывают данные опроса Всероссийского центра изучения общественного мнения (ВЦИОМ), опубликованные в январе 2017 года. При этом 47% процентов респондентов отмечают, что ситуация с трудоустройством по полученным специальностям в России ухудшается. Одна из причин — экономический кризис. Однако некомпетентность выпускников тоже играет важную роль, учитывая тот факт, что большинство работодатели, как правило, обращают внимание на опыт работы (50%), личные качества и навыки кандидатов (59%), а не на академическую успеваемость (15%) и репутацию учебного заведения (11%), как свидетельствуют опросы.
В тоже время, в академической среде бытует представление о том, что бизнес преследует исключительно сиюминутные цели. И дело не только в том, что бизнес стремится заработать деньги. Проблема в том, что бизнес в России — в силу того, что работает в постоянно меняющейся среде и в условиях непредсказуемости — вынужден адаптироваться и ориентироваться на достижение быстрого результата, чего не всегда дают научные исследования. «Дело не в том, что мы считаем бизнес — акулами капитализма, а в том, что у нас другой горизонт планирования», — заключает Балашова.
Несостоявшийся диалог
Тем не менее сегодня российские университеты стараются идти в ногу со временем, развивая образовательные программы под заказ бизнеса или формируя центры трансфера технологий, конечная цель которых – коммерциализация интеллектуальной и инновационной деятельности, а также установление тесных связей с крупным бизнесом. К сожалению, успешных примеров немного, но попытки предпринимаются.
Так, российские университеты пытаются открыть центры трансфера технологий примерно с 2000-х годов. К 2016 году такие центры появились во многих университетах, в том числе и тех, которые участвовали в государственной программе «5-100» по повышению конкурентоспособности российских вузов. Все эти попытки отлично вписываются в концепцию «Университет 3.0», которая развивается в рамках так называемой Национальной технологической инициативы (НТИ), запущенной Кремлем в декабре 2014 года. Агентство стратегических инициатив и Российская венчурная компания активно продвигают эту идею, предлагая трансформировать классические университеты в центры, объединяющие три функции — образовательную, исследовательскую и предпринимательскую. Словом, Университет 3.0 в идеале объединяет в одну команду не только представителей академической среды, но и крупного бизнеса.
Один из примеров — innovationStudio, совместный проект корпорации Intel и экономического факультета МГУ, запущенный в 2007 году. Куратор проекта Георгий Лаптев говорит, что инициатива «дает возможность студентам и сотрудникам создавать концепты новых продуктов и бизнес-модели».
Без компетенций бизнеса реализовать эту концепцию будет невозможно. Пока она все еще на бумаге и далека до полной реализации. Препятствий — множество: бюрократия, консерватизм академической среды, менталитет ученых, которые предпочитают избегать высоких рисков в отличие от бизнеса и посвящают себя исключительно фундаментальной науке. Яркий пример – история с Кендриком Уайтом, американским предпринимателем, основателем и главой фонда Marchmont Capital Partners. Еще недавно он был советником ректора Нижегородского государственного университета (ННГУ) по инновациям, а в 2013-2015 годах занимал должность проректора ННГУ. Уайт мечтал создать в университете эффективный центр по трансферу технологии, чтобы коммерциализировать разработки ученых и показать, на что способна российская наука, если объединится с бизнесом.
Начиная с 2013 года, он активно работал в этом направлении. Однако к 2015- 2017 из-за недостатка финансирования со стороны Минобразования, ННГУ больше не мог поддерживать инициативы Уайта, и он решил покинуть университет после истечения годового контракта. По факту, Уйат не сумел найти общий язык с консервативно настроенными профессорами. Они воспринимали его, скорее, как конкурента, чем участника диалога, заявил он Forbes. Проблема в том, что профессура привыкла получать краткосрочные государственным гранты из бюджета, но так и не научилась или просто не захотела капитализировать результаты своих исследований и адаптироваться их под нужды рынка.
«Нам не хватало ярких историй успеха», — добавил он. — «Возможно, мои идеи потеряли актуальность еще и потому, что руководство ННГУ не ставило долгосрочный целей по развитию инноваций и ждало от нас быстрых результатов за очень короткий промежуток времени. Однако такая тактика — игра в короткую на поле инноваций — по определению не может привести к успеху. Нам нужно было больше времени для реализации и коммерциализации наших инновационных проектов — по крайней мере, пять-семь лет, а не два-три года».
И снова политика…
Впрочем, политический режим в России, который, как правило, редко на практике поощряет инициативу «снизу», тоже является серьезной проблемой. Это отражается на принятии решений в самих университетах, где доминируют строгая иерархия «сверху-вниз». В США ситуация обратная: инициатива, как правило, идет снизу — возможно, это одна из причин, почему бизнес и университеты в Америке, по большому счету, на одной волне. Примеры — Стэндфордский университет, Массачусетский технологический институт (MIT), которые успешно сотрудничают с бизнесом, отвечая на запросы рынка.
В России — другой подход. Власти пытаются объединить два, казалось бы, несовместимых принципа — «заказ сверху» и «инициативу снизу». Некоторые ученые и предприниматели соглашаются, что «заказ сверху» и «инициатива снизу» могут гармонично сосуществовать. Эти инициативы должны проводиться на основе открытого конкурса, быть долгосрочными и транспарентными.
Однако на практике обычно все выглядит иначе. Государство выделяет деньги на проекты — ведомства или окологосударственные организации получают доступ к ним. Потом идет распределение ресурсов, но результат получается сомнительным — проекты не всегда доходят до финишной прямой. Насколько такая тактика эффективна — большой вопрос, так как она создает лазейки для коррупционных схем и иногда просто сводится к бессмысленной трате бюджетных средств. Так или иначе, но это не содействует диалогу между бизнесом и университетами.
По мнению профессора MIT Лорена Грэхема, несмотря на благородные попытки установить диалог между бизнесом и учеными, они вряд ли принесут значительные результаты — нужно изменить мотивацию и отношения сторон друг к другу — бизнесу следует понять, что представители академической среды могут помочь реформировать экономику и сделать предпринимателей успешными, а ученые избавиться от представлений, что бизнес является «грязным» и нечестным».
Политика Кремля и менталитет академической среды (и общества) являются причиной, почему Россия не может эффективно решить данную проблему. Более того, государство в России — доминирующая сила, которая больше заинтересована не в создании экономики знания, а в сохранении контроля над ресурсами и своей власти, добавляет Грэхем. Это усугубляет проблему диалога. И до тех пор, пока данная тенденция будет продолжаться решить проблему будет непросто. Грэхем считает, что в условиях усиления авторитарных наклонностей политического режима России, настоящий диалог как форма коммуникации может состояться только в условиях здоровой демократии — политической и конституционно-правовой транспарентности. «Нынешние лидеры России не пользуются доверием среди некоторых представителей академической среды», — считает Грэхем. — «В тоже время лидеры бизнеса сегодня не доверяют ученым и не стремятся помочь им. И это недоверие имеет под собой достаточно оснований и останется до тех пор, пока в обществе не произойдет серьезный сдвиг».