«Радость охоты затмевает все трудности»: правила коллекционирования Георгия Костаки
Одна из самых романтичных и захватывающих историй послевоенного коллекционирования — это история Георгия Костаки (1913–1990). Живя в Советском Союзе, он собрал непревзойденную коллекцию картин и рисунков русского авангарда. Он пришел к коллекционированию в этой сложной области искусства сравнительно поздно, в 1946 году, и отсюда началось его замечательное путешествие. Он был греком по происхождению и имел греческое подданство, однако родился в Москве и работал в посольстве Канады. Это особое положение позволило ему собрать тысячи работ, большинство из которых он передал Третьяковской галерее в Москве в 1977 году, когда покидал Россию. Он из тех редких коллекционеров, которые четко очерчивают предмет своего коллекционирования, и во многом именно глазами Костаки мы смотрим на искусство того периода и оцениваем его.
Георгий Костаки родился в греческой семье торговцев табаком, которая неожиданно решила остаться в России после большевистской революции. Образованные, набожные православные христиане, они верили, что революция не продлится долго. В 19 лет Костаки женился на Зинаиде Панфиловой и устроился водителем в посольство Греции. Супруги жили в двухкомнатной квартире, которая и стала домом для будущей коллекции. До войны местный рынок искусства переживал бум. «Нет ничего такого, чего бы не коллекционировали в 1930-е годы, — позже вспоминал Костаки, — будь то картины, фарфор, восточные ковры, табакерки, рисунки, гравюры или хрусталь. Это была эпидемия». Костаки в основном покупал картины малых голландцев, а потом обменивал их: в то время лучшей валютой были вещи.
Он работал в греческом посольстве вплоть до Второй мировой войны, когда дипломатическая миссия закрылась. Какое-то время он работал в британском и шведском посольствах, пока наконец не обосновался в посольстве Канады, где и служил около 35 лет, до отъезда с семьей в Грецию.
Костаки явно был очень редким типом советского человека: москвич с иностранным паспортом, очень успешный, умный, обладающий природным обаянием, организованный, надежный и пользующийся всеобщим доверием. Он поднялся до должности определенного значения в канадском посольстве, что дало ему два ценных преимущества: зарплату в твердой валюте и возможность отовариваться в специальных магазинах для дипломатов. Удивительно, но его положение поначалу не вызывало никаких подозрений со стороны советских властей, хотя некоторые местные коллекционеры, опасаясь последствий, не желали иметь дело якобы с иностранцем. Условия его жизни ничем не отличались от тех, в которых проживало большинство советских граждан. Он жил на 15-м этаже унылой бетонной коробки на проспекте Вернадского, где в гостиной едва умещалась крошечная часть его коллекции.
Его первая коллекция — малых голландцев — насчитывала около 30 картин. Некоторые он продал во время войны, чтобы как-то выжить, но, по правде говоря, они начинали ему надоедать: «Стены моей квартиры выглядели тусклыми…Мой карман наполнялся, а в сердце царила пустота». Около 1946 года он испытал тот самый удар молнии, когда увидел абстрактную картину Ольги Розановой. Он никогда не слышал об этой художнице. «Я был ослеплен пламенеющими цветами этой неизвестной работы, так не похожей ни на что когда-либо виденное… И вот я купил картины авангардистов, принес их домой и повесил рядом с голландцами. И было такое ощущение, что я жил в комнате с зашторенными окнами, а теперь они распахнулись и в них ворвалось солнце… Картины пульсировали необычными формами, звуком и движением; я был поражен их разнообразием и смелостью». Костаки пронзила и мысль о том, что в мире полно коллекционеров картин старых мастеров, и он не скажет ничего нового в этой истории, так и останется «маленьким суденышком рядом с океанскими лайнерами», по его собственному выражению.
На его пути коллекционирования авангардных картин возникало множество препятствий, не в последнюю очередь из-за трудностей с их поиском, а потом еще приходилось уговаривать создателей расстаться с ними. Причины такого нежелания иногда были специфически русскими: многие художники потеряли веру в свою работу. В условиях полного пренебрежения этим искусством со стороны историков искусства, критиков и других московских коллекционеров Костаки порой чувствовал себя капитаном тонущего корабля, и его одолевали ужасные сомнения относительно его нового курса. Первая проблема заключалась в необходимости составить некую «карту» этого искусства, поскольку, как с сожалением отмечал Костаки, «никто толком не знал, когда оно появилось или закончилось, существуют ли какое-то художественное движение… все, с кем я общался, упоминали не более десяти имен». В этот высший эшелон входили «генералы», как назвал их Костаки: Малевич,Татлин, Ларионов, Гончарова, Чекрыгин, Гуро, Матюшин, Экстер и Розанова.
Костаки задавался вопросом: если это генералы, то кто же лейтенанты? Очень скоро он добавил еще 45 имен, но прошедшее с эпохи авангарда время сильно затрудняло поиски. Некоторые художники, особенно те, кто пострадал, пря-тали свои работы. Племянник Любови Поповой использовал написанную на фанере картину — одну из знаменитой серии «Пространственно-силовое построение», — чтобы забить окно, и соглашался расстаться с ней только в обмен на такой же кусок фанеры. Еще один родственник Поповой закрасил другие работы. Так складывалась ситуация для Костаки, и он понимал, что бóльшая часть искусства, которое он разыскивал, уже уничтожена. В итоге задачу нужно было решать в кратчайшие сроки. Он отметил, что за 35 лет поисков нашел только три полотна Розановой и одну работу Сенькина. Было известно, что Родченко сделал десять мобилей и все они утеряны, пока Костаки не отправился навестить дочь художника и не идентифицировал части одного из них, валявшиеся на чердаке. «Возьми это, Георгий, у тебя сохраннее будет», — сказала она. И оказалась права.
Костаки создал собственную диаграмму авангарда, который, по его мнению, начался в 1910 году. Он отверг традиционную идею поступательного художественного развития, но рассматривал его как обширную панораму, охватывающую творчество многих художников-одиночек, работавших в атмосфере непрерывных изменений. Самыми ранними работами в коллекции Костаки были произведения Малевича 1904 года, когда художник все еще находился под влиянием символистов. Творчество Ивана Клюна было представлено в эволюции: через кубофутуризм к супрематизму и конструктивизму. Костаки многое купил у дочери Клюна. Пожалуй, наиболее полно была представлена Любовь Попова, и позже коллекционеру даже удалось вывезти из СССР 160 ее работ начиная с «Натюрморта» (1908). В коллекции Костаки можно было пронаблюдать ее развитие через кубофутуризм в «Путешествующей женщине» (1915) и «Сидящей фигуре» (1915), которая сегодня находится в собрании Петера Людвига, переданном Кельну. Костаки купил большинство работ у брата художницы. Костаки признавал, что коллекционеры порой могут казаться бессердечными в своей страсти. Он вспоминал, как однажды вернулся домой из долгой поездки и наслаждался воссоединением со своими картинами, на что жена сказала: «Только подумайте, его не было больше месяца, и вместо того, чтобы проводить время с детьми, он бежит к своим картинкам».
Из чего он вывел мораль: «Коллекционеры подобны сумасшедшим, которые забывают все остальное в этом мире. Коллекционер способен пойти на преступление ради вожделенного трофея». Костаки, безусловно, чувствовал себя виноватым перед женой, когда продал новую семейную машину, чтобы купить картину Кандинского и «Крестьянина с корзиной» Шагала. Депрессия, бессонница, бесконечные займы у несчастных друзей — все это было уделом коллекционера Костаки, но, как он выразился, «радость охоты затмевает все трудности».
Костаки сформулировал пять правил для коллекционеров.
1. Настоящий коллекционер должен чувствовать себя миллионером, даже если у него пусто в карманах. Деньги никогда не должны стоять у него на пути.
2. Рациональность — главный враг коллекционера.
3. Коллекционер должен быть готов к героическим жертвам. Самоотречение проходит, но произведение искусства остается.
4. Коллекционер не должен торговаться.
5. Коллекционер должен знать границы своего коллекционирования и никогда их не преступать.
Костаки, безусловно, ошибался в том, что касается правила № 4. Будь это так, половина коллекций, представленных в этой книге, никогда не были бы сформированы.
Отношения между семьями художников, музейными кураторами и коллекционерами в целом были дружественными, но все с опаской относились к властям. Это хрупкое равновесие было нарушено западным журналистом Александром Маршаком, который появился в Москве в 1960 году. Как родственника советского поэта Самуила Маршака, его тепло приветствовали, пока он не опубликовал в журнале Life фотографии музейных хранилищ, набитых работами авангардистов. Это вызвало не слишком позитивную реакцию в Москве и затруднило взаимодействие с музейными кураторами, но тайное стало явным, насколько это касалось коллекции Костаки. Так обозначился неофициальный культурный маршрут для VIP-гостей Москвы.
В 1961 году Костаки даже завел книгу посетителей, которую первым подписал Игорь Стравинский. Коллекция Костаки постепенно становилась все более и более известной, сам коллекционер наслаждался успехом, пока в 1974 году власти не взялись закрывать художественные выставки. Костаки обвинили в том, что он своей коллекцией развращает юные таланты. Последовали два ограбления, в результате которых пропали сотни рисунков, а семейную дачу сожгли. Пришло время спасать семью и коллекцию. Костаки начал переговоры с Министерством культуры, и в августе 1977 года пара кураторов из Третьяковской галереи несколько дней изучали произведения искусства в квартире на проспекте Вернадского, где к тому времени находилось около 400 полотен и многие тысячи работ на бумаге. Костаки «пожертвовал» галерее около 80 процентов коллекции, и тогда ему и его семье было разрешено покинуть Россию вместе с оставшимися 20 процентами коллекции. Они обосновались в Афинах, и почти сразу вывезенная часть коллекции отправилась на выставку в Дюссельдорф, а в 1981 году — в Музей Соломона Р. Гуггенхайма в Нью-Йорке. Хотя Костаки и продавал отдельные произведения, основную часть коллекции, вывезенной из России, он продал целиком греческому государству. Сегодня ее можно увидеть в Салониках в музее со сложным названием: MOMus — Музей искусства модернизма — Коллекция Костаки.