Глобальный кризис: роль монопольного доступа к ресурсам уходит в прошлое

Спустя почти десятилетие, триллионы долларов финансовых вливаний и беспрецедентных административных мер экономическая статистика только-только (в основном за счет отдельных стран) начала демонстрировать признаки осторожного роста. Однако эта динамика слабо укладывается в  картину давно ставших привычными циклических кризисов, где регулярно вслед за падением неизбежно происходит активный рост, да еще и с прибавкой.

По срокам уже должно бы начаться следующее циклическое обострение, но экономика лишь фактически вернулась к предкризисному уровню. Собственно, если убрать из информационного поля упоминания о новом рекорде S&P500, то можно увидеть отчетливое накопление сигналов о серьезных переменах, в т. ч. негативных. И не только в экономике и финансах, но и почти по всем аспектам общемировых и локальных взаимоотношений.

Перемен где-то больше, например в политике (резкие повороты внешней и внутренней политики США, кризис в ЕС или на Ближнем Востоке), где-то формально меньше, как в реальной экономике. В отдельных сегментах они открыто угрожают стабильности (как, например, с глобальной пирамидой долгов в финансовой сфере или со структурой доходов от нефти в странах ОПЕК ) или проходят относительно незаметно (как с идеологическими проблемами).  Однако гораздо более неприятно, что эти проблемы зачастую возникают внезапно и отдельные проявления сливаются в некую хаотическую картину.

Причем в картину с шизофреническим оттенком, где какая-то мелкая исламская группировка вдруг за пару лет становится мировой угрозой, Великобритания внезапно покидает ЕС, рушатся банки с вековой историей, чертиком из табакерки в президенты мировой державы выскакивает внесистемный политик, а «разорванная в клочья бензоколонка» демонстрирует миру свою значимость. Причем даже в среде экспертов нет никакого консенсуса, и откровенно маргинальные взгляды соседствуют с крайне консервативными. Такой сумбур дополнительно нервирует рынки, вносит высокую степень неопределенности в политическую жизнь и будоражит умы, причем независимо от изменений текущего тренда (позитивного или негативного).

Хотя повсеместного оптимизма, господствующего еще несколько лет назад, уже не наблюдается, но качество прогнозов от этого не возрастает. Мейнстримовое экспертное мнение дрейфует в диапазоне от «Что-нибудь придумают» до «Да все это уже не раз случалось». С одной стороны, что кризисные процессы преимущественно затронут только отдельные сферы и страны, с другой — что проблемы, возможно, сами собой разрешатся по мере стабилизации ситуации. Для этого достаточно просто прилежно купировать проблемы в политике и на финансовых рынках. В конце концов   прогресс не остановить и обязательно дойдут до чего-то нового. Вроде безусловного базового дохода, мирового правительства, которое построит город-сад с «Теслами» и онлайн-покером.

Прогресс действительно не остановить – и стремительное развитие технологий тому порукой. Однако именно стремительность развития сама по себе начинает вносить деструктивный оттенок, заставляя нести дополнительные издержки и повышая неустойчивость. Разобраться с ними – значит внести вклад в систематизацию и понимание процесса, приобретающего плохо предсказуемые черты. Т.е. предлагается уйти от образа слепых мудрецов, изучающих слона, где политики видят свое, экономисты – свое (как, впрочем, и социологи, военные и пр. и пр.). И начать анализировать реальные (в т. ч. глубинные) процессы, участвующие в формировании глобальных (именно глобальных) кризисных явлений в комплексе. Причем рефлексии и пессимизма в подобном анализе не более чем в изучении пользовательского соглашения к IPhone.

Среди важнейших механизмов развития кризисного процесса можно выделить неожиданно многочисленную смену парадигм (рассматриваемых в широком смысле, как совокупности фундаментальных установок). Вообще смена отдельных фундаментальных подходов  была неизменным спутником развития человечества в самых разных областях, обеспечивая переход на следующий уровень эволюции. Например, смена угольной парадигмы на нефтяную в энергетике или утверждение новой информационной парадигмы в последней трети ХХ века давали мощный толчок экономике и даже стимулировали переформатирование политических систем. При этом неизбежные издержки перехода благополучно размазывались неравномерностью развития в пространстве (например, между странами) и времени, обеспечивая в конечном итоге прогрессивное и поступательное движение.

Некоторые из подобных процессов смены фундаментальных установок уже сегодня достаточно заметны. Например, ползучая экспансия новой парадигмы потребления, которая тесно связана со сменой парадигмы производства.  Предшествующие примерно полтора столетия были преимущественно направлены на удовлетворение базовых потребностей и знаменовались бурной экспансией ширпотреба. Конкуренция в условиях массового производства требовала в первую очередь снижения издержек, поэтому стимулировала формирование крупных (в т.ч. конвейерных) производств. Именно эти гиганты захватили господствующее положение в экономике, действуя под лозунгом «Качественного продукта, побольше и подешевле» и наводняя ими весь мир. Апофеозом стало «китайское» производство и по 150 футболок в гардеробе покупателя

Но даже поверхностный анализ показывает, насколько изменилась ситуация в этой области буквально за последние годы. Потребитель все еще меняет гаджеты, однако реальная борьба производителей смещается в контент (с совершенно другими принципами разработки). В условиях доступности практически любых продуктов и жесткой конкуренции за его внимание клиент становится все более избирательным, его пристрастия - еще более индивидуальными, а эластичность спроса повышается. Отвечая этим запросам и одновременно стимулируя их, в производстве уже заметно преобладает новая парадигма «Удовлетворение любых потребностей за приемлемую цену».

Однако этот вполне (!) позитивный процесс влечет за собой масштабные последствия для экономики. В условиях открытых рынков, непрерывно обостряющейся и принимающей мировые масштабы конкуренции (экономика-то глобальная!), производство вступает в следующую фазу. Нужно все быстрее создавать и реализовывать новые продукты, обгоняя конкурентов, тем более что новые технологии это позволяют, а время от разработки до внедрения непрерывно сжимается. Требуется уже не следовать рынку, а опережать его, предугадывая запросы потребителя, в идеале – формируя их. В борьбе за потребителя фактор времени начинает играть особую роль, поскольку победитель получает львиную долю прибыли (в отличие от неспешного прошлого, когда своя доля пирога доставалась всем), а в отдельных случаях формирует свой рынок.

Но и цена ошибки становится все выше, а возможность и значимость монопольного доступа к ресурсам уходит в прошлое. Собственно, вопрос,кто победит в этих «тараканьих бегах», не настолько важен, поскольку майка лидера имеет тенденцию достаточно быстро менять хозяина. Сегодня в фаворитах Китай, но ему на пятки наступают страны ЮВА, не столь отягощенные последствиями стремительной индустриализации, а США декларируют возвращение превосходства с лозунгами реиндустриализации, инноваций и «трампизации».

Более важно, что в этой  конкурентной суматохе заметно обостряется не только борьба за ресурсы. В описанных условиях производственные гиганты, квазимонополисты, ориентированные на снижение издержек быстро теряют свои преимущества. Их многоуровневая иерархическая структура управления-производства не позволяет легко перестраиваться. Это дополнительно способствует ситуации, когда новая компания внезапно врывается на рынок, оттесняя ранее господствующих там монстров. В современных условиях даже для металлургии уже не нужны многокилометровые комбинаты с грандиозной инфраструктурой.

А уж для производства высокотехнологичных продуктов широкое внедрение роботизации само по себе минимизирует размеры и снижает удельные затраты. Тем более, что начинают преобладать тенденция к локализации производства максимально близко к потребителю (от очистных сооружений до использования сланцевых технологий). А внедрение новых малых форм энергетики (которые уже маячат на горизонте), будет склонно логично завершить процесс переформатирования всей экономики

Это означает коренной перелом, выражающийся в преимуществе небольших и гибких кампаний перед неуклюжими гигантами. Google или Facebook еще пытаются трансформироваться из просто крупных игроков  в  «экосистемы», но для реального производства ситуация куда сложнее. Правда, вчерашние безусловные лидеры, пользуясь наработками в инфраструктуре и капиталовложениях, пока сдавать позиции не собираются — и кризис «Газпрома» наступит не завтра. Но в глобальные инфраструктурные проекты, характерные для прежней парадигмы, инвесторы уже не торопятся.

Однако, при всей интенсивности роста и намечающихся конкурентных преимуществах, новые направления, фирмы и технологии локомотивами пока не становятся.  Им еще явно нужно несколько лет и триллионные вливания для набора необходимых оборотов, поскольку ожидаемых революционных прорывных технологий (подобных IT-взрыву 1990-х) как-то не случилось. И в целом ситуация пока скорее находится в неустойчивом равновесии переходного процесса. Проблемы «старой» экономики усугубляются – но и «новая» еще не способна на решительный рывок

Описанный процесс, в сущности, является естественным, однако очевидно распыляет ресурсы между неизбежным поддержанием прежней инфраструктуры и развитием новых направлений, И прогресс, безусловно, присутствует, и динамика есть, но и издержки налицо. А наложение их на другие кризисные проявления заметно усугубляет затраты и драматизм ситуации.

Тем не менее описанные процессы на текущий момент не самые дестабилизирующие. Все-таки уже выявились их основные тенденции, определились черты новых форм, и можно относительно адекватно оценивать их динамику. Однако имеются тенденции, которые тоже можно трактовать как смену парадигм — но они находятся еще в самом начале пути. Здесь развитие зачастую идет буквально на ощупь, в условиях непрерывных дискуссий, ошибок и неизбежных периодических тупиков.

Похоже, именно так обстоят дела со сменой существующей парадигмы глобализации. Сменой фактически на противоположную, условную атомизацию и кластеризацию. Причем, как и положено при столь всеобъемлющей перемене, она затрагивает все основные направления развития современных мировых структур (политическое, идеологическое и экономическое). Например, в политике это проявляется наиболее ярко и наглядно в виде сворачивания прежних принципов глобализации.

Один только отход (хотя и постепенный) США от роли единоличного мирового лидера, подводит жирную черту под монополярным миром, который, собственно и формировался под гегемона. Сюда же относится пресловутый Brexit, широко обсуждаемый кризис ЕС, НАТО, клинч в ООН, практически пустые совещания G7 (и G20) — и прочие проявления кризиса мировых структур, завязанных в общую систему

Нельзя сказать, что этому не пытаются противостоять на всех уровнях, все-таки разрушение существующей Системы никому не выгодно. Но, как известно из Льюиса Кэрролла, даже чтобы остаться на месте, нужно бежать со всех ног – и скорости уже как-то не хватает. Фактически на глазах начинается осыпаться стройная (и казавшаяся ранее монолитной), иерархически выстроенная под США и либеральную идеологию, монополярная структура мировых отношений.

От этой слабеющей на глазах структуры начинают дистанцироваться отдельные государства со своими интересами. И речь даже не о КНДР, Иране и прочих «изгоях». Россия со своей условной «суверенной демократией» оказалась только первой ласточкой в процессе своеобразной политической атомизации. «Внезапно» оказалось, что уже у многих государств имеются собственные интересы, отнюдь не совпадающие с интересами системы в целом.

Примеру России неожиданно последовала, например, Турция, со своими национальными проектами. Поставила свой национальный интерес выше европейского Великобритания – и аналогичные идеи уже активно обсуждаются в самых разных странах. Расцвет евроскептицизма (который уже просто невозможно игнорировать) при ближайшем рассмотрении оказывается именно проявлением ситуации фактической деструкции существующей общемировой политической системы. Однако этой условной атомизацией процесс отнюдь не заканчивается.

Уже внутри существующей системы, из стремящихся к самостоятельности элементов достаточно активно формируются отдельные блоки, логически завершая процесс реформирования. Они кристаллизуются из потенциальных «атомов», в виде новых организаций и союзов, но уже иного, более локального характера.

Например, упомянутые процессы вокруг и внутри ЕС уже потенциально включают в себя переформатирование Евросоюза. Причем переформатирование под прежней вывеской, но на новых принципах. Уже официально озвучивается разделение ЕС и создание фактически новой структуры на принципах «двухскоростной экономики», стран «первой и второй свежести». Или, в том же ЕС, муссируется идея создания собственной евроармии, пусть и в рамках существующего НАТО. Это как бы и не противоречит идеям североатлантического единства, но, в действительности, ставит крест на его перспективах, особенно на фоне нарастающих финансовых противоречий участников. И подобные примеры (типа Евразийского союза или НАФТА) множатся на глазах.

С указанными событиями в политике тесно связаны и аналогичные процессы разделения в идеологии. Это иллюстрируют и успехи правых партий, открыто противопоставляющих себя мейнстриму, и повсеместные процессы сепаратизма. А уж практически тотальный  взлет активности национализма является апофеозом и наиболее ярким проявлением «атомизации». Далее – аналогично, выделившиеся элементы тут же начинают формировать новые структуры. Новые не только по форме, но и по внутренней сути, по основным принципам формирования. Причем эти тенденции захватывают все социальные слои и группы, а формирование новых идеологических союзов происходит в весьма причудливой форме (вплоть до смыкания националистов и леваков).

Аналогичным путем идет и экономика, хотя и (благодаря большей инерционности и более жестким связям), существенно медленнее. Примеров ее переформатирования достаточно много, в т.ч. и описанный выше процесс конкурентной борьбы гигантов и новичков. Однако, наиболее показательной будет, пожалуй, ситуация в торговле. С одной стороны наблюдается значительное снижение эффективности и признаки деструктивности в деятельности глобальных структур (от ВТО до отказа от Трансатлантического союза) – и с другой формирование новых, альтернативных кластеров (например, вокруг Китая).

Здесь Трамп со всеми своими начинаниями отнюдь не пошел наперекор прогрессу (хотя некоторым и очень хотелось бы пригвоздить его, как одного из главных виновников). Он фактически всего лишь начал действовать в русле исторического процесса  в интересах центрального «элемента», США, как суверенного государства. Создавая свой собственный мегакластер, Трамп хотя и использует существующие связи, но достаточно решительно пытается внедрять новые принципы его формирования

«Все это уже было в Симпсонах»,  и многие процессы, так или иначе, происходили ранее. Но кардинальным отличием  нынешних служит не только их масштаб и распространенность.  Если кратко суммировать, то можно  говорить о происходящем на глазах дроблении системы, нарастания ее неустойчивости и противоречий, ослабления внутренних связей. Результатом становится деление глобальных структур не только по условной вертикали, но, в т.ч. и по горизонтали (и диагонали).

Происходит выделение отдельных составляющих различного размера (от «атомов» до отдельных блоков, от стран и регионов – до частей прежних союзов). Победа горизонтальных связей над вертикальными, как вообще один из важнейших признаков времени (свобода перемещения людей, капитала и информации) делает прежние иерархии устаревшими.

Кстати, именно этот же процесс ставит под большой вопрос не только будущую эффективность, но и само существование международных союзов и организаций (типа ООН) в прежнем виде. И тот же ООН вполне очевидно рискует повторить судьбу Лиги Наций, безусловно, с перспективой возрождения (а как иначе?) – но уже через период преимущественно формального существования, в других формах и под иным именем. Хорошо бы для преодоления кризиса сформировать «мировое правительство» — да кто его в этих условиях будет слушать?

Описанными примерами дело явно не ограничивается. При желании можно выделить еще ряд целый ряд (более или менее очевидных) конфликтов парадигм. Например, смена классического финансового капитала на новый, гипермобильный, основанный на IT и приобретающий многие черты информации – фактически, капитал информационной формации. Он уже блестяще выполнил свою роль финансового рычага для двух десятилетий непрерывного роста. Но теперь, созданная при его участии пирамида глобальных долгов (и ещё большая пирамида производных) явной угрозой нависают над экономикой.

Или бросается в глаза потенциальная смена парадигмы образования, которая зависла в промежутке между отказом от прежней (условно гимназически-университетской) формы и новой (так и не сформировавшейся окончательно), системой онлайн обучения. Или кризис нынешней парадигмы оказания медицинских и социальных услуг. И это только часть достаточно внезапно обострившихся проблем, которые требуют отдельного анализа и далеко выходят за рамки этой статьи.

Можно долго дискутировать  по поводу описанных процессов, их проявлений, масштабов и степени проявления, но это не отменяет основного тезиса. Существующие процессы глобальных кризисных явлений отнюдь не являются хаотичными, а зачастую вполне закономерным следствием объективных тенденций на системном уровне. Их масштабы и фактическая тотальность объясняется как наложением сразу нескольких подобных процессов (в т.ч. и циклических), так и особенностями текущего момента. В частности тем, что, вследствие глобализации, почти одновременно вынуждены перестраиваться все компоненты системы. Хотя каждый элемент кризиса может нести как деструктивную, так и созидательную составляющую, но интегрально они действуют  достаточно разрушительно, оставляя слишком мало возможностей для адаптации и времени для маневра.

Это напоминает необходимость одновременного ремонта сразу нескольких важных компонентов автомобиля, причем на ходу, без прекращения движения. И, похоже,  именно подобную ситуацию нам подсовывают масштабные перемены современного глобального мироустройства. Можно делать вид, что ничего не происходит, можно сделать музыку погромче или начать спорить с автомеханиками. Но более разумным представляется начать разбираться с происходящим, ибо, продолжая тему путешествий —  «Если человек не идет по предначертанной дороге, то его по этой дороге тащит судьба».

Безусловно, требуется углубленный комплексный анализ происходящих процессов – иначе принять правильные решения по выходу из кризиса не получится. Не сваливаясь в радикальное обсуждение в духе «надо вернуть военный коммунизм» или «простить всем долги — и заменить доллар на биткоин», но обозначив границы или хотя бы направление дискуссии. Тем более, что настоятельной необходимостью является дальнейший разбор ситуации с отдельными составляющими кризиса (и экономическими, и политическими).