Идя на «Солнечный удар» Михалкова, якобы снятый по одноименному эмигрантскому рассказу Ивана Бунина и его дневниковым записям 1918-1919 годов о кошмаре революции, известным как «Окаянные дни», я ожидал иного. На это настроил сам Михалков – собственным документальным фильмом «Легкое дыхание Ивана Бунина», показанным как-то на канале «Россия 1».
В нем Михалков рассказывает о работе над «Солнечным ударом» и цитирует «Окаянные дни»: жесткие высказывания Бунина про русский народ, но с особым смаком – некоторые его мнения об интеллигенции, из-за благодушного либерализма которой, по Михалкову, большевики и сумели в 1917-м устроить бунт и смести законную власть. Тех либералов Михалков уподобляет сегодняшним – показывает крупным планом Немцова, Собчак, Навального. По мысли Михалкова, именно либералы порождают сегодня в России новую смуту, выводя на улицы люмпенов (это в наших-то протестных маршах участвуют люмпены?).
Иногда в том же фильме Михалков задается вопросами типа: почему мы, русские, вынуждены ехать лечиться в Германию, поскольку там медицина лучше. Или: почему на Запад уезжают наши ученые? Вывод Михалкова: «Я не знаю… У меня нет ответа». Зато у него есть ответ на вопрос, до чего могут довести страну либералы: если отношение к государству и власти останется столь же саркастическим, то, утверждает Михалков, это приведет к гибели не только государства, но и русского этноса.
После этого естественно ожидаешь, что «Солнечный удар» - еще одна иллюстрация михалковской идеологии, фильм в защиту государства и власти. Причем уже не той прежней царской, а нынешней. Благо, из контекста «Окаянных дней», написанных Буниным в дни наибольшего человеческого отчаяния, можно выдернуть отдельные нужные фразы.
И вдруг, оказывается, «Солнечный удар» - мелодрама.
Да еще длиной три часа. Два времени, две истории. Первая: в 1920-м группа офицеров из разгромленной армии Врангеля сдается красным под обещание, что, если они подпишут соглашение больше не воевать с большевиками, их отпустят по домам либо дозволят эмигрировать. Вторая: один из сдавшихся офицеров вспоминает лучшую романтическую историю в своей жизни, когда он в 1907-м, путешествуя по Волге, влюбился в незнакомку на борту парохода, с которой провел незабываемую ночь.
Первый пласт – вроде как «Окаянные дни». Второй – вроде как «Солнечный удар». И вот тут-то странность. Несмотря на то что к выходу фильма выпущена книга с «Окаянными днями», отдельными рассказами Бунина и весьма причудливой обложкой (вверху имя автора – Иван Бунин, внизу название – «Фильм Никиты Михалкова «Солнечный удар»), никаких «Окаянных дней» в фильме нет и в помине. Напомню, что история со сдавшимися врангелевцами относится к 1920 году, а Бунин завершил свой дневник в 1919-м. Из всех «Окаянных дней» заимствована лишь одна фраза, но и та переделана Михалковым в соответствии с его нуждами (об этом позже). Но и рассказа «Солнечный удар» в фильме нет тоже, у Михалкова все развивается совсем не так.
«Солнечный удар» - рассказ уникальный, одновременно лаконичный, полный умолчаний, и многослойный - таковы все короткие рассказы Бунина, включая, разумеется, цикл «Темные аллеи». Как во многих его эмигрантских рассказах, подлинная суть – в поисках утраченного времени и безвозвратно утерянной великой страны. Михалков понимал это, почему и взял «Солнечный удар» как основу для фильма о сути страшного революционного перелома в русской истории. Но, увы, не сумел передать ни бунинские недомолвки, ни его интонацию.
Он режиссирует постельную сцену (которой в этом рассказе Бунина нет) так, что в зале начинают громко смеяться. При этом почему-то уподобляет сам по себе любовный акт, который в памяти героя остался романтическим, движениям механических поршней корабля, что было спародировано еще более четверти века назад в комедии «Голый пистолет». Собственно романтические сцены он при этом делает расплывчатыми, замедленными – при этом в небе постоянно парит газовый шарфик героини – парит минут двадцать, не менее. Михалков делает красиво – но это красота глянца полувековой древности.
И все равно первые два часа фильма - абсолютно бездыханные.
В них – при всех демонстрируемых страстях – нет именно страсти. Нерва. Михалков со времен «Сибирского цирюльника» превратился в режиссера, которому недостает живой эмоции. Он пытается выдавить ее из себя, заразить ею актеров, но удается ему это все реже. Только в последней трети фильма зарождается хоть какая-то страсть.
Зато с идеологией, вопреки первому впечатлению, все в порядке. Она в «Солнечном ударе» ненапористая, изложена пунктирно, в отдельных репликах, отстоящих одна от другой минутах в двадцати. Но она четкая.
Главный герой, поручик в 1907 году (в момент романтических воспоминаний) и капитан в 1920-м (в большевистском концлагере) постоянно задается вопросом: «Как все это случилось?» Собственно, это рекламный слоган фильма. Вот как отвечает на вопрос режиссер.
В русском бунте 1917-1920-х годов, бессмысленном и беспощадном, виновата не власть, а интеллигенция.
Виноваты либералы. Виновата вся классическая русская литература, которая старательно очерняла страну в XIX веке. Тут Михалков заявит, будто опирался на Бунина. Но ничего подобного Бунин в «Окаянных днях» не говорил. Он иронизировал над некоторыми посредственными, по его мнению, литературными деятелями современности (в числе которых у него, впрочем, и Горький, и Маяковский, и Блок, и уж тем более Катаев), но того же Герцена, одного из самых строгих критиков России в XIX веке, Бунин, даже не соглашаясь с ним, цитирует с неизменным уважением.
Тут, кстати, пора вспомнить о той единственной фразе из «Окаянных дней», которую Михалков переиначил в угоду своим взглядам. У Бунина: «Часто вспоминаю то негодование, с которым встречали мои будто бы сплошь черные изображения русского народа. Да еще и до сих пор негодуют, и кто же? Те самые, что вскормлены, вспоены той самой литературой, которая сто лет позорила буквально все классы, то есть «попа», «обывателя», мещанина, чиновника, полицейского, помещика, зажиточного крестьянина».
У Михалкова один из героев-офицеров, фактически подводя черту под фильмом, произносит: «Я ненавижу классическую русскую литературу» - Бунин бы такого никогда не сказал. А почему офицер столь яростен? А потому, что, по его мнению, она, среди прочего, всегда позорила «власть, любую власть»! Но Бунина не смущало, что русская литература позорила власть. А Михалкова это коробит.
Фактически главный смысл «Солнечного удара» при всем его мелодраматизме: нельзя трогать власть, поскольку она священна. Иначе рухнет все.
Самый страшный грех интеллигенции, по Михалкову, в том, что она просветила русский народ. И одним из первых греховников оказывается, как ни странно, главный герой фильма, поручик в 1907-м, капитан в 1920-м. По версии Михалкова поручик из «Солнечного удара» после исчезновения любовницы начинает общаться с мальчиком, которого в бунинском рассказе нет. Этот мальчик в фильме – олицетворение народа. По Михалкову, в 1907-м — на редкость русского, бескорыстного, преданного, обязательного, честного.
Но вот же гадость: учитель в школе рассказал мальчику про теорию Дарвина. И мальчик смутился. А главное: задумался. По Михалкову, русскому народу нельзя давать задумываться – только тогда он обязателен и управляем. Мальчик стал задавать вопросы про Дарвина поручику, рядом с которым случайно оказался. А поручик был болваном-либералом, вдобавок озабоченным исключительно поиском пропавшей любовницы. И он высказал мальчику несколько преступных, по Михалкову, фраз: а) ты сам должен выбирать, во что верить, б) твой батюшка захотел за освящение моего нового нагрудного креста аж 10 рублей, и он вор и в) передай привет своему замечательному учителю.
Это заставляет мальчика-народ задуматься еще сильнее и прийти к полной крамоле: если человек произошел от обезьяны, то и царь от обезьяны, а не от Бога? И царица? И их дети? И все великие князья? Власть потеряла для мальчика сакральный характер. И в 1920-м он закономерно становится красным комиссаром. Так и произошла кровавая русская революция.
Народу нельзя давать думать. Им нужно управлять по-отцовски с помощью, прежде всего, церкви – вот в сухом остатке вывод михалковского «Удара».