Взламывая код: как британский агент пытался предупредить мир об угрозе нацизма
История канадца Уинтропа Белла, который стал британским шпионом под кодовым именем А12, одна из самых удивительных в мире разведки. В 1919 году, спасаясь от обстрелов и взрывов в Берлине, он оказался в эпицентре политических событий, в будущем стал первым западным агентом, действовавшим против нацистского режима. Кроме того, Белл принимал участие в разработке послевоенных принципов мироустройства.
Его история оставалась в тени, потому что , что сам Белл никогда не раскрывал свою деятельность, а британское правительство долгое время засекречивало документы. Только сейчас, спустя многие годы, стало возможным рассказать о его жизни. Как ведущий агент британской разведки в Германии, он поддерживал связи с высокопоставленными людьми, включая немецких военных разведчиков, дипломатов, политиков, бизнесменов и журналистов, собирая ценную информацию.
Белл был первым, кто предупредил Запад о реальной угрозе нацизма, сделав это дважды. Уже весной 1919 года, за год до Капповского путча (вооруженного мятежа, предпринятого военными и консервативными политиками в марте 1920 года против демократического правительства веймарской Германии), он узнал о национал-социалистах и их планах, предсказав грядущую войну. В 1939 году, еще до того как мировая пресса начала писать о Холокосте, Белл первым сообщил о планах Гитлера.
История об Уинтропе Белле — это не только рассказ о его шпионской деятельности, но и важный урок о том, как трудно бывает распознать опасность, пока она не становится реальностью.
Новым домом Белла стал ипподром, наспех переоборудованный в лагерь для военнопленных иностранцев. На первый взгляд он выглядел как любой другой концентрационный лагерь: грязный, угнетающий, репрессивный и жестокий.
Рухлебен граничил с рекой Шпрее на севере и улицей, иронично названной Фрайхайт — Свобода, — на юге. Между заключенными и Фрайхайт стояла вооруженная охрана и два неприступных забора. Первоначальные 11 бараков лагеря были построены для лошадей. Барак Белла No 11 находился в юго-западном углу, рядом с казино и помещениями охраны. В каждом бараке было в среднем 27 грязных стойл, в каждом стойле около шести человек на трех двухъярусных кроватях, расположенных у стен. На чердаках над ними, где когда-то хранили сено, в тесных помещениях размещалось еще больше мужчин. Жизнь была неприятно душной, многолюдной и темной. Зимой было холодно, летом — жарко. Заключенные могли свободно передвигаться по территории лагеря, за исключением случаев, когда охранники запирали их из-за побегов, карантина или в качестве группового наказания. Пешком от одного конца лагеря до другого можно было дойти где-то за десять минут. Постоянно стоял шум, заключенные то и дело спорили. К счастью, у них была боксерская груша. Когда этого оказывалось недостаточно, они надевали перчатки и выходили на боксерский ринг.
Охранники, некоторые из которых безжалостно издевались над заключенными, едва ли улучшали общую атмосферу. Не делали этого и близлежащие военные заводы. Рухлебен находился на промышленной окраине Берлина, где из труб безостановочно валил ядовитый дым. Оружейные заводы приносили своим владельцам огромную прибыль, производя отравляющий газ, чтобы душить солдат в окопах, бомбы для дирижаблей, чтобы сносить жилые дома в Бельгии, торпеды для потопления пассажирских судов в Атлантике и артиллерийские снаряды для поражения Парижа.
Поначалу ситуация была крайне плачевной, поскольку люди, которые в мирной Германии жили счастливо и никого не трогали, внезапно оказались заключенными, вынужденными мириться с плохим питанием и санитарными условиями, постоянным шумом и потерей личного пространства. Но заключенные собрались и приняли групповое решение отбросить уныние и сделать свою жизнь достойной. Лидеры, такие как, например, биолог Майкл Пиз, хотели остаться людьми, построив собственную цивилизацию. Охранники не возражали, возможно потому, что многие хотели нажиться на лагерной экономике. Заключенные, используя инфраструктуру бывшего ипподрома, открывали магазины, устраивали масштабные мероприятия, например театральные и музыкальные представления, и даже организовали собственный университет: в Германии было много британских ученых, потому что они, как и Белл, учились здесь в университетах — одних из лучших в мире.
Если бы вам пришлось оказаться в тюрьме, трудно представить себе лучший вариант, чем Рухлебен. Благодаря тому, что множество талантливых музыкантов было сосредоточено в одном маленьком месте, тюремная жизнь превращалась в подобие бродвейского шоу. Некоторые из музыкантов были гастролирующими профессионалами высочайшего уровня. Другие были в Германии на фестивале Вагнера, как, например, друг Белла великий канадский дирижер Эрнест Макмиллан, который провел большую часть войны в Рухлебене. Когда началась война, немецкая полиция схватила исполнителей, как и остальных «граждан враждебных государств». А значит, Белл слушал концерты известных инструменталистов в самом популярном тюремном музыкальном заведении всех времен.
Тем временем театр Рухлебена ставил роскошные постановки с участием опытных актеров. Майкл Пиз поставил свою пьесу, а Белл построил декорации для пьесы Шекспира «Как вам это понравится». Приезжий высокопоставленный человек написал, что постановка Шекспира в Рухлебене была не хуже любой из городских постановок.
Хотя все они были заключенными, мужчины импортировали иерархию социальных классов из Англии. Те, у кого были деньги на расходы (а именно средства, присылаемые из дома), могли платить другим за приготовление пищи и уборку. Пленные матросы, уже привыкшие к таким обязанностям, были рады подзаработать. Постепенно Рухлебен стал маленьким островком относительного мира и культуры для 5000 избранных, пока Великая война уничтожала миллионы людей.
И все же это был не санаторий. В лагере содержались головорезы и преступники, антисемиты, нападавшие на людей с ножами, и будущие нацисты. Некоторые из «иностранцев» были немцами, но в силу происхождения или места рождения были причислены Германией к «гражданам враждебного государства». Пусть они и застряли в тюрьме, их сердца по-прежнему принадлежали Германии.
В Рухлебене стоял жуткий шум. Разгневанные охранники кричали, угрожая всех расстрелять. На близлежащем поле иногда практиковали обращение с пулеметом, что делало невозможным работу и разговор. Часто случалось воровство; приватность была редкостью.
Заключенные могли отдохнуть в синагоге, библиотеке или в отделении Ассоциации молодых христиан (YMCA). Но для личного времени нужно было арендовать «закуток» — небольшую будку, где до войны игроки делали ставки. Белл спешил занять там место. Зимние месяцы он дрожал в своей неотапливаемой каморке, писал письма, читал книги, например «Фауста» и новейшие исследования в области феноменологии (Эдит Штайн присылала ему последние статьи), и заполнял свои дневники. Среди прочего он был занят пьесой, романом, архитектурными проектами, философией, историей и самоанализом.
К середине 1915 года Рухлебен мог похвастаться новыми бараками и улучшенной сантехникой, здесь проводились спортивные лиги, спектакли и академические лекции. Жизнь среди интернированных организовывалась самостоятельно. Все проистекало исключительно из изобретательности и ресурсов заключенных. Например, интернированный по имени Альберт Кампс открыл в Рухлебене почтовое отделение с собственными марками и сотрудниками. Вскоре рухлебениты сформировали собственное общество, настоящую Маленькую Британию на самом неожиданном аванпосте империи. На Бонд-стрит Белл мог начать день с покупки обуви, а затем купить мыла, вилку, новую книгу и даже смокинг, если бы захотел. Рядом с парикмахерской располагался кинотеатр «Рухлебен», название которого было профессионально нанесено по трафарету на стену деревянного здания. Там, судя по фотографии, сделанной Беллом, он мог посмотреть новейший фильм Матта и Джеффа «Кухонный переполох» (Mess Kitchen), который, как и обещала реклама, был «тот еще фильм!». Бонд-стрит не была похожа на лондонский Вест-Энд, но для тюрьмы была просто поразительной. Заключенные с капиталом перепрофилировали деревянные здания, пригодные для игроков на скачках, импортировали товары и продавали их своим сокамерникам. Охранники нашли способ урвать долю.
Весной немцы сделали узникам предложение для поднятия морального духа: разрешили арендовать большое поле в центре лагеря для занятий спортом. Майкл Пиз ворчал по поводу подлости взимания арендной платы за землю, которая и так никому не нужна, но заключенные внесли свою лепту. Белл играл в теннис и хоккей. Уровень конкуренции зачастую был чрезвычайно высоким. Когда разразилась война, были арестованы многие профессиональные спортсмены, а также талантливые любители, такие как Белл, который участвовал в соревнованиях по гребле, когда учился в Кембридже. Заключенные организовывали команды, планировали тренировки и матчи, как профессионалы.
Рядом с игровыми полями в лагере были огороды, поддерживаемые Британским Королевским садоводческим обществом. Была попытка украсить лагерь, посадив цветы. Были даже сады, первоначально финансируемые Пизом, который в результате едва не разорился из-за ошибки в заказе, по которому ему была отправлена промышленного размера партия луковиц. Но другие заключенные вмешались, чтобы спасти его, купили и посадили луковицы, превратив операцию в кооперацию. Белл внес свой вклад, помогая другу в садоводстве.
Заключенные создали высшее учебное заведение, получившее ласковое название «Университет Рухлебена», а иногда и «Университет Гранд Стенд» (по названию главного лекционного зала). Германия приняла в своих знаменитых университетах многих ведущих британских ученых и многообещающих студентов; когда началась война, полиция схватила их и бросила в тюрьму. В Университете Рухлебена студенты могли выбирать примерно из 300 различных курсов. Пиз (позже профессор Кембриджа) преподавал биологию и организовал для этой цели лабораторию; оксфордский преподаватель Джон Сесил Мастерман читал курс истории; Уинтроп Белл, будущий профессор Гарварда и Торонто, преподавал философию, финансы, железнодорожное строительство, историю, архитектуру и стенографию. Он был одним из самых разноплановых профессоров в истории академических кругов.
Университет имел невероятный успех. Выдающиеся учреждения, такие как Оксфордский, Эдинбургский и Лондонский университеты, позже признали обучение в Рухлебене. Многие рухлебенцы из рабочего класса, которые иначе никогда бы не поступили в университет, получили почти бесплатное образование, которое после войны позволило им занять престижные должности.
Однако, несмотря на такой расцвет культуры, немногие захотели бы там остаться. Одним странным исключением стал близкий друг Белла Пиз. Его история разворачивалась как в «Фаусте», прочитанным Беллом в каморке, но с изюминкой. Хотя он меньше думал о политике, чем о науках и цветах, Пиз имел чрезвычайно хорошие связи. После войны он познакомил Белла с Морисом Ханки, центральной фигурой британской разведки, а также с ключевыми фигурами Фабианского общества (Фабианское общество — интеллектуальное социалистическое течение в Великобритании, целью которого является эволюционное, а не революционное движение от капитализма к социализму. — Прим. ред), такими как Сидней Оливье и Грэм Уоллас.
Поскольку Майкл был из Пизов (кровь Фабианского общества, в состав которого входили такие известные писатели, как Джордж Бернард Шоу, Герберт Уэллс, Эдит Несбит и Анни Безант), немцы предложили ему почти безоговорочное освобождение. Осознав, что они не смогут выиграть войну, некоторые мудрые головы начали думать о мире путем переговоров. Они решили, что Пиз мог бы помочь в качестве посредника.
Они предложили ему покинуть лагерь и жить практически где угодно в Германии. Предложение казалось слишком хорошим, чтобы быть правдой. Но почему, задавался вопросом Пиз, он должен уезжать? Возможно, его зачаровала красота цветника. Кроме того, у него были друзья, научные исследования и академические обязательства в Университете Рухлебена. Пиз сказал, что не уедет, если не сможет поехать в Потсдам, недалеко от Берлина, где можно проводить исследования на высоком уровне.
Его наглость была поразительной. В Потсдаме проводились военные исследования, там никого не принимали. Встречное предложение Пиза не принял бы даже Мефистофель. Германия отказала. Может, устроит другое место? Нет, сказал Пиз, но он согласится на двухнедельный отпуск за пределами тюрьмы. Немцы пожали плечами и исполнили его желание. Он вскоре пожалел об этом решении. Оказавшись в отпуске в прекрасной части Германии, он понял, что какими бы ни были прелести Рухлебена, это все равно жалкая дыра. Пиз спросил немцев, в силе ли еще предложение свободы. Они сказали, что подумают. Если они и подумали, то только чтобы посмеяться.
Но для Белла решение Пиза остаться означало, что он сохранил одного из своих ближайших друзей — связь, которая в будущем помогла ему получить работу в разведке. Даже имея хороших друзей, Белл по-прежнему часто впадал в депрессию, но нет сомнений, что долгие разговоры с Пизом помогали. В конечном счете эта связь также помогла Пизу: у него появился друг-канадец, к которому он мог отправить своих детей, спасая их от бомб следующей мировой войны.