«Позорная стигма»: историк Михаил Майзульс о том, как в Средневековье помечали врагов

Как дать понять людям, что перед ними враг? Искусство Средневековья знало множество способов: «врагам» рисовали синие или черные лица, пририсовывали экзотические тюрбаны и колпаки. Их изображали с крючковатыми носами, с рыжими волосами, со злобными гримасами. «Враги» носили желтые одежды и флаги с летучими мышами и скорпионами. 

Историк-медиевист Михаил Майзульс, лауреат премии «Просветитель» за книгу «Страдающее Средневековье», в своей новой книге «Воображаемый враг: Иноверцы в средневековой иконографии» показывает, как с XII по XVI век конструировался образ врага и как отверженных соотносили с «отцом лжи» — дьяволом. Литературный обозреватель Forbes Life Наталья Ломыкина поговорила с Михаилом Майзульсом о том, как работали механизмы стигматизации в Средние века; как возникшие тогда приемы перешли в плакаты и карикатуры Нового времени — и что из придуманного в Средневековье по-прежнему работает в наши дни.

Отделить иудеев от христиан

—  Как вы выбрали сюжет новой книги? 

— Я руководствовался одним — собственным любопытством. Я давно занимаюсь сюжетами, связанными со средневековой демонологией, образами иноверцев, приемами демонизации,  связкой между страхом и смехом. Мне хотелось собрать эти сюжеты воедино. А «Альпина нон-фикшн» дала такой шанс. 

Был карантин, и я написал текст о средневековой иконографии иноверцев, чтении знаков и опасной силе воображения. Но он оказался слишком объемным, и мы решили разделить его на три книги. Первая «Между Христом и Антихристом», посвященная «Поклонению волхвов» Иеронима Босха и иконографическим «аномалиям», которых так много в его трактовках привычных церковных сюжетов, вышла в 2021 году. Вторая, «Воображаемый враг», появилась несколько месяцев назад. Третью сейчас готовят, и я надеюсь, хватит бумаги и типографской краски, и она тоже будет опубликована. «Воображаемый враг» посвящен знакам, с помощью которых с XII по XVI век на изображениях маркировали и демонизировали иноверцев: иудеев, мусульман и древних язычников. Третья книга идет чуть дальше. В ней я рассказываю о реакции зрителей на подобные образы, о насилии над изображениями и о различных иконоборческих практиках. 

— То есть изображение врага имеет такую силу, что само становится враждебным?

—  Во многих средневековых рукописях фигуры демонов, язычников, еретиков и других негативных персонажей были кем-то ослеплены, обезличены или целиком выскоблены, размазаны или вырезаны. Тем самым владельцы манускриптов или их читатели выражали свою ненависть или старались защититься от их опасного взгляда. 

Не только в Средние века, но и в другие эпохи люди взаимодействуют с изображениями множеством разных способов: окуривают благовониями и соскабливают с них краску, целуют и сжигают. Образы вызывают у зрителя эмоции: любовь, ненависть, страх, а часто все чувства одновременно. Чтобы понять, какую роль изображения играют в обществе и зачем их вообще создают, важно изучать религиозные и политические ритуалы, в которые они вовлечены.  

— В книге «Воображаемый враг» две части: описание непосредственно изображений и вещей более символичных — например, цвета. Расскажите подробнее, как устроена книга. 

— Книга разделена на две части по типам знаков, которые чаще всего применяли в средневековой иконографии для маркировки и демонизации Другого. Есть знаки вещественные, созданные руками человека: головные уборы и одежды определенного цвета или покроя, нашивки и значки, флаги и гербы. Предметы, которые демонстрируют статус человека, говорят о том, кто он, выносят ему оценку. А есть знаки телесные: уродство или анимализация черт лица, чернота кожи, агрессивная мимика, непристойные жесты. Тело в статике и в динамике. С их помощью средневековые художники и скульпторы тоже отделяли христиан от иноверцев, праведников — от грешников. У каждого из этих знаков была своя история. Какие-то из них существовали только в католической иконографии, в мире изображений. Другие применялись и в реальности — их можно было увидеть на одеждах иудеев, мусульман или изобличенных еретиков, которые ходили по улицам средневекового города. И я хотел показать, как мир изображений и мир юридических практик, инструментов контроля переплетались друг с другом.

— Можете привести еще примеры?

— Вспомним о еврейских нашивках: 1215 год, IV Латеранский собор принимает решение о том, что иудеи и мусульмане, живущие в католических королевствах, должны быть маркированы. Чтобы «добрые католики» сразу понимали, что перед ними чужаки и не вступали с ними в недозволенные, в том числе сексуальные, связи. 

Но как именно их пометить? В деяниях собора об этом сказано не было. Вопрос был оставлен на усмотрение местных властей — церковных и светских. Где-то эти знаки так и не появились, где-то были введены очень быстро, где-то — спустя десятилетия и даже столетия. Выглядели они по-разному. В одних странах были головные уборы особого покроя — я о них еще скажу. В других — нашивки на одежду. В Англии — две полоски из светлого пергамена или светлой ткани. Они представляли скрижали Моисеевы — один из главных символов Ветхого Завета и иудейского закона, который активно применялся в католической иконографии. Во Франции, а позже во многих городах Германии и Италии ту же роль играли круги или кольца разных цветов. Желтые, красные, красно-белые… 

Если ты носишь еврейский знак, ты становишься уязвим перед насмешками, проклятиями, а порой и прямым насилием

Иудеи, которые и так подвергались притеснениям со стороны христиан, разумеется, не хотели, чтобы каждый встречный понимал, кто они. Официально такие знаки не задумывались как позорные, но по факту часто играли такую роль. Если ты носишь еврейский знак, ты становишься уязвим перед насмешками, проклятиями, а порой и прямым насилием. Нашивки были инструментами контроля над иноверцами и способом отделить их от христианского большинства. 

Законодательные тексты дотошно регламентировали, как эти знаки должны выглядеть, какого должны быть размера, где их следует пришивать и как носить: только на улице или в доме тоже, с какого возраста. Сами иудеи от них, естественно, пытались уклониться, откупиться, скрывали их под одеждой. 

Вслед за одеждой нашивки появились и на изображениях. Но важно, что с ними представляли не только иудеев из современности, но и еврейских антигероев евангельской истории — например, книжников и фарисеев, которые обвиняли Христа и требовали его казнить. Этот знак был перенесен в далекое прошлое — в эпоху, когда он, само собой, еще не существовал. Так зрителю-католику напоминали о том, что иудеи, которые живут бок о бок с ним, — потомки «богоубийц»; что они такие же; что их следует сторониться.

Для средневекового искусства в этом смешении времен не было ничего удивительного. Анахронизм — где-то стихийный, где-то намеренный и просчитанный — одна из его характерных черт. Потому древнеримские воины на стольких изображениях были экипированы как средневековые рыцари, а Иерусалим эпохи Христа выглядел как североевропейский город с готическими шпилями и черепичными крышами. С чем это сравнить? Представьте современный фильм о Ледовом побоище 1242 года, а там новгородские воины одеты в форму красноармейцев, а ливонские рыцари — в форму вермахта.  Переплетение элементов из разных времен, которое соотносит прошлое с настоящим, интерпретирует древние конфликты в свете недавних. Многие средневековые изображения примерно так и строились. 

Желтые звезды и аватары в соцсетях

— Можно ли проследить, как визуальный образ появляется, начинает расцветать и использоваться дальше и как из придуманного становится фактом? 

— Мир изображений и социальная реальность влияют друг на друга. Приведу один пример. Главный маркер иудеев в средневековом католическом искусстве — высокая треугольная шапка, конический колпак. Он известен как юденхут — буквально «еврейская шапка». Мы знаем, что этот знак возник в иконографии в XI-XII веках и изначально был нейтрален. В юденхутах изображали древнееврейских праотцев и пророков, то есть в христианской трактовке — праведных предшественников Христа, издавна возвестивших о его грядущем пришествии. Но в нем же представляли и новозаветных врагов Христа — еврейских книжников и фарисеев. А также современных иудеев, которых обвиняли в осквернении христианских образов и ритуальных убийствах христианских детей. 

Возникает вопрос: откуда взялся этот знак? Действительно ли мужчины-иудеи в те времена ходили в похожих головных уборах? В некоторых германских землях, видимо, да. А в Англии или Италии, скорее, нет. Но в иконографии этот знак стал вездесущ почти по всей католической Европе и сохранял свою роль вплоть до XV–XVI веков. То есть реальный головной убор был перенесен на изображения, зажил собственной жизнью и стал использоваться как знак даже там, где в реальности таких шапок отродясь не носили.

Такие маркеры на изображениях нужны, чтобы иноверцы были сразу видны. В жизни этого не происходит. Иудеи, жившие в средневековой Европе, насколько мы сегодня можем судить, чертами лица и одеждой не всегда отличались от добрых католиков. И раввины, и священники сетовали на то, что иудеи слишком часто одеваются как христиане. Первых беспокоило, что их единоверцы потеряют свою идентичность и поддадутся на искушения большого мира. А вторых — что иудеи смогут выдать себя за христиан, станут вступать в половые связи с христианскими женщинами, а это грозит осквернением. Для обеих сторон были важны границы. Но христианское большинство могло укреплять их силой. И шапки, которые иудеи в некоторых землях носили по собственной воле, стали превращаться в обязательный знак, без которого им нельзя было выйти из дома.

— Маркирующие знаки есть и сейчас — например, на аватарках в соцсетях. 

— Все это разные вещи. Флаги, надписи или символы на аватарках — это знаки, которые люди выбирают сами. Через них человек сообщает другим о том, кто он, во что верит, кого осуждает, кого поддерживает. А я говорил о знаках, которые принуждают носить — с помощью которых обличают других. Они говорят, не «кто я» или «кто мы», а «какие они». Это можно сравнить с обязательной табличкой «Данное сообщение (материал) создано и (или) распространено средством массовой информации, выполняющим функции иностранного агента…», которую все больше людей вынуждено ставить на свои публикации по требованию Роскомнадзора.

В любом обществе существует множество разных знаков. Их наполнение легко меняется и зависит от контекста. Крест, нашитый на плащ рыцаря, отправляющегося сражаться в Святую землю, — почетный знак его миссии. А крест, пришитый к плащу бывшего еретика где-нибудь в Южной Франции в XIII веке, в теории знак покаяния — позорная стигма, от которой стремились уклониться.  Вокруг знаков кристаллизуются идентичности, знаки сплачивают людей и одновременно их противопоставляют, показывают, кто свой, а кто чужой.

— При этом сегодня мы видим, как быстро наполнение одного и того же знака меняется.

 — Да. Чтобы далеко не ходить, возьмем георгиевскую ленточку с черными и оранжевыми полосами. Для одних  сегодня это символ русской военной славы и напоминание о Победе 1945 года. Для других — инструмент официозного культа победы и российского милитаризма. Те же буквы V и Z — знаки, возникшие, по сути, ниоткуда, но активно внедряемые властями. Кто-то носит или наклеивает их добровольно — и тем говорит, что поддерживает «спецоперацию»*. Часто их внедряют централизованно, по разнарядке — для демонстрации народной поддержки, как тест лояльности. Их превращают в квазисвятыни: сорви со стены последнюю букву латинского алфавита — получишь статью из административного кодекса.

В позднее Средневековье сформировалась устойчивая ассоциативная связка желтого цвета с иноверием, безумием и позором. Поэтому нашивки и головные уборы, которые требовалось носить иудеям, тоже так часто бывали желтыми

— Интересно, как легко механизмы маркировки «чужих» перезапускаются много лет спустя. Взять хотя бы те же желтые звезды в нацистской Германии.

— Конечно, желтые звезды, которые нацисты с 1939 года стали вводить на оккупированных территориях как обязательный знак для евреев, — это далекие потомки средневековых знаков: кругов, колец, звезд. К ХХ веку их уже давно не применяли, но сам принцип не был забыт. 

Даже цвет, желтый, был не случаен, а продолжал средневековую традицию (о ней много писал французский историк Мишель Пастуро). Еврейские нашивки в старой Европе бывали разных цветов, но самым распространенным был желтый — в позднее Средневековье сформировалась устойчивая ассоциативная связка желтого цвета с иноверием, безумием и позором. Поэтому нашивки и головные уборы, которые требовалось носить иудеям, тоже так часто бывали желтыми, а в католической иконографии апостола-предателя Иуду Искариота регулярно представляли в желтых одеждах.

Важно помнить, что такие знаки существуют не в изоляции. Введению звезд как инструментов сегрегации, а потом массового убийства предшествовала череда юридических норм, призванных ограничить присутствие евреев в социальной жизни Третьего рейха, исключить их из «тела» нации, превратить в парий. Принцип визуальной маркировки иноверцев активно применялся в Средние века, но в каких-то формах он дожил до Нового времени. 

«Мавры» и символизм Босха

— У вас есть целая глава, посвященная черноликим иноверцам. Какие маркировки связаны с ними?

— В Средние века «сарацин», «мавров» — т. е. мусульман с Ближнего Востока и Северной Африки, которым католический мир противостоял в ходе Крестовых походов, — часто изображали с очень темными или вовсе черными лицами. В этом не было ничего удивительного. Расовая инаковость превратилась в знак иноверия, внутренней тьмы нехристиан.

Черный цвет в христианской традиции ассоциировался не только с физической темнотой, но и нравственным помрачением, тьмой преисподней. Дьявола и демонов нередко представляли в облике черных теней. Потому по крайней мере с XII века истязателей Иисуса, т. е. римлян и иудеев, тоже начали изображать с темно-коричневыми, темно-синими или черными лицами, а порой и с негроидными чертами лица. Тем самым древних врагов Христа соотносили с тогдашними врагами христианского мира, «превращали» их в мавров, демонстрировали тьму, царствующую в их душах. 

Средневековье не знало расизма в современном смысле этого слова. Стереотипы, связанные с цветом кожи и в целом с телесной инаковостью, были устроены иначе

При этом важно помнить о том, что Средневековье не знало расизма в современном смысле этого слова. Стереотипы, связанные с цветом кожи и в целом с телесной инаковостью, были устроены иначе. Параллельно демонизации чернокожих в позднее Средневековье существовало представление о добродетельных африканских христианах. Одного из волхвов и некоторых святых — в первую очередь святого Маврикия — нередко изображали с черной кожей и негроидными чертами лица. 

—  Потом всех «иных» начали красить?

— Не всех, но очень многих. И тут есть один интересный момент. Во многих сценах, скажем, Христа бичуют два воина: один с белой, другой — с черной кожей, у одного на голове колпак, у другого — чалма. Можно предположить, что так средневековые мастера демонстрировали соучастие римлян (с более светлой кожей) или иудеев (с кожей темнее) в страстях. Однако такая вариативность встречается даже в тех сюжетах, где, по идее, должны действовать только иудеи или только римляне. Потому, возможно, дело в другом: мастера стремились показать «пестроту» зла, греховную множественность иноверия.

— То есть символы не всегда были закреплены за чем-то и кем-то конкретным? Крючковатый нос, темный цвет лица, определенный головной убор в разные моменты могли принадлежать разным иноверцам — смысл был лишь в том, есть добрые католики, а есть все остальные?

— И да, и нет. Мне хотелось взглянуть на эти знаки в совокупности, как на сеть. У каждой из групп «иных» был свой набор знаков, с помощью которых их чаще всего идентифицировали в иконографии. Скажем, юденхуты у иудеев и тюрбаны у мусульман. Но многие знаки легко мигрировали от группы к группе. И были знаки, которые применяли к любым иноверцам. Через это демонстрировалась вездесущность зла, взаимопроникновение различных форм иноверия, связь всех нехристиан с отцом лжи — дьяволом. 

Тут можно вспомнить о таком важном феномене, как воображаемая геральдика. Об этом в книге есть отдельная глава. Средневековое общество было пронизано геральдической символикой. Гербы помещали на щиты, знамена, одежды, стены замков, переплеты книг. Свои гербы со временем появились у королей, сеньоров, знатных клириков, позже и у состоятельных горожан, а порой даже у крестьян. Но рядом с этой реальной геральдикой очень рано возникла воображаемая — она позволяла вынести персонажу текста или изображения оценку. Например, в Александре Македонском часто видели доблестного язычника, древний прообраз государя-крестоносца. Благородные фигуры, которые помещали на его вымышленные гербы, напоминали о его славе.

Знаки, изображавшиеся на щитах и знаменах персонажей, могли быть обличительными. Например, в сценах Страстей Христовых мы часто видим иудейских стражников с флагами, где изображены скорпионы или летучие мыши, которые в Средние века часто ассоциировались с подземным миром, ночью и тьмой, злом и дьяволом. В реальности средневековые иудеи таких символов не использовали, флаги со скорпионами и щиты с летучими мышами существовали только в мире воображения и изображений. Но их значение было ясно: они показывали католикам, что мучители Христа, а также все иудеи или все иноверцы — союзники дьявола.

— Легко ли расшифровывали эти символы обычные люди? Сегодня, когда мы смотрим на картины Босха, можем расшифровать примерно 10%. Современники понимали его лучше? 

— О том, кто и что понимал, как смотрели изображения «обычные люди», сказать сложно. У нас мало средневековых свидетельств о конкретных зрителях и их отклике. А те, что есть, в основном исходят от духовенства или узкого круга образованных мирян. Но я ответил бы так: большинство маркеров врага, о которых я рассказываю в книге, были интуитивно ясны. Зритель мог не считывать каких-то нюансов и отсылок, но понимал, что скорпион на щите — знак недобрый и дьявольский. Почему? Потому что у этого ядовитого членистоногого была зловещая репутация. Люди могли слышать, как проповедники уподобляли ересь яду скорпионов, или видели фрески, на которых в аду грешников атаковали демоны в их обличье. Вектор интерпретации был очевиден. 

А теперь мосток к Босху, о котором вы упомянули. Он интересен как наследник средневековой иконографии, который вслед за предшественниками вновь и вновь изображал устрашающих врагов Христа, демонических иноверцев. Но делал он это по-своему, трансформируя облик привычных знаков и заставляя нас гадать, вкладывал ли он в них тот же смысл, что художники до него.

О Босхе как о личности, о его взглядах и характере мы почти ничего не знаем. Но одно можно сказать наверняка: работы Босха еще при его жизни пользовались колоссальным спросом среди жителей Хертогенбоса, знати Бургундского герцогства, а также богатых иноземцев. Босх работал на различные церковные институции и выполнял частные заказы сильных мира сего.

Это значит, что его современники не видели в тех странных образах, которые он создавал, чего-то сомнительного, какой-то религиозной крамолы, считывали их послание. Или как минимум символы вряд ли казались им эзотерическими ребусами. Вероятно, его ценили как раз за то, что он сочетал привычные церковные сюжеты со своей босхианской «страннинкой», изобретательно совмещал реализм форм с фантастикой инфернального.

Босх умер в 1516 году, но, видимо, еще при его жизни его работы стали копировать другие мастера. Они стали писать в его стиле, создавать похожих монстров и адские пейзажи. Постепенно возникла целая босхианская индустрия. Мастера, имена которых давно забыты, и художники первого ряда, как Питер Брейгель Старший, разбирали его иконографию на кирпичики и собирали по-своему — так же играли в пермутации форм, соединяли живое и неживое, пугали и одновременно завораживали зрителей образами зла.

«Физиогномические гиперболы»

— Как вы думаете, какие из приемов Средневековья продолжают работать в наши дни? Как можно сопоставить средневековую иконографию и сегодняшние политические карикатуры?  Насколько это работающий инструмент и что из перечисленного вами — материальное, телесное, цвет — до сих пор активно?

— Есть вещи, которые, конечно, ушли или изменились до неузнаваемости. Например, символика «позорных» и «низких» цветов или коды, связанные с одеждой, головными уборами — все, привязанное к реалиям эпохи, изменчивым модам и различиям во внешнем облике разных сословий. Такие вещи обычно специфичны для конкретной эпохи и конкретного региона.  И не живут века. 

Осталось то, что связано с телесностью врага: уподоблением его зверю или деформацией черт, подчеркиванием его уродства. Естественно, такие приемы давно использовались в искусстве разных народов задолго до Средних веков, но именно в Европе на пороге Нового времени сложился набор визуальных решений, которые затем привели к появлению нового самостоятельного жанра — карикатуры.

На позднесредневековых изображениях мы без труда найдем язычников, иудеев, еретиков, грешников с длиннющими носами, зверскими чертами лица, агрессивной мимикой. Уродство лиц и тел должно было обличить уродство их душ. В Новое время художники продолжили игры с физиогномикой и стали представлять не только типажи, но и конкретных людей. Один из главных приемов карикатуры — утрирование каких-то особенностей внешности. Длинный нос становится еще длиннее, унылая долговязая фигура — еще тоньше и печальнее, толстый живот — еще огромнее. Человек превращается в физиогномическую гиперболу. И такая карикатура работает, пока изображенный остается узнаваемым. Это вид портрета, а портрет как жанр, по сути, родился на рубеже Средневековья и Нового времени. 

Но приемы визуальной сатиры к игре с лицом, конечно, не сводятся. Еще один инструмент, который восходит к Средним векам, — сближение или даже отождествление врага с дьяволом, источником зла.  

— Как это делалось?

— Просто. Как в Средние века обычно изображали дьявола и демонов? В облике крылатых теней, драконов и змеев — агрессивных гибридов, соединяющих элементы человека и зверей, рептилий, птиц и насекомых. Чтобы изобличить еретика или политического оппонента, можно было изобразить его бок о бок с демонами, показать, что они им верховодят, что он им служит; что они ему нашептывают, что делать. Или придать самому врагу облик дьявола, визуально отождествить его с источником зла. 

На протестантских гравюрах XVI века римские папы представали в облике драконов или змеев с человеческими лицами — земных дьяволов. Из религиозной полемики те же приемы перекочевали в политическую карикатуру, там тоже немало демонов и образов из Апокалипсиса. Где-то врага буквально обличали как агента сатанинских сил. Где-то образы превратились в визуальное клише, привычные знаки зла и порока. Доблестные санкюлоты и революционные гвардейцы сражаются с многоголовой гидрой контрреволюции, которая похожа на семиглавого зверя из Откровения Иоанна Богослова.

Если мы полистаем английские карикатуры времен наполеоновских войн, то увидим, что Бонапарта часто представляли в змеино-драконьем обличье. Или показывали, как демоны тащат его в преисподнюю. Бесы и адские котлы — один из привычных образов визуальной сатиры. Все это продолжает жить и в конце XIX века, и на протяжении всего XX века. В книге «Страдающее Средневековье. Парадоксы христианской иконографии», которую я написал вместе с Сергеем Зотовым и Дильшат Харман, приводится французская карикатура времен дела Дрейфуса. На ней этот капитан еврейского происхождения, которого ложно обвинили в государственной измене, предстает в облике дракона или змея с лицом человека. Этот прием родом из Средневековья.

Репрессивная несвобода пресекает любой открытый протест. И тогда вновь набирают силу другие — символические, иносказательные, непрямые формы несогласия

— В нынешних политических условиях будет всплеск интереса к карикатуре, к визуальному изображению?

— Думаю, да. Репрессивная несвобода пресекает любой открытый протест. И тогда вновь набирают силу другие — символические, иносказательные, непрямые формы несогласия, которые сложнее подвести под административную или уголовную статью. Хотя недавно в Нижнем Новгороде оштрафовали человека, который употребил слово «спецоперация» в кавычках, а на улицах задерживают людей, которые вместо плакатов стояли с пустыми листами бумаги. Появляются новые анекдоты, возвращается эзопов язык. Об этом прекрасно рассказывает антрополог Александра Архипова. Визуальная сатира тоже играет свою роль. Но сейчас она в целом сменила прописку. Это уже совсем не мое поле исследований. Рискую наговорить глупостей, но мне кажется, что карикатура как особый жанр (картинка в газете, нарисованная профессиональным карикатуристом) в России отошла на дальний план или вообще при смерти. Но есть разнообразный мир интернет-мемов, коллажей, фотожаб и прочих самодеятельных изображений, в которых главное — не качество исполнения, а идея. Ирония и смех — это часто инструмент тех, кто не может изменить реальность, а может лишь от нее дистанцироваться, пытается сохранить в ней себя, найти людей, у которых она вызывает такую же горечь.

Но есть, конечно, и другой смех — официальный, колеблющийся вместе с линией партии и правительства. За ним тоже важно наблюдать. Например, в Москве в районной газете, которую мне кладут в почтовый ящик, я уже в нескольких номерах видел перепечатку советских карикатур. Не новые карикатуры в советском стиле (такие тоже бывают), а старые советские карикатуры, которые теперь печатают на злобу дня. Все тот же дядя Сэм, бряцающий оружием, все те же обличения империалистов. То, что плохо забытое старое, возвращается, не может не пугать. Но есть и слабый повод для радости: вторичность этого языка. Вместо образа будущего тут перепевка прошлого. А все вторичное и неизобретательное легче и быстрее отмирает.

* Согласно требованию Роскомнадзора, при подготовке материалов о специальной операции на востоке Украины все российские СМИ обязаны пользоваться информацией только из официальных источников РФ. Мы не можем публиковать материалы, в которых проводимая операция называется «нападением», «вторжением» либо «объявлением войны», если это не прямая цитата (статья 57 ФЗ о СМИ). В случае нарушения требования со СМИ может быть взыскан штраф в размере 5 млн рублей, также может последовать блокировка издания.