Живое индустриальное: как наследство превращается в наследие
Но ведь и понимание ценности дворянских усадеб, храмов и «кружевного» деревянного зодчества появилось не сразу, а благодаря региональным экспериментам и инициативам вроде «Том Сойер Феста», объединившим горожан в стремлении сохранить старинную застройку. Хотя ценность индустриального наследия еще предстоит законодательно закрепить, мода на промышленный туризм сегодня охватила практически все регионы страны. Прежде всего туристы стремятся посещать действующие производства. Их привлекает возможность наблюдать за процессом производства. И даже принять участие, сделать сувенир для себя, а чаще — купить сувениры в магазине при заводе.
Из исключительно социальных задач промышленный туризм превращается в доходную статью бюджета бизнеса. Конечно, этот бизнес несопоставим по объему с маржой основного производства, но он уже оправдывает расходы предприятия на организацию туристического коридора. Самые востребованные объекты промышленного туризма — пищепром и автопром, предприятия со специальным доступом и специальными событиями (космодромы, ГЭС, объекты металлургической промышленности), производства товаров роскоши и крафтовые (обработка драгоценных камней, народные художественные промыслы).
Термин «индустриальное наследие» подразумевает прежде всего историческую ценность промышленного объекта. Сегодня это в основном классические «заброшки»: большое производство умерло, остов стоит. Яркий пример — экскурсии в шахты. Все они реально не функционируют. Но сохраняют представления о производстве. Так, например, на Шпицбергене в высоких арктических широтах находится столетняя работающая штольня, принадлежащая России.
За рубежом, где десятилетиями существует проект European Routes of Industrial Heritage, включающий и старинную плотину, и солеварню, и заброшенную ветку железной дороги до плавильного цеха, таких объектов большинство. Они становятся символами региона, привлекающими туристов, обрастают экскурсионным сервисом. Но тут важна подача. Если Рурский бассейн не стесняется зарабатывать на своем былом промышленном величии (и даже использовать его для пропаганды зеленой энергетики), то далеко не все российские предприятия горят желанием показывать закрытые производства и фактическую остановку деятельности. Например, туристы в Якутии только на краю кимберлитовой трубки «Мир» узнают, что последний алмаз тут был добыт без малого 10 лет назад.
Другой тип индустриального наследия — отдельные объекты (заводские корпуса, водонапорные башни, газгольдеры), постепенно входящие в состав городских пригородов, превращающиеся в «серый пояс» крупных городов России. Эти нефункционирующие промышленные мощности прежде представляли интерес разве что для руферов. Охранный статус гарантировал защиту объекта от посягательств собственников участков или ретивых девелоперов, для которых объект был обременением, но по части сохранности никаких обязательств не давал. Накрытые зеленой сеткой корпуса времен купеческого капитализма или еще более хрупкие конструктивистские эксперименты времен НЭПа, как правило, были обречены на медленное самоуничтожение.
Первыми появились простые сценарии использования индустриальных «заброшек». Это быстро и дешево: привлечь скучающих воскресных горожан в пространство полуразрушенного, но все еще красивого исторического объекта. Так, между корпусами натягивают фонарики, модная кофейня ставит точку, во дворе разворачивают свои прилавки фудтраки, играет диджей. Минус, о котором не принято говорить: такие проекты выходного дня мало способствуют сохранности объекта. Воскресное кафе работает, но крыша гниет и реставрация не начинается. Такая экспресс-перезагрузка хороша как наглядный пример для потенциальных системных инвесторов.
Путь поступательного освоения индустриального прошлого длиннее, скучнее, бюрократичнее. Высокая стоимость редевелопмента в черте города (и большее число ограничений, строгий охранный статус) заставляет осваивать объект по частям. Успешные примеры обычно связаны с возвращением чего-то горожанам. Например, набережной с видом на залив («Севкабель» в Санкт-Петербурге) или целого городского района, закрытого ранее по периметру («Квартал труда» в Якутске).
Вообще застройщикам крупных земельных пятен в городах изобретательность не свойственна. Их задача — сделать так, чтобы работал каждый квадрат площади. На объекты обременения смотрят как на дело безнадежно нерентабельное, но необходимое. Поэтому доставшееся индустриальное наследство либо приспосабливают под условное жилье — апартаменты, отели (такие проекты продаются сложнее), либо отдают под общественное пространство (самые лучшие арендаторы — рестораторы). Таким образом свежие «человейники» обретают историчность, культурную среду, а новоселы получают вид из окон.
Чем ближе к центру города, тем интереснее примеры преобразований промышленного наследия. Даже если это город с очень болезненным отношением жителей к любым вмешательствам в городскую ткань. Например, в Санкт-Петербурге газгольдер на Обводном канале превращен в успешно работающий планетарий. Гараж Крюммеля, многоярусный паркинг начала XX века, вписан в жилые комплексы с учетом охранного статуса сложных металлических ферм, новаторского решения столетней давности. Конструктивистское здание Левашовского хлебозавода приспособлено под штаб-квартиру девелопера RBI и мемориал в окружении яблоневого сада. В квартал подтянулись рестораны и модные бутики, образовав анклав на Петроградке.
Еще одно направление, наиболее перспективное и уважительное к прошлому, — приспособление нефункционирующих пространств на территории действующих производств. Так возникли кластер дизайнерско-реставрационного толка на территории петербургского Завода слоистых пластиков и креативный кластер «Октава» на одноименном тульском заводе микрофонов. Или технопарк и общественное пространство на петербургском Ленполиграфмаше, где среди действующего производства работают коворкинги и образовательная площадка «Точка кипения».
Когда пространства высвобождаются в результате плановых технических инноваций, риски субинвесторов ниже и они охотнее приходят в проект. Если индустриальное пространство сжимается не от хорошей жизни, найти новые смыслы за счет арендаторов сложнее.
Появление новой индустрии на производстве усиливает мотивацию. Например, выксунский актив ОМК не испытывает дефицита персонала. В нижегородской Выксе, куда последние пять лет не зарастает туристическая тропа и где художники круглый год работают в арт-резиденциях, на производстве открыт парк стрит-арта и строится новый музей металла, стало престижно жить. В Санкт-Петербурге на Заводе слоистых пластиков прорабы вместе с художником граффити выбирают, какое изображение нанести на стену их цеха. Потенциальный конфликт белых, синих воротничков и тех, кто носит кашемировые водолазки no logo, исчерпан в зародыше, когда ценность индустриального наследия понятна всем.
Мнение редакции может не совпадать с точкой зрения автора