Никогда не видел живьем великую и, без сомнения, ужасную оперу «Поворот винта» Бенджамина Бриттена. И вот я в Питере, а Мариинка как раз дает «Поворот». В легком ознобе (я родился и вырос в этом городе и считаю его единственным своим) заранее вышел из дома, чтобы заодно оcмотреть вторую сцену Мариинки, с которой только скинули леса.
Конечно, я был подготовлен к этому свиданию — глянул выложенные в интернете снимки самого нервного петербургского строительного проекта последнего 20-летия. Конечно, я был поражен увиденным. Но, должен признаться, к общему ругательному воплю я присоединился по инерции, без внутренней убежденности.
Нельзя судить архитектуру по любительским изображениям, думал я, стоя на набережной Крюкова канала, уже чуть рассмотрев Вторую Мариинку. Затем я стал ее обходить неспешно. Что сказать? Возмущению моему не было предела. Но это было необычайно тихое возмущение, скорее растерянность. Живая, осязаемая Новая Мариинка совершенно исключала ту единственную эмоцию, которую возбуждали ее снимки в интернете, — все что угодно, но она не безобразна. Мариинка-2 — это свидание с пустотой.
Так может выглядеть торговый центр в любом большом городе мира — Лондоне, Лос-Анджелесе, Мадриде, теперь вот в Петербурге. Мариинка-2 получилась ровно такой, какой она не могла померещиться никому из тех, кто начинал этот проект, включая руководителя театра Валерия Гергиева. Первым был проект Эрика Мосса, американской звезды постмодернистского взгляда на мир в архитектуре. Как свидетельствует блестящий критик Григорий Ревзин, «театр в его исполнении оказался своего рода кучей из больших стеклянных мешков, которые меланхолически отражали в себе сумрачное петербургское небо». Проект был компактным, и одно это уязвляло восходящую мощь русского госкапитализма начала 2000-х. Десять лет назад Мариинка была на пике славы — безусловно, первой сценой страны, едва ли не самым развивающимся музыкальным театром мира.
Сменщик Мосса, француз Доминик Перро подыграл новому русскому куражу. Он исполнил как бы то же самое, но, как свидетельствует Ревзин, «в пять раз больше». И вот тут проект Перро попал под удар как со стороны алчных русских подрядчиков, которые, как и все алчные подрядчики, были заинтересованы в заморозке проекта, так и со стороны бескорыстной общественности Петербурга, которая осознала, что в историческом центре появится самодовольное чудище современной архитектуры. Великая мечта о великой новой сцене великого театра была заморожена, демонтирована и в конце концов выброшена. На месте котлована возникла пара скромных и толковых канадских кризис-зодчих. Они быстро реализовали единственное отчаянное пожелание заказчика — побыстрее, поскромнее, чтобы особо не загораживало и не отсвечивало. Не поленитесь, посмотрите, как выглядит, скажем, Дом Оперы в Монреале. Получилось по-канадски скромно. За вычетом, разумеется, цены этой скромности.
Это история не про воровство, не про победу Плохого вкуса над Хорошим. Это история про то, что в сегодняшней России в реализации больших архитектурных проектов невозможны никакие победы или поражения. Только ничья. Унылые, плоские нули растущих смет.
Мариинка — это памятник подсознанию. Здесь реализовалась подлинная внешнеполитическая доктрина России, маскируемая вялыми декларациями об особом пути — раствориться, слиться то ли с Евроатлантической цивилизацией, то ли с растущей азиатской. Носить серое. Скромничать. При этом осваивая нескромные бюджеты.
Есть распространенный взгляд на предназначение архитектуры — она должна радовать глаз, пытаться воссоздать образ Божественной красоты, единственный и неделимый. Просто он был разбит человечеством на миллиарды осколков. (Поэтому мой глаз абсолютно счастлив в Италии.) Это наивный взгляд, он сразу же упирается в спор о том, каким был этот образ. Однако мы можем сойтись на том, что архитектура должна по крайней мере рассказывать людям истории. В первую очередь о своем времени. И в этом смысле Мариинка-2 — абсолютный шедевр.