Секст как лекарство от тревоги: чему современный человек может научиться у скептиков

Как же следует жить, научившись проявлять скепсис, воздерживаться от суждений и достигать невозмутимости в отношении природы вещей? Не введет ли это нас в ступор? И не рискуем ли мы потерять ориентиры и причинить вред другим из-за неумения отличить добро от зла? Или впасть в нерешительность по самым элементарным вопросам, таким как, куда отправиться в путешествие: в Рим или во Флоренцию? Такие обвинения, в том числе довольно парадоксальные, на протяжении многих веков нередко адресовались скептикам самого разного толка. Что касается пирронизма, то обвинения в его адрес не учитывают более конструктивные стороны этого образа мышления и жизни.

Если на теоретическом уровне пирроник воздерживается от суждений о природе вещей как таковых, то на практическом уровне он ведет себя в соответствии с тем, какими они являются ему в восприятии, помня о том, что другие могут воспринимать их по-иному. По мнению Секста, приведенному ранее, мы можем жить и действовать активно и конструктивно для себя и для других, опираясь на «феномены» (от phainomai, что означает «быть явленным, являться») и следуя велениям «обычной жизни» «недогматическим» способом. Точнее, наш врач по имени Секст рекомендует руководствоваться четырьмя моделями поведения:

1. Ориентироваться на непосредственную и видимую природу вещей (которая, например, заставляет нас от боли отдергивать руку от огня, при том что мы не можем определить природу самого огня, которая является «смутной»);

2. Принимать «привязанности, которых невозможно избежать», включая такие ощущения, как холод, голод и жажда, такие эмоции, как любовь, и такие реакции, как негодование;

3. Уважать законы и обычаи мест, в которых мы живем (несмотря на то что, согласно десятому тропу Энесидема, они могут отличаться от обычаев других мест);

4. Следовать учению technai — термина, который, как уже было сказано, во времена Секста обозначал любую совместную практическую деятельность, включая искусство и науку в сегодняшнем понимании.

Для начала можно задаться вопросом, является ли этот рецепт реалистичным, выполнимым и целесообразным; достаточно ли, чтобы жить и поступать разумно, просто опираться на указания природы, какой она явлена нам в восприятии, не имея мнения о ее истинной сущности; достаточно ли и желательно ли не только для нас самих, но и для других предаваться воздействию, которое производят на нас вещи, то есть ощущениям, эмоциям и реакциям на вещи, не осуждая их и не позволяя им управлять нами; достаточно ли и всегда ли целесообразно следовать законам и обычаям гражданского сосуществования; можем ли мы довольствоваться практикой technai, возникшей на основе проб и ошибок прошлого, независимо от каких-либо лежащих в ее основе теорий, а просто на основе эмпирических обобщений, ограниченных четко определенными областями.

Ответ заключается в том, что по отдельности этих рекомендаций может оказаться недостаточно, но в совокупности они могут позволить нам жить и действовать так, чтобы приносить удовлетворение самим себе и окружающим. Что касается повседневной жизни человека как одного из животных видов, мы с раннего возраста обнаруживаем, утверждает Секст, что «огонь, будучи по природе горячим, кажется всем согревающим», даже если нам неизвестно, что он может и гореть, и плавить в зависимости от того, с чем он соприкоснется: с веткой дерева или куском воска; однако мы, люди, в любом случае чувствуем, что огонь горячий, и отдергиваем руку.

Огонь действительно согревает всех, у кого по тем или иным причинам не «нарушено» восприятие, в частности при некоторых состояниях, описываемых в тропах. Точно так же мы скорее предпочтём мед касторовому маслу, даже если не знаем, какова истинная природа первого. Жар огня и сладость меда — это «обычные» феноменальные формы проявления вещей, то есть общие для всех, кто находится в одном и том же физическом и психическом состоянии. Они могут служить нам ориентиром, несмотря на различия в воздействиях, которые могут оказывать огонь и мед на людей, находящихся в определенных состояниях (например, если вам холодно, огонь может греть вас меньше, чем того, кому жарко, а мед кажется горьким тем, кто страдает желтухой).

Аналогичным образом «неизбежные привязанности» позволяют нам продолжать свой род, питаться и размножаться. Более того, следование этим «привязанностям» без слепого повиновения им из-за наших суждений о вещах, которые их вызывают, позволяет, как мы уже убедились, вести вполне приятный образ жизни. Кроме того, оно дает нам возможность вести себя достойным образом, потому что именно чувство доброжелательности и сострадания (или, как его иногда называют, чувство биологической солидарности) заставляет нас, к примеру, отказаться от чего-то важного, если при этом мы можем предотвратить причинение вреда или боли другому человеку. Или заставляет нас отреагировать на то, что нам кажется обманом, оскорблением или насилием над личностью. Или подталкивает восстать против репрессивного или несправедливого режима, воздерживаясь от суждений по вопросам, которые могут показаться слишком сложными.

С пирроновской точки зрения, именно глубочайшие импульсы человека не позволяют третьему компоненту «обычной жизни» — приверженности традиционным законам и общественным нормам — превратиться в чистое соглашательство, конформизм и сопротивление изменениям. Не будучи умышленным подстрекателем народного возмущения, пирроник все же не склонен приспосабливаться к обстоятельствам, не применяя критический подход. Более того, рекомендация приспосабливаться к нормам гражданской жизни, чтобы жить в согласии с другими, не означает, что законы и обычаи должны считаться обязательно правильными сами по себе и, следовательно, данными раз и навсегда. Напротив, как следует из положений десятого тропа, множественность и противоречивость законов и обычаев приводят к воздержанию от суждений о них. Следовательно, если какой-либо закон вступает в противоречие с другими всеобщими нормами или с чувствами и эмоциями, которых мы не можем избежать, они подталкивают нас к противодействию. Таким образом, Секст защищает пирроников от обвинений в том, что они «не выбирают и не отвергают какой-либо образ жизни, а фактически отвергают саму жизнь, наблюдая за ней со стороны, как растения». По мнению других критиков, если бы пирронику случилось попасть в руки тирана (пример, страшно любимый древними), он либо не подчинился бы ему и предпочел умереть, либо подчинился бы, чтобы избежать смерти; но в обоих случаях он выберет что-то одно вместо чего-то другого, «будучи абсолютно уверенным в том, что одних вещей следует избегать, а другим — отдавать предпочтение». На всю эту критику Секст отвечает, что пирроник «время от времени делает выбор, основываясь на том, что он усвоил о законах и обычаях предков», поэтому выбирает то, что кажется ему наилучшим вариантом, даже не имея мнения о том, что само по себе хорошо или плохо, и «по сравнению с догматиками он лучше перенесет возможные невзгоды, потому что не прибавит к ним никакого суждения».

В связи с этим на ум приходит Антигона, героиня драмы Софокла, которая до самой смерти отстаивает право похоронить непокорного брата вопреки приказу дяди-тирана, ссылаясь на законы «отцов», сестринское чувство и собственное презрение к порядку, который она считает произволом, навязанным силой. Далее мы убедимся, что эталонные ценности, усвоенные нами на основе принятых в обществе законов и традиций в сочетании с «неизбежными привязанностями», общими для всех, кто обладает «ненарушенным» восприятием, а также с воспринимаемыми вещами и открытиями искусства и науки, в совокупности образуют компас, прекрасно функционирующий, в том числе и на коллективном, то есть политическом уровне.

Более сложным представляется случай, когда наши «неизбежные привязанности» вступают в противоречие с интересами других. Например, когда необоснованный страх того, что наших детей постигнет безработица, заставляет нас игнорировать или отрицать права иммигрантов. В этом случае, с точки зрения пирроника, сдерживать нас могло бы чувство доброжелательности и сострадания, которое мы испытываем по отношению к этим людям (в дополнение к тому, что они выполняют работу, которую ни мы, ни наши дети больше не желаем выполнять). В противном же случае, если наше восприятие «нарушено», как сказал бы Секст, наши действия могут обернуться против нас самих, например в форме увеличения преступности или даже террористической деятельности лиц, не интегрированных в общество. И действительно, неоднократно отмечалось, что, поддаваясь эгоизму, то есть позволяя «неизбежным привязанностям», необходимым для выживания, взять верх над любыми другими чувствами и рассуждениями, мы нередко вынуждены платить слишком высокую цену.