Потерянное поколение: как разлученные хунтой аргентинцы ищут родных спустя 40 лет
Некоторые события влияют не только на тех, кто пострадал от них физически, но и на последующие поколения. Уже в XXI веке аргентинцы — наследники страшной эпохи Грязной войны узнают, что люди, которых они считали родителями, одобряли убийство их настоящих родителей. Им приходится заново выстраивать свою личность и разбираться с тем, как их семейная история переплетается с историей страны.
Многие предпочли бы забыть о творившихся несколько десятилетий назад несправедливости и жестокости. Однако каждый четверг аргентинские женщины собираются на площади Мая в центре Буэнос-Айреса, чтобы напомнить о трагедии и не допустить ее повторения.
Они выходят на площадь уже 40 лет. Хотя преступления военной диктатуры давно официально осудили, для страны они по-прежнему остаются незажившей раной: активисты борются за то, чтобы виновных призвали к ответственности и чтобы новые власти не позволили следующим поколениям аргентинцев забыть неудобное прошлое.
Впервые протестный марш против действий хунты прошел 30 апреля 1977 года — тогда 14 женщин образовали группу «Матерей площади Мая». Военные пытались настроить население против них и называли сумасшедшими. Однажды полицейские даже открыли по нескольким участницам огонь из пулемета, но властям так и не удалось заглушить их голоса.
Протесты продолжались во время чемпионата мира по футболу в 1978 году, когда хунта особенно стремилась скрыть репрессии и показать открытость миру. А в 1981-м впервые состоялось событие, ставшее ежегодным: протестный марш длиною в сутки. К пострадавшим от режима матерям присоединялись бабушки, у которых забирали дочерей и внуков.
«Правительство пытается стереть память о том страшном периоде и устанавливает временные ограничения на судебное преследование, — заметила в 2017-м участница протестных маршей. — Мы начали эту борьбу, когда нам было меньше 50. Теперь, спустя 40 лет, мы вынуждены начинать все сначала».
Как хунта преследовала несогласных
В марте 1976-го аргентинские военные под предводительством генерала Хорхе Виделы свергли Исабель Перон, которая двумя годами раньше сменила умершего мужа на посту президента. Социальный и экономический упадок, предшествовавшие перевороту, привели к тому, что значительная часть населения поддержала хунту или по крайней мере смирилась с авторитарной властью. В стране начались чистки против всех, кто подозревался в связях с коммунистическими движениями или придерживался левых политических взглядов: студентов, журналистов, иностранцев, интеллектуалов, пацифистов, представителей творческой интеллигенции.
Власти называли репрессии «процессом национальной реорганизации», но в историю они вошли как Грязная война — необъявленная и жестокая война против своего же населения, подававшаяся как комплекс мер для защиты страны от радикалов. О жертвах режима Видела говорил как о террористах, потому что «террористы — это не только те, кто бросает бомбы, но и те, чьи взгляды противоречат христианской цивилизации». Несоответствие взглядов трактовалось максимально широко: например, 60 учащихся высшей школы Мануэля Бельграно в Буэнос-Айресе исчезли после того, как сформировали студенческий совет.
Любые попытки аргентинцев установить самоуправление или просто освободиться от контроля государства интерпретировались как предательство и служили поводом для преследований. Жертв задерживали на выходе из автобусов, по пути домой с учебы, на конспиративных квартирах, где они прятались, опасаясь наказания за неосторожную фразу или акцию протеста. На стыке 1970-х и 1980-х по всей стране действовали 340 концлагерей, где арестантов избивали, насиловали, пытали и убивали. Тела хоронили в безымянных могилах или закатывали в бетон.
Концлагеря скрывали от международного сообщества и широкой публики — некоторые из них функционировали посреди столицы под видом военных училищ и центров подготовки. Узники содержались в маленьких душных подвальных помещениях, откуда их выводили только на допросы или на казнь. Формально они считались пропавшими, но их поиском никто не занимался. Когда накануне ЧМ-1978 лидерам режима начали задавать неприятные вопросы, кардинал Хуан Карлос Арамбуру «предположил», что пропавшие просто уехали за границу и забыли предупредить родственников.
Чтобы добиться признания, узников часто сажали в самолеты, свешивали с мешком на голове и угрожали выкинуть, если они не подпишут показания о занятиях терроризмом. Некоторых действительно сбрасывали с большой высоты в реку Ла-Плата или Атлантический океан, предварительно раздев и накачав наркотиками.
Осужденный в 2007-м за преступления против человечности офицер военно-морских сил Адольфо Силинго еще в 1990-х признался, что участвовал в двух полетах, жертвами которых стали 30 человек, и добавил, что аргентинская хунта порой «творила вещи похуже нацистов». Всего, по его словам, в 1977–1978 годах военные осуществили 180–200 «полетов смерти».
«Когда начальник отдавал приказ, нам просто надо было их сбросить, — объяснил Силинго. — Я не отдавал себе отчета в аморальности этого приказа».
Одна из жертв хунты, художница Нильда Горетта по прозвищу Муну, возвращалась с работы в пригороде Буэнос-Айреса, когда участники правительственного эскадрона смерти схватили ее, накинули повязку на глаза и бросили в машину. Годом раньше ее мужа, политического активиста, призывавшего рабочих к объединению в профсоюзы, тоже похитили и застрелили. У Муну, которая тогда была на пятом месяце беременности, случился выкидыш.
Многих женщин, оказавшихся в похожей ситуации, забирали в лагеря с новорожденными детьми. Другие рожали в заключении, а некоторые беременели в результате сексуального насилия со стороны военных. «Развращенность режима достигла предела в том, что касалось беременных узниц», — рассказала исследовательница преступлений хунты Маргарет Фейтловиц. Одна из выживших заключенных вспоминала: «Наши тела становились объектами особого интереса. Они говорили, что мои набухшие соски так и просятся, чтобы через них провели ток. Любопытство маленьких мальчиков сочеталось в них с возбуждением извращенных мужчин».
Власти забирали не только жилье и имущество репрессированных, но и детей. Матерям не сообщали об их судьбе. Для многих полная неосведомленность и разлука с собственным ребенком становилась даже более страшным и невыносимым испытанием, чем несправедливое заключение и жестокое обращение.
Что происходило с украденными детьми
Иногда матерям позволяли оставить детей на несколько дней, однако затем новорожденных уносили. Женщины теряли ценность для режима и в основном отправлялись на «транспортировку» — этим эвфемизмом военные обозначали убийство. Врачи подписывали свидетельство о рождении, в котором давали ребенку фамилию новых родителей: бездетных военных, полицейских и других сторонников режима. Тех, кому везло меньше, отдавали в приюты, подбрасывали случайным людям или продавали на черном рынке.
«По гуманитарным причинам беременных женщин не трогали, — вспоминал Адольфо Силинго. — Я имею в виду, их не устраняли. Нам следовало ждать, пока они не родят».
Современные исследователи считают, что кража детей приняла систематический характер из-за тесных связей хунты с католической церковью. Высокопоставленные представители духовенства закрывали глаза на «полеты смерти» в рамках борьбы с коммунизмом, но убийство нерожденных все-таки считали грехом, поэтому требовали, чтобы военные не казнили беременных.
Руководители режима верили, что, воспитав детей своих жертв в духе консервативных ценностей, национализма и милитаризма, смогут сформировать более «правильное» поколение молодых аргентинцев. Как объясняла Маргарет Фейтловиц, дети людей, якобы угрожавших хунте, считались «семенами зла», а их принудительную передачу под опеку сравнивали с пересадкой саженцев в более здоровую почву.
Гид музея, открытого в здании одного из бывших концлагерей, Игнасио Моденеси считает, что похищение детей связано с характерной установкой эпохи холодной войны: побеждать противника надо не на поле боя, а в других сферах. «Если у нас получится украсть детей, внушить им определенный способ мышления и определенные ценности, то в конце концов нам удастся подавить своего врага», — воспроизвел логику участников репрессий экскурсовод.
В конце 1970-х лишившиеся детей женщины, которым удалось освободиться из заключения, и матери молодых людей, сгинувших в концлагерях, организовали протестное движение и, несмотря на грозившие им преследования, вышли на улицы. Они не только призывали власти к ответу, но и опрашивали прохожих в надежде получить хоть какую-то информацию о судьбе родных.
«Люди боялись, — рассказывала Хайди Гастелу, чей сын учился на биолога и пропал в августе 1976-го. — Если я заводила разговор о своем мальчике в парикмахерской или на рынке, люди убегали прочь. Даже слушать было опасно. Среди нас были те, кто пережил Холокост, но лишился детей из-за другой диктатуры. Мы убедились на своем опыте, что подобные трагедии могут повторяться».
Власти скрывали террор и опасались волнений среди населения, поэтому делали все, чтобы заткнуть «Матерей площади Мая» и «Бабушек площади Мая». В декабре 1977-го трех участниц движения, двух французских монахинь и семерых активистов похитили, погрузили в самолет и сбросили в Атлантический океан. Однако даже тогда протесты не утихли.
Как родственники пропавших добивались справедливости
В 1983-м Грязная война закончилась падением диктатуры — экономический кризис и поражение от британцев в войне за Фолклендские острова настроили население против режима. Властям уже не удавалось так же эффективно, как раньше, скрывать произвол и устранять недовольных. Однако после победы на президентских выборах кандидата от социал-демократического Гражданского радикального союза Рауля Альфонсина в стране не воцарилась идиллия: матери по-прежнему не знали, что произошло с их детьми, а инфляция вела к нищете. Обычные аргентинцы не могли разобраться, как оценивать происходившее в Аргентине последние семь лет.
Спустя еще два года, в 1985-м, назначенная правительством Комиссия по восстановлению правды составила отчет о преступлениях хунты под заголовком «Никогда больше». Представленные в нем свидетельства и выводы помогли осудить многих исполнителей и девятерых идеологов режима. Однако вскоре оказавшийся под давлением из-за кризиса и недовольства военных президент принял закон о немедленной остановке всех расследований в период Грязной войны. В 1987-м был принят еще один закон, освобождавший от ответственности за участие в терроре тех, кто исполнял приказ вышестоящего по званию.
В 1990-м преемник Альфонсина Карлос Менем амнистировал лидеров преступного режима. Страна официально освободилась от диктатуры, но руководившие хунтой массовые убийцы остались на свободе. Они выступали на телевидении и устраивали встречи ветеранов, на которых с гордостью рассказывали об уничтожении коммунистов. На улицах и в магазинах женщины случайно сталкивались с военными, которые пытали и насиловали их.
Единственным исключением оставалась кража детей: если юристам удавалось установить факт усыновления похищенного ребенка, то приемных родителей могли осудить и даже приговорить к реальному сроку. Значительную поддержку «Бабушкам площади Мая» в поиске их потомков оказала американская специалистка по генетике Мари-Клэр Кинг, предложившая создать национальную базу биоматериалов и провести масштабный анализ, чтобы установить родство между пожилыми женщинами и украденными у их дочерей детьми.
Под давлением активисток в 1987-м власти одобрили учреждение генетического банка данных — с его помощью ученым и родственникам удалось установить происхождение более чем 130 человек, которых в младенческом возрасте незаконно передали под опеку. Кроме того, в стране начала работать команда криминалистов-антропологов, которые находили и анализировали останки в безымянных могилах.
Узнавший о своем происхождении благодаря анализу ДНК в 2016 году Максимилиано Ланциллотто рассказал, что его приемные родители не догадывались, при каких обстоятельствах он появился на свет: они просто подали заявку в клинике, а врачи предложили им мальчика, не раскрывая его происхождения.
«Я родился раньше срока, и они не знали, выживу ли я, — объяснил Ланциллотто после эмоционального воссоединения с братом, тетей и другими родственниками. — Многие люди чувствуют себя выздоровевшими, потому что находят своих внуков. Я стал частью чего-то большего — раны, которая начала заживать. Это означает перемены не только для меня, но и для всей страны».
«Восстановление личности для меня — это дань памяти родителям, умиротворение души, символ памяти, правды и правосудия», — сказал другой воссоединившийся с родственниками аргентинец Хавьер Михальчук. Его отца и беременную мать похитили в 1977-м, а затем отдали мальчика на усыновление семье.
Судьи, занимавшиеся делами о незаконной опеке, неоднократно обращали внимание властей на абсурд ситуации, когда они могли наказать приемных родителей украденного ребенка, но укравшие его военные оставались под защитой государства. Одним из самых громких случаев стало дело Клаудии Поблете, похищенной в возрасте восьми месяцев. Ее биологических отца и мать пытали и убили, а выросла девочка в семье военного. Анализ ДНК помог установить ее настоящее имя и приговорить приемных родителей к тюремному сроку. Однако принятые в 1980-х законы не позволяли наказать двух полицейских, ответственных за задержание, пытки и смерть настоящих родителей Клаудии.
Председательствовавший по этому делу судья Габриэль Кавальо составил заключение на 185 страницах о том, что защищающие участников репрессий законы противоречат обязательству преследовать тех, кто совершал преступления против человечности, в соответствии с нормами международного права. В 2003-м Национальный конгресс Аргентины отменил несправедливые законы, а в 2005-м Верховный суд объявил, что они противоречили Конституции.
Полицейские, замучившие родителей Клаудии Поблете, стали первыми государственными служащими с 1987 года, которых обвинили в похищении. Один из них умер в больнице до начала процесса, другого приговорили к 25 годам заключения. Всего, по статистике на 2016 год, в Аргентине более 700 человек осудили за участие в Грязной войне.
Впрочем, отнюдь не все аргентинские лидеры готовы повиниться в преступлениях предшественников: избранный президентом в 2015 году Маурисио Макри отказался признавать, что жертвами хунты стали как минимум 22 000 человек, и сослался на официальное заключение 1983 году, в котором говорилось о 9000 погибших.
Сменивший его на посту главы государства в 2019 году Альберто Фернандес неоднократно высказывался в поддержку «Матерей площади Мая» и «Бабушек площади Мая», но в преддверии следующих выборов в стране набирают силу националисты, ревизионисты и правые экстремалы. Они пользуются поддержкой консервативных бизнесменов и представителей церкви, которые пользовались привилегиями в годы хунты.
Избранный в 2021 году в нижнюю палату Национального конгресса Аргентины Хавьер Милей открыто усомнился в 30 000 пропавших, а происходившее в стране в конце 1970-х и начале 1980-х назвал «войной, а не диктатурой». Для выживших жертв режима, их семей и молодых активистов подобные высказывания служат доказательством того, что борьба за сохранение памяти и примирение с прошлым далека от завершения.