По соображениям совести: как американцы спасались от призыва на Вьетнамскую войну
Когда 28 апреля 1967 года сотрудник призывного пункта в Хьюстоне в штате Техас несколько раз выкрикнул имя Кассиуса Клея, никто не откликнулся. Человек, известный на весь мир как Мохаммед Али, не выказывал ни малейшего желания выйти из строя для медицинского освидетельствования и зачисления в армию США. Офицер предупредил абсолютного чемпиона мира в тяжелом весе, что тот совершает уголовное преступление, и пригрозил ответственностью. Али ответил, что понимает всю серьезность ситуации, но участвовать в мобилизации так и не захотел.
Спустя еще несколько минут популярный спортсмен вышел на улицу, слегка прищурился от вспышек фотокамер и обратился к обступившим его репортерам: «Совесть и личные убеждения обязывают меня, как верующего мусульманина, выразить свою позицию, отказавшись от зачисления в армию. Я понял, что если отправлюсь туда, то не смогу оставаться искренним последователем своей религии».
Позже в тот же день спортивные комиссии нескольких штатов лишили Али лицензии профессионала — даже до того как его официально признали уклонистом, а в последующие месяцы боксер превратился в одну из самых ненавистных публичных фигур в стране. Политики, журналисты и обычные американцы обвиняли его в нежелании исполнить долг перед родиной и недостатке патриотизма. Однако Али не отказывался от своих слов, даже после того как стал национальным изгоем.
«Когда я вылетел в Хьюстон, то отправился в изгнание, сожравшее то, что эксперты называют лучшими годами боксерской карьеры», — вспоминал Али.
Той же весной 1967 года 21-летний студент Дэвид Харрис стоял перед толпой из 60 000 человек на стадионе Кезар в Сан-Франциско. Молодой человек ростом выше 190 сантиметров в джинсовой куртке с пышными усами и бакенбардами выглядел устрашающе, но толпу завораживала не его брутальная внешность или ораторская харизма, а то, о чем он говорил. Харрис объяснял собравшимся, что «жестокость происходящего во Вьетнаме отражает жестокость американской жизни» и предупреждал, что «насилие продолжится, пока не заявят о себе молодые американцы, которые отказываются убивать».
Спустя три месяца после эпизода в призывном пункте Мохаммеда Али признали виновным в отказе выполнять законное требование Службы воинского учета о мобилизации. Боксер подал апелляцию, но Верховный суд США отменил его приговор лишь через два года, в июне 1971-го. Дэвида Харриса в мае 1968-го приговорили к трем годам заключения за нежелание подчиняться закону о воинской повинности. К тому времени молодой активист саботировал американскую кампанию во Вьетнаме уже около двух лет: отправлял обратно повестки и призывал делать то же самое других попадавших под призыв юношей, консультировал и укрывал отказников, критиковал правительство и раздавал пацифистские листовки перед военкоматами. На свободу он вышел досрочно, в марте 1971-го, когда движение против войны достигло пика, а поддержка власти — минимума.
Мохаммед Али и Дэвид Харрис — лишь два имени из длинного списка тех, кто отказывался служить во Вьетнаме. Боксер и активист выразили таким образом политическую и мировоззренческую позицию. Для многих других американцев нежелание отправляться на войну было связано не только с моральными или религиозными убеждениями, но и со страхом за свою жизнь. Тысячи молодых людей не желали умирать и убивать ради популистских лозунгов, которые не поддерживали.
Уклонисты придумывали разные способы избежать попадания на фронт: от симуляции психических болезней до бегства в Канаду. В первые годы войны такое поведение казалось многим соотечественникам трусостью, но сейчас воспринимается совсем по-другому. Вьетнамская война в массовом сознании из идеологической схватки за будущее человечества превратилась в трагедию разных народов и отдельных людей, а уклонисты — из трусов в людей, которые нашли в себе силы противостоять распалявшему насилие государству.
Как Канада превратилась в самое популярное направление для уклонистов
Джон Лейси родился в 1945 году и вырос в Нью-Йорке, а в 1967-м — сразу после окончания колледжа — уехал из США в Канаду, чтобы избежать призыва. Спустя некоторое время он перебрался в Швецию и вернулся оттуда только в 1977-м, когда президент Джимми Картер помиловал всех призывников, которых в годы в войны во Вьетнаме обвинили в дезертирстве и уклонении от службы.
«Был ли я трусом? Подвел ли я свою страну? В каком-то смысле меня можно было назвать трусом, потому что я предпочел уехать, а не сидеть в тюрьме за отказ служить, — рассуждал Лейси. — Но я не боялся сражаться. Я отказался служить во Вьетнаме, потому что у нас не было права там находиться. Мы лишь принесли этой стране страдания и разрушения. Мы действовали как хулиганы и использовали всю нашу военную мощь против нации крестьян. Кто-то может сказать, что я не в том положении, чтобы судить о происходившем во Вьетнаме. Однако многие сражавшиеся там ветераны ненавидели войну не меньше меня. Я горько переживал действия правительства. Власти врали, чтобы оправдать свои действия, и тратили миллионы на бомбардировки, пока проблемы в наших городах становились все серьезнее. Вьетнамская война оставила глубокий шрам на моей стране».
Чтобы избежать призыва за время войны от 40 000 до 50 000 мужчин уехали из США — от 5000 до 8000 человек ежегодно. Из них некоторые только подлежали мобилизации, а других уже официально зачислили в войска, поэтому пересекать границу им приходилось подпольно. Поскольку многие приезжали с девушками, женами и детьми, общее количество перебравшихся в другую страну из-за войны, вероятно, превысило 100 000 человек. Аномальный поток иммигрантов влиял на отношения между жителями двух стран. Консервативно настроенным американцам не нравилось, что Канада пропускает противников войны, которым угрожал призыв, даже если они сами не одобряли происходящее во Вьетнаме.
«Она была американкой до мозга костей и всегда хотела, чтобы американцы превосходили канадцев во всем: еде, одежде, политике, чем угодно, — вспоминал реакцию своей тети на происходящее журналист Роберт Фулфорд, который родился и всю жизнь провел в Канаде. — Она считала Вьетнамскую войну трагедией, но ей было неприятно, что американцев тепло приветствуют в Канаде. Она не могла объяснить, почему так себя чувствовала, ей просто это не нравилось. Я понял, что у нее вызывало отторжение моральное преимущество канадцев над американцами. Чем тяжелее американцам приходилось во Вьетнаме, тем активнее и радостнее канадцы принимали уклонистов. О них писали газеты и рассказывали по телевидению. Беглецы из Штатов и принимавшие их канадцы сходились в том, что считали войну аморальной, а отказ участвовать в ней — нравственной необходимостью».
Впрочем, отношения между скрывавшимися от призыва американцами и принимавшими их канадцами далеко не всегда складывались идеально. Например, составивший руководство для тех, кто приезжал в Канаду из-за войны, активист и политический теоретик Марк Сатин считал тех, с кем ему приходилось работать, олицетворением самых стереотипных канадских черт: боязливости, занудства и «нежелания мечтать по-крупному». Взаимодействовавшие с ним канадские активисты между собой жаловались на его высокомерие и безответственность.
Одним из уклонистов, воспользовавшихся гайдом Сатина, оказался Джон Хаган, позже написавший книгу «Северный проход. Борцы против Вьетнамской войны в Канаде». В конце 1960-х он учился в университете Иллинойса и имел весьма смутное представление о жизни к северу от США, но после прочтения буклета понял, что Канада — лучшее направление для молодого человека, не желавшего участвовать в боевых действиях на другом континенте. Он покинул страну в августе 1969-го (в неделю проведения знаменитого фестиваля в Вудстоке) после разговора с отцом, который сказал сыну, что тот «совершает худшую ошибку в жизни».
Конфликт поколений — еще одна глубокая проблема американского общества того времени, обострившаяся из-за войны. Она не обошла стороной и Сатина: после того как активист в интервью New York Times назвал Штаты «богопротивной, больной и грязной страной», его мать побеседовала с изданием Ladies Home Journal и раскритиковала сына: «Я не могу оправдать то, что он сделал. О, Марк, мой милый маленький Марк, почему ты не подрастешь и не станешь большим мальчиком?» Пацифизм и ненависть к американскому правительству молодых людей их родители считали наивным бунтарством.
Руководство Сатина сподвигло на переезд еще одну пару противников войны: Лору Джонс и ее парня Джона Филлипса, получившего повестку в 1967-м. Преподаватель из колледжа, где учился Филлипс, посоветовал ему отказаться от службы по соображениям совести, но призывная комиссия в маленьком фермерском городке в штате Айова посчитала это неубедительным основанием для снятия повинности. Филлипс понял, что у него проблемы, когда один из членов призывной комиссии сказал: «Я знал твоего старика, и я рад, что он не дожил до этого дня и не видит тебя сегодня».
В отличие от родителей многих уклонистов мать Джонс поддержала стремление дочери уехать, хотя ее бывший муж угрожал арестовать Филлипса по закону, запрещавшему перевозить женщин между штатами «с аморальной целью». Молодые люди поженились летом 1967-го и в августе того же года въехали в Канаду. Молодожены влюбились в свой новый дом, Лора поступила в колледж, а Джон нанялся фотографом в местную газету. Вскоре они стали участниками протестов против войны и капитализма, которые критиковали не только их оставшиеся в Америке соотечественники, но и представители истэблишмента в Канаде. Последние считали молодых активистов всего лишь хиппи, которые наводнили их страну и ленились найти достойное занятие в жизни.
Советник президента Никсона, консервативный республиканец Патрик Бьюкенен назвал участников политических акций к северу от границы «симулянтами, оппортунистами, преступниками и трусами». Несмотря на идиллическую картину отношений местных с иммигрантами, описанную Робертом Фулфордом, многие влиятельные канадцы воспроизводили похожую риторику. «Я не люблю уклонистов и сделаю все возможное в рамках закона, чтобы от них избавиться», — пригрозил мэр Ванкувера Том Кэмпбелл. Мэр Торонто Уильям Деннисон согласился: «Хиппи и дезертиры — наша единственная проблема».
Однако во многом именно радикальная позиция официальных лиц вынудила власти занять четкую позицию по вопросу иммигрантов из Штатов. 22 мая 1969 года министр трудовых ресурсов и иммиграции Канады Аллан Макичен объявил, что американцам, выступавшим против войны и призыва, будет предоставляться вид на жительство. До этого юридический статус уклонистов в чужой стране оставался туманным — некоторым везло, других разворачивали на границе и отправляли обратно в Штаты. К изменению ситуации привела позиция нескольких респектабельных парламентариев — в том числе главы Новой демократической партии Дэвида Льюиса, заявившего, что «Канада поведет себя по-рабски, если откажется впускать американских дезертиров» из страха ухудшить отношения с соседями.
Позиция канадских властей помогла тысячам иммигрантов. Среди них оказалась еще одна пара — уклонист Энди Барри, который до получения повестки работал на радио в Вашингтоне, и его подружка Мэри Коун. Барри сначала вроде бы получил разрешение обучаться на санитара и не участвовать в непосредственных боевых действиях по соображениям совести, но осенью 1969-го перед ним все равно встал выбор: отправляться во Вьетнам или в военную тюрьму. Он предпочел третий вариант и уехал в Канаду. На въезде их встретил одинокий пограничник, который не усомнился в том, что молодые люди приехали в отпуск покататься на лыжах, поставил нужные печати и пропустил их.
«Через четыре метра после пересечения границы я осознал, что я больше не политический беглец, — вспоминал Барри. — Я вылез из машины, опустился на колени и поцеловал землю».
В последующие десятилетия поселившиеся в Канаде американцы составили основу политических и социальных движений разной направленности. Некоторые настолько стремились ассимилироваться с местным населением, что сами отстаивали идеи национализма. Канадцы в 1970-х часто подмечали, что самые радикальные шовинисты обычно имеют американское происхождение. Такая тенденция объяснялась желанием иностранцев интегрироваться в общество и чувством благодарности стране, которая приютила их в период разлада с родиной.
«После приезда в Канаду меня не покидало ощущение, что я оказался дома, — признался Энди Барри. — Раньше я никогда не бывал там, но мне показалось, что я канадец, запертый в теле американца».
Другие американцы активно затрагивали темы экологии и глобального потепления, выступали за отказ от ядерного оружия, уже в XXI веке поддерживали современных уклонистов и критиковали власти разных стран за новые войны. Если в США в ответ на левые движения 1960-х крыло консерваторов радикализовалось и укрепилось, то в Канаде пацифисты и сторонники гуманистических ценностей чувствовали себя более свободно. Местные власти не разделялись по вопросам об абортах, правах сексуальных меньшинств и употреблении марихуаны, как в Америке. Большой вклад в либерализацию внутренней политики Канады внесли именно иммигранты, бежавшие от Вьетнамской войны и протестовавшие против нее.
Как заметил один из уклонистов Джон Хаган, спустя много лет после тех событий он и его единомышленники «испытывают бесконечную гордость за свои принципы, за новую родину и за то, какие решения приняли в жизни».
Маршрут мобилизованных военных: из Японии в Швецию
Происходившее во Вьетнаме в конце 1960-х спровоцировало масштабные митинги не только в США и Канаде, но и в Японии. Там одной из форм протеста против насилия стала помощь американским солдатам, которые хотели избежать попадания на фронт. Большинство из этих военных стремились обходными путями попасть в Швецию — единственную европейскую страну, не принадлежавшую к социалистическому лагерю, которая согласилась предоставлять дезертирам гуманитарное убежище.
По данным министерства обороны США, между 1 июля 1966-го и 31 декабря 1973-го выполнять воинскую повинность отказались 503 926 солдат — огромное количество по сравнению с 50 000 человек в годы Второй мировой и 13 790 человек в Корейскую войну. Большая часть подобных случаев происходила в Америке, где прибывшие на побывку военные не возвращались в часть и пускались в бега.
Намного меньше солдат дезертировали непосредственно во Вьетнаме или в других азиатских регионах. Среди последних особенно выделялась Япония, поскольку в этой стране функционировало больше 10 американских военных баз, откуда и сбегали призывники. Однако действовавшие в стране иммиграционные законы не позволяли им просить убежище. Больше того — после того как они оставили часть, к которой были приписаны, местные полицейские имели право арестовать их за незаконное пребывание на японской территории. И все же некоторым дезертирам удавалось достичь цели: они либо оставались в Японии и скрывались, либо самостоятельно бежали из страны по поддельным документам.
Осенью 1967-го на помощь американским военным начали приходить японские активисты из антивоенного движения Beheiren (аббревиатура от названия «Гражданская лига мира во Вьетнаме»). Эта организация специализировалась на разных формах протеста: от сидячих забастовок перед американским правительством в Токио до разработки тайных маршрутов, которые позволили бы иностранным солдатам скрыться из поля зрения местных властей и своего командования. 23 октября в столичное подразделение Beheiren поступила информация о четырех американских моряках, ушедших в самоволку, когда их авианосец пришвартовался в порту Йокосука. Пять дней спустя японские пацифисты укрыли дезертиров, а еще через две недели перевезли их в Иокогаму и провели на борт советского судна, следовавшего до города Находка.
Уже после побега моряков было опубликовано их заявление, в котором молодые люди высказывались против происходящего во Вьетнаме и критиковали власти США за наращивание военной мощи в Азии. Дезертиров Крейга Андерсона, Джона Бариллу, Ричарда Бейли и Майкла Линднера, старшим из которых было по 20 лет, прозвали «Бесстрашной четверкой». Советские власти, предварительно гарантировавшие японским пацифистам гуманное обращение с беглецами, выполнили обязательства и выпустили моряков в Европу. 29 декабря 1967 года «Бесстрашная четверка» прибыла в Швецию.
За следующий год участники Beherein довели систему до автоматизма и помогли перебраться сначала в СССР, а затем в Швецию еще более чем 10 дезертирам. Почти все они покидали Японию на рыбацких лодках из портового города Немуро. К 1971-му, когда движение прекратило свою деятельность, количество нелегально покинувших Азию американских военных исчислялось десятками. Одной из причин, не позволивших японским пацифистам помочь большему количеству дезертиров, стала осмотрительность Советского Союза: власти страны опасались, что в группу уклонистов внедрится шпион.
Маршрут через Немуро действительно оказался скомпрометирован американским агентом под прикрытием. На время поиска новых подпольных путей солдат приходилось долгое время прятать от других американских военных и японских властей — все эти факторы осложнили работу Beherein и в начале 1970-х привели к тому, что организация фактически заморозила деятельность. Однако она была далеко не единственной силой в Японии, выступавшей против военного конфликта с участием США на своем континенте.
21 октября 1968-го активисты объявили Международным антивоенным днем и провели по всей стране акции протеста. Они достигли кульминации, когда студенты заблокировали токийский вокзал с составом, готовым доставить авиационное топливо на американскую базу в Иокогаме. Всего в столице и ее окрестностях в тот день за участие в несанкционированных митингах задержали около 700 человек. Массовые аресты всколыхнули новые акции по всему миру — во Франции президент Шарль де Голль даже пригрозил бастующим работникам военным положением. В Японии студенты блокировали университеты до начала 1969-го, когда полицейские на вертолетах забросали протестующих гранатами со слезоточивым газом. В столкновениях пострадали 270 студентов и 710 представителей власти, а 400 гражданских попали под арест.
Для тысячи молодых американцев, оказавшихся политическими беженцами в чужой Швеции, жизнь наладилась далеко не сразу. Их тяготы, связанные с дезертирством и переездом в незнакомую страну, описывались в материале The New York Times: «Чтобы обосноваться, им приходилось учить новый язык, адаптироваться к новой культуре и взрослеть, даже если раньше они никогда не жили самостоятельно. Часто они оказывались изолированы от родных и друзей, которые не могли позволить себе такую дальнюю поездку. К некоторым присоединились супруги или партнеры, но исследования свидетельствуют о том, что в Скандинавии такие отношения неизменно заканчивались».
Несмотря на личные и бытовые проблемы, в шведских интеллектуальных кругах американские дезертиры часто приобретали статус героев, рискнувших свободой и не испугавшихся порицания ради убеждений.
«Соединенные Штаты — это больше не та страна, куда стремятся бунтари и революционеры, — утверждал писатель Вильгельм Муберг, прославившейся циклом романов «Беглецы» о бедных шведских переселенцах в Америке. — Такие люди сейчас, наоборот, покидают США и отправляются в изгнание в Канаду или Европу. Для меня именно эти американцы олицетворяют великое наследие своей страны».
Как протестовали против войны и скрывались от мобилизации в США
Молодые американцы, которые не покинули страну и выступали против войны во Вьетнаме, подвергались жесткой критике со стороны консервативно настроенных политиков и общественных деятелей. Сторонники азиатской кампании считали себя подлинными патриотами и борцами против коммунизма, а идеологических оппонентов — неблагодарными предателями. Основатель Библейской пресвитерианской церкви Карл Макинтайр назвал войну «праведным и святым делом», а евангелист Билли Джеймс Харгис заверил слушателей в том, что американцы сражаются за «свободу и безопасность Соединенных Штатов».
Среди некоторых военных распространялась теория об «ударе ножом в спину». Неудачи американской армии они связывали не с сопротивлением противника, а с саботажем и дезертирством пятой колонны. Антивоенный активист Джерри Рубин сказал, что параллельно с Вьетнамской войной в Америке развернулась еще одна война — «между молодыми людьми и стариками, которые управляют этой страной». Кроме многочисленных знаменитостей — от Мохаммеда Али до музыканта Боба Дилана, — тысячи молодых американцев объявляли о несогласии с действиями властей. Для поколения, которое застало Вторую мировую и часто считало главным критерием мужественности фронтовой опыт, они оставались лишь подверженными советской пропаганде возмутителями спокойствия.
Одни призывники пускались в бега и прятались от мобилизации в глубинке, другие демонстративно протестовали против санкционированной государством военной агрессии, даже если такое поведение грозило тюремным сроком или отправкой на фронт. В 1964-м состоялось первое массовое сожжение повесток, а в 1967-м активист Дэвид Харрис вдохновлял единомышленников отправлять повестки обратно в военкомат с письмами, объясняющими, что молодые американцы не хотят участвовать в насилии.
«Некоторые называли меня уклонистом, но я ни от чего не уклонялся, — объяснял Харрис. — Я не прятался от последствий. В ответ на правду, которую я говорил, мне приказали явиться в военную часть. Используя бюрократические нюансы, чтобы отсрочить этот визит, я помог основать «Сопротивление» — движение, которое организовывало акции гражданского неповиновения. Мы жили в машине, ездили от кампуса к кампусу, произносили речи и искали людей, которых возмущало охватившее наш народ зло».
Группа Харриса консультировала всех желающих по вопросам призыва, независимо от того, планировали ли они скрываться от мобилизации или собирались явиться по повестке. Активисты раздавали листовки перед военкоматами и призывали пришедших туда молодых людей отправляться домой, прятали уклонистов и похищали архивы с данными. В январе 1968-го Харриса арестовали за то, что он отказался подчиняться требованию в рамках закона о воинской повинности, а на слушании несколько месяцев спустя судья отказался приобщать к делу речь обвиняемого о том, почему война противоречит его моральным принципам. Харрис оказался одним из 3250 американцев, приговоренных к реальным срокам за отказ служить во Вьетнаме.
Мохаммед Али, который на время рассмотрения апелляции по его делу оставался на свободе, хоть и не мог заниматься профессиональным боксом, тоже стал одним из негласных лидеров антивоенного движения. Спортсмен ездил по стране и рассказывал студентам, почему решил отказаться от службы, несмотря на обвинения и травлю.
«Некоторые считали меня героем, — вспоминал Али. — Некоторые говорили, что я поступал неправильно. Но все, что я делал, я делал в соответствии со своей совестью. Я не пытался быть лидером, я просто хотел сохранить свободу. Я говорил от лица всех людей — не только темнокожих — о том, что нужно думать над своими действиями. Правительство разработало систему, в рамках которой сын богатого человека идет в колледж и получает отсрочку, а сын бедняка отправляется на войну. После окончания колледжа сын богатого человека добивался продления отсрочки другими способами, пока уже не проходил в армию по возрасту».
Среди призывников было много и тех, кто не выступал против войны публично, а пытался добиться, чтобы его признали негодным к службе. Некоторые молодые люди рассказывали о суицидальных мыслях или симулировали душевные расстройства. Другие на несколько дней отказывались от еды и превращались в обтянутые кожей живые скелеты ради заветной отметки в деле. Один уклонист ушел в горы и шесть лет прожил отшельником в домике на дереве. Северо-восточный регион Новая Англия прозвали «маленькой Канадой» за то, сколько молодых людей скрывались от армии в местных густых лесах.
«Мы с соседями по комнате думали о призыве, и мне пришло в голову, что члены призывной комиссии — тоже люди, которым, как и всем, было бы приятно получить внимание, — рассказывал математик Эрик Шехтер. — Поэтому я решил написать им письмо. В нем говорилось: «Дорогая призывная комиссия, мне жаль президента Никсона. Наверное, у него было ужасное детство. Иначе зачем нам понадобилось бы бомбить всех этих камбоджийцев?»
Находившийся под воздействием ЛСД Шехтер искренне расстроился за людей, жизнь которых показалась ему безрадостной и скучной, поэтому попытался их подбодрить. Получившееся письмо не было сознательной попыткой уклониться от призыва, но будущий ученый невольно представил себя сумасшедшим. В призывной комиссии предположили, что он страдает от психического расстройства, и даже позвонили родителям юноши, чтобы выразить соболезнования. Шехтер понимал, как ему повезло: более скрупулезные чиновники направили бы его на углубленный осмотр и наверняка выяснили бы, что на самом деле он абсолютно здоров.
«Возможно, я был безумен, но не настолько безумен, как сама война, — добавил ученый. — В любом случае я оказался в безопасности, и призыв мне больше не грозил. Я едва заметил связанные с ним события: в 1973-м армию перевели на контрактную основу, в 1974-м президент Форд объявил частичную амнистию для уклонистов, а в 1975-м война закончилась. Однако к тому времени призыв уже принес достаточно вреда. Я слышал истории многих ветеранов, страдавших от того, что им приходилось там делать».
Впрочем, даже в середине 1970-х многие консервативные американцы осуждали войну не потому, что она показалась аморальной и разрушила тысячи жизней их соотечественников, а потому что их государство оказалось неспособно победить.
«Американцы могут простить что угодно, только не поражение, — заключил британский историк Макс Хейстингс. — Затянувшаяся борьба превратилась для главной мировой демократии в испытание на прочность. Большинство граждан перестали поддерживать войну не потому, что осознали ее ошибочность, а потому что все предприятие обернулось безнадежным провалом».