«Ситуация непростая, но рабочая»: как живет фонд помощи ветеранам «Память поколений»
Фонд «Память поколений» был основан в 2015 году. За семь лет работы его сотрудники и волонтеры сумели оказать помощь почти 17 000 ветеранов боевых действий, потратив больше 2 млрд рублей. Среди подопечных фонда есть как те, кто воевал на Великой отечественной войне, так и люди, прошедшие Афганистан и Чечню. Фонд помогает подопечным получить высокотехнологичные протезы, пройти реабилитацию после серьезных ранений и в целом улучшить качество жизни — хронические больные при содействии фонда могут получить необходимые лекарства. Еще один проект «Памяти поколений» — «Активное долголетие», программа, которая дает возможность пожилым людям заниматься волонтерством и дольше оставаться активными. В рамках этого же проекта фонд помогает людям с деменцией и болезнью Альцгеймера.
Исполнительный директор фонда Екатерина Круглова, юрист по образованию, свою должность занимает уже шесть лет. Forbes Life она рассказала о том, как изменилась работа «Памяти поколений» с февраля этого года; обращаются ли в фонд участники «спецоперации»* на Украине и что ждет благотворительные организации дальше.
— Расскажите, какие изменения в работе фонда произошли за последние четыре месяца?
— На текущий момент работаем как и прежде. Ветераны обращаются за помощью каждый день. Конечно, сперва мы взяли небольшую паузу, чтобы понять, как работать с новыми логистическими цепочками для лекарственных препаратов. Нам нужно было адаптироваться к новым реалиям и немного перестроить операционные процессы: мы пересмотрели бюджет, изучили новых отечественных поставщиков. Мы пытались понять, какие лекарства сможем и дальше привозить из-за границы, а каким придется искать аналоги.
В какой-то момент было много обращений от ветеранов с диабетом. Это вообще достаточно большая категория среди наших благополучателей. Был период, когда везде, даже в Москве, пропал зарубежный инсулин, потому что люди, которые в нем нуждаются, купили сразу годовой запас. Когда ветераны не смогли найти лекарство, они тут же обратились к нам — даже те, кому мы обычно за свой счет инсулин не предоставляли. В тот момент мы просто направили их напрямую к нашим поставщикам. Но сейчас все поставки возобновились. Да и в целом можно сказать, что мы вернулись к обычному режиму работы. На самом деле, одно из крупных изменений произошло еще во время острого периода пандемии ковида. Раньше, если человеку не могли сделать какую-нибудь сложную жизненно необходимую операцию на территории России, мы отправляли его за границу. Конечно, это были единичные случаи, но мы возили людей, например, в Германию. Сейчас мы так не делаем, потому что не готовы брать на себя ответственность за сложно транспортабельных пациентов.
Также сейчас перед нами стоит важная задача: решить вопросы с протезированием, потому что в России почти не развито производство комплектующих. Все протезы, которые устанавливает фонд, очень дорогостоящие, технологичные и качественные, что, собственно, и отличает их от тех, которые предоставляет государство. При этом наши поставщики, которые вроде бы не уходят с российского рынка, взяли паузу и сейчас пытаются понять, какие распоряжения даст им головной офис. Мы понимаем, что у них на складах есть запас максимум месяца на три-четыре, причем на всю страну. А что будет потом — большой вопрос.
Протезы, закрывающие первичные потребности, на которых человек может, грубо говоря, выйти за хлебом, у нас есть. Но протезы с внешним источником питания, спортивные протезы, на которых человек может бегать, прыгать, на Эльбрус забираться (а у нас есть и такие ветераны), — с ними возникнут сложности. Среди наших клиентов многие прошли Чечню и Афган, это люди трудоспособного возраста, они очень активные. Для них архиважно не потерять мобильность.
Миссия нашей организации заключается в том, чтобы протезирование было таким качественным, что позволяло бы человеку в молодом трудоспособном возрасте практически не терять мобильности. С хорошим протезом человек даже может стать еще быстрее и сильнее — как бы странно это ни звучало. Очень важно попытаться сохранить такую возможность, потому что жизнь многих людей сильно потеряет в качестве, если их будут протезировать условно за 100 000 рублей — грубо говоря, костылем. Все ведь зависит от качества оборудования. У нас есть много спортсменов, да и просто людей, которые живут и работают, и вы никогда на поймете, что они идут на протезе, если увидите их на улице. Поэтому мы, конечно, будем приспосабливаться. Ведь мы меняем качество жизни человека, что, на мой взгляд, очень важно.
Сейчас мы ищем аналоги, пытаемся понять, есть ли у нас что-то в России. При первом приближении кажется, что многое из нужного есть, но мы не понимаем, в каких объемах.
У нас есть отдельная конкурсная программа, в рамках которой мы каждый год получаем заявки от госпиталей ветеранов войн, например, они сообщают: «Нам нужно оборудовать операционную». Мы выбираем 3-4 таких госпиталя и поставляем им медицинское оборудование. В начале года мы отложили участие в двух таких конкурсах, потому что пытались понять, сможем ли вообще что-то привезти. Сейчас мы уверены, что готовы поставить почти все необходимое. В одних случаях это будет оборудование из Европы, в других — его аналоги, потому что важно не только привести, но и обслуживать, ремонтировать, поставлять расходники.
Наше направление «Активное долголетие» впервые после пандемии вернулось в офлайн. За три месяца мы открыли Центры профилактики когнитивных расстройств в шести регионах. Ситуация непростая, но рабочая — насколько это возможно.
— Правильно ли я понимаю, что те, кто сейчас возвращается с территории «спецоперации», тоже считаются ветеранами боевых действий? У вас уже есть от них обращения?
— Да, они будут приравнены к этой категории, и им будет выдано ветеранское удостоверение. Пока у нас есть несколько заявок от тех, кто сейчас находится в госпитале. Они касаются минно-взрывных ранений, речь идет об ампутации. Сначала все должно зажить, только после этого мы можем приступить к первичному протезированию. Думаю, эти люди узнали о нас через сарафанное радио — скорее всего, у кого-то из раненых были родственники-военные.
— А психологическую поддержку вы оказываете?
— Первичную психологическую помощь пациенты получают в госпитале, а уже потом обращаются к нам. У нас есть договор с организацией психологов, по нему мы работаем во всей стране. Работать нужно не только с ветеранами, но и с их родственниками. У нас было много случаев, когда человек приходил в фонд, получал помощь, потом возвращался домой, а ему родственники говорили: «Какой ужас, ты инвалид! Ты такой бедный, такой несчастный!» Жалость только вредит, поэтому с родственниками нужно работать не меньше, чем с ветеранами.
У нас было много случаев, когда человек приходил в фонд, получал помощь, потом возвращался домой, а ему родственники говорили: «Какой ужас, ты инвалид! Ты такой бедный, такой несчастный!»
Наши подрядчики — те, к кому мы отправляем на протезирование, — тоже обязательно проводят реабилитацию. Потому что даже на суперкачественном, дорогостоящем протезе, который стоит 5 млн рублей, нужно учиться ходить. Нельзя просто приехать, привезти протез и сказать: «Вот, парень, это твоя новая нога». Поэтому мы берем все эти истории под ключ. Но, так как речь идет об очень серьезных расходах, мы не можем брать всех. Протез ведь нужно менять раз в три года, и пусть это стоит уже не 5 млн, а 2 млн, для большинства людей это все равно неподъемная сумма.
Когда человек приходит к нам с запросом на протезирование, мы осознаем, что будем вести его, скорее всего, долгие годы. Но мы всегда просим хотя бы попытаться получить от государства аналогичный протез — и некоторым людям в регионах это удается — тогда мы встречаемся еще через некоторое время. У кого совсем не выходит, тем мы помогаем. Мы всегда пытаемся объяснить людям, что и как им нужно сделать, какие документы собрать, куда обратиться. Иногда, чтобы все получилось, нужно сделать всего два шага.
Конечно, многим проще всего прийти и сказать: «Я хочу вот этот красивый протез — дайте мне его бесплатно». Поэтому сначала мы всегда просим предоставить нам официальный отказ от государства — подтверждение того, что в своем регионе человек не может получить такой протез.
— Получается, вы принимаете не всех?
— Нет, мы принимаем всех, кто к нам обращается. Но наши ресурсы не безграничны, и мы не можем «дублировать» государство, поэтому у нас есть определенные условия — чем мы обеспечиваем и в каком объеме. Если человеку 60 лет и он хочет просто ходить на работу, у него будет протез одного уровня, а если парню 30, он бегает и занимается спортом, то, конечно, все будет иначе. Мы не отказываем в сложных случаях — и еще делаем то, что государство не может обеспечить.
По закону о ветеранах все инвалиды имеют право на бесплатное протезирование, но дьявол, как всегда, кроется в деталях. Государство вроде бы всем обеспечивает, но пока это не всегда работает от региона к региону. Есть регионы, где работа социальных служб действительно налажена хорошо, и это касается не только Москвы. Но есть места, где вообще непонятно, как все происходит. По закону человек имеет право на все — даже на протез за 5 млн рублей. Но только он вынужден сперва пять лет за него биться — и то без гарантии победы. И все эти пять лет — а может и дольше — человек будет ходить без протеза.
Вопрос в том, разворачиваются ли соцслужбы в регионе лицом к человеку или делают все для галочки, чтобы на бумаге было красиво. То, что участников спецоперации приравняли к ветеранам боевых действий, можно назвать хорошим знаком. Важно, что это сделали сразу, и сейчас все они получат соответствующие документы. Российский закон о ветеранах достаточно хорошо написан. У нас вообще много хороших законов — а вот их исполнение не очень.
— Как вы думаете, сейчас ситуация будет меняться? За исполнением этих законов станут следить?
— Мы видим, что на уровне правительства нас слышат и стараются предпринимать все необходимые меры. Наш фонд, наверное, крупнейшая организация по работе с ветеранами в стране. Сейчас мы начинаем заново встречаться с нашими партнерами в министерствах и пытаемся донести одну простую мысль. Все еще хорошо помнят, как после Афганской войны вернулось много покалеченных, не только физически, но и морально, людей. Сейчас ситуация может повториться.
Если государство не будет адаптировать ветеранов боевых действий к нормальной жизни, то их заберет себе в первую очередь криминальный мир
Если государство не будет адаптировать ветеранов боевых действий к нормальной жизни, то их заберет себе в первую очередь криминальный мир. При этом нужно понимать, что эти люди уже держали в руках автомат. Те, кто не дойдет до криминала, дойдут до бутылки. Но самое главное, что речь сейчас идет об очень молодых ребятах. Работа с ними должна стать серьезным приоритетом государства, по крайней мере, мне хочется надеяться, что все это понимают.
Государству невыгодно, чтобы трудоспособный человек был вне рамок общества. Он должен работать и отчислять налоги. Если он в состоянии это делать, то у него наверняка будут и семья, и дети. С точки зрения не только гуманизма, но и простой логики всем лучше, когда у человека все в порядке.
— Как фонд сейчас чувствует себя в финансовом плане? Готовитесь к тому, что денег станет меньше?
— Готовимся — в первую очередь морально. Понятно, что для наших доноров мы сейчас не на первой линии радара, бизнес тоже перестраивается под текущие реалии. Но наш бюджет до конца 2022 года полностью сверстан, поэтому мы понимаем, что он будет выполнен. Что будет в 2023 году еще неясно, но, наверное, с этим мы пока ничего не можем сделать. Ближе к осени станет яснее, а пока мы работаем в штатном режиме и постоянно пытаемся разговаривать с нашими партнерами, доносить до них, что сейчас мы в порядке, но дальше нужно будет что-то делать. Я думаю, уже к октябрю все организации поймут, сколько у них осталось оборудования, комплектующих, «запчастей» и что им нужно дополнительно для полноценной работы. И мы тогда тоже поймем, куда движемся.
Конечно, у нас есть множество частных жертвователей, но основной вклад с точки зрения финансов вносят пять-шесть крупных доноров. И сейчас все благотворительные программы на будущий год заморожены, потому что весь бизнес пытается понять, что ему делать. Они взяли паузу, чтобы провести некую внутреннюю инвентаризацию.
— А что еще в этой ситуации может сделать бизнес, чтобы поддержать работу фондов?
— У нас очень крупный фонд, поэтому мы будем так же качественно выполнять все программы. Как бы цинично это ни звучало, нам нужно только финансирование. Конечно, нам, как и всем фондам, важно, чтобы бизнес продолжал нас поддерживать. Безусловно, сами мы не справимся. Надеемся, что руководители бизнеса это поймут и вернутся к своим программам поддержки как можно скорее. При этом есть маленькие и средние фонды, которым можно помочь разными способами — необязательно деньгами, если их нет. Если у компании освободилась площадь, заберите фонд к себе, освободите их от арендной платы, помогите им снизить административные расходы — пусть даже на бумагу для принтера. Всегда нужна помощь с транспортировкой.
В последние годы появилось много небольших, но замечательных благотворительных организаций, которые делают, казалось бы, неочевидные, но действительно нужные вещи. Я всегда привожу в пример маленький фонд, который нанимает сиделок для детей-сирот, попавших в больницу. Дети там совсем одни, а эта сиделка живет с ребенком как мама, пока он болеет. Ребенку важно, что есть взрослый, который никуда не уходит, заботится о нем, гладит его. Может быть, это не спасает жизни (хотя кто знает?), но совершенно точно делает детей счастливее. И таких инициатив в стране много. Им сейчас очень тяжело, и их всегда можно поддержать. Главное — захотеть.
* Согласно требованию Роскомнадзора, при подготовке материалов о специальной операции на востоке Украины все российские СМИ обязаны пользоваться информацией только из официальных источников РФ. Мы не можем публиковать материалы, в которых проводимая операция называется «нападением», «вторжением» либо «объявлением войны», если это не прямая цитата (статья 57 ФЗ о СМИ). В случае нарушения требования со СМИ может быть взыскан штраф в размере 5 млн рублей, также может последовать блокировка издания.