«Ядерный конец света все не наступал»: почему так сложно предсказать будущее

Редакция Forbes Life Автор

Предвкушение, предчувствие, предвидение, предугадывание, предсказание, прогноз — без них наша жизнь, какой мы ее знаем, совершенно невозможна. В издательстве «НЛО» выходит книга «Прозревая будущее» Мартина ван Кревельда — израильский историка и аналитика, в которой он рассказывает, как человечество пыталось заглянуть в будущее и узнать, что ждет впереди

Принято считать, что первым, кто утверждал, что свобода воли не более чем иллюзия, был древнегреческий философ Эпикур, живший около III века до н.э. С тех пор многие мыслители, в том числе весьма известные, высказывали сходные мысли. Сегодня над тем, чтобы найти секретную формулу, которая позволит каким-то образом обойти или обуздать свободу воли и затем вычислить мысли и поступки людей, бьются лучшие нейробиологи, IT-гиганты, такие как Amazon, Google и Facebook, а также, конечно, органы охраны порядка и спецслужбы, которые работают со сходными технологиями. И все же вопрос, как объяснить индивидуальное и коллективное человеческое поведение, не принимая во внимание «призрака из машины», не изменился ни на йоту. Хотя теперь мы намного больше знаем о клетках мозга, дендритах, аксонах, синапсах, о химических и электрических механизмах передачи нервных импульсов, по большому счету можно сказать, что от решения вопроса свободы воли мы так же далеки, как и наши предки десятки веков назад. Это похоже на попытку поймать мираж: когда нам кажется, что мы уже близко, он вдруг еще отдаляется.

Грубо говоря, предсказание должно быть либо верным, либо ложным на все 100%. Мы либо попадем в аварию, либо нет. Дождь либо будет, либо нет. Война либо начнется, либо нет. Все, что находится между двумя этими крайностями, — это не столько предсказание, сколько уклонение от ответа. На практике, однако, — за исключением области физики, да и то не целиком (в метеорологии, как мы убедились, сталкиваются с теми же проблемами),— предсказания не будут такими железными. Одна ситуация имеет «очень высокую вероятность», другая «маловероятна». Цена определенных акций может взлететь или упасть (на портале Bloomberg, кажется, каждое второе предложение несет в себе такую неопределенность). Проблема в том, что люди с разным темпераментом и в разном умственном и психическом состоянии наверняка интерпретируют это по-своему. То, что кому-то кажется оправданным риском, другие посчитают опасной авантюрой. То, что одному кажется проще простого, для других будет тяжелым препятствием.

Как правило, в таких случаях используют процентные обозначения. Вместо «Завтра пойдет дождь» ведущий прогноза говорит: «Существует 60-процентная вероятность дождя». Вместо того чтобы сказать «начнется война», разведчик скажет начальству: «Существует 10-процентная вероятность, что начнется война». Это хорошее решение для того, кто делает предсказание, ведь никто не сможет его оспорить; пойдет дождь или нет, случится война или нет, он в любом случае окажется прав. Но что в действительности значат эти 60%, 40% или 20%? Это также зависит от психологического настроя того, кто смотрит или слушает прогноз, их статуса в обществе и т. п. То, что существует 60-процентная вероятность дождя, кого-то заставит взять с собой зонтик, а кого-то, наоборот, — оставить его дома. Один командующий посчитает, что 10-процентная вероятность вооруженного конфликта — это много, а другой — что это мало.

Вот история, которая послужит хорошей иллюстрацией этой проблемы. Израильский генерал Рафаэль Эйтан, известный своим специфическим чувством юмора, в 1970-х годах служил главой аппарата. Однажды ему потребовалось согласовать воздушную атаку. Он спросил о погоде и получил ответ, что с 20-процентной вероятностью пойдет дождь. «Нет, — сказал он. — Вероятность 50%: дождь либо будет, либо нет».

Другое препятствие на пути к успешному предсказанию будущего — время. В своих работах Фридрих Ницше неоднократно ссылается на «der ewige Wiederkehr», вечное возвращение. Он, конечно, не был первым, кто высказал подобную идею. По меньшей мере, можно вспомнить французского социалиста Луи Огюста Бланки (1805–1881), который пытался доказать ее при помощи математических вычислений. Идея, лежащая в основе такого мировоззрения, проста. Предположим, для Ньютона пространство и время бесконечны, а число вещей, которые существовали, существуют сейчас и будут существовать в будущем,— нет.

В таком случае эти вещи должны повторяться бесчисленное количество раз — как пишет Ницше в одной из своих заметок, можно обнаружить повторяющейся «каждую свою боль и каждую свою радость, и каждого друга и каждого врага, и каждую надежду и каждое заблуждение, и каждую былинку и каждый солнечный луч, и совокупность всего вообще».

Даже остановившиеся часы дважды в день правильно показывают время. Если Ницше прав, любое предсказание, каким бы логичным или, наоборот, возмутительным оно ни было, рано или поздно должно сбыться — вероятно, включая и идею о том, что Луна должна превратиться в сыр или наоборот. Но верно и обратное: предсказание, в котором не называется точное время и место, не может быть разоблачено. Если такое происходит, следует ответить: «Просто подождите, и увидите». Именно так поступали визионеры, тысячелетиями твердившие нам о грядущем конце света, и так говорили и говорят все, кто предрекал, что перенаселенность и сокращение ресурсов приведет к обнищанию населения, голоду и войнам, начиная с Томаса Мальтуса в 1796 году. И вновь и вновь, когда пророчество не сбывается, они просто переносят его дату.

То же верно в отношении самых фанатичных поклонников марксистской теории, начиная с Розы Люксембург (утверждавшей, что капитализм невозможен) и вплоть до Никиты Хрущева («Мы вас похороним»), которые на протяжении доброй половины XX века продолжали ждать «неизбежного» триумфа коммунизма. Даже сегодня найдутся те, кто продолжит настаивать на том, что марксизм — «философия будущего». По тому же пути, возможно, идет высказанная Рэймондом Курцвейлом теория о скором наступлении сингулярности, когда машины получат власть над нашими мозгами, ведь дату ее осуществления тоже несколько раз переносили. Именно для того, чтобы решить эту проблему, Филип Тетлок запустил свой проект «Экспертное политическое суждение» — однако он лишь пришел к идее, которую вряд ли можно назвать новой: чтобы лучше представить себе будущее, нужно нанять лучших (то есть самых пытливых), наименее зашоренных и категоричных работников.

Отличным примером ошибочности предсказаний «sine die» служат так называемые Часы Судного дня. С идеей часов выступили в 1947 году редакторы журнала «Бюллетень ученых-атомщиков» (Bulletin of Atomic Scientists) — они надеялись, что это поможет рассказать публике об опасностях атомной войны и подтолкнет к разоружению. Стрелки часов, за 70 лет своего существования, отдалялись от полуночи самое большее на 17 минут. Скандал по поводу того, что Трамп назвал Ким Чен Ына «маленьким человеком-ракетой» в 2017 году, заставил часы показывать без двух с половиной минут полночь. Две с половиной из 1440 —это действительно очень близко! Но эти часы ни разу за всю свою историю не показали, когда действительно начнется война. Завтра? Через год? Через пять лет?

Итог нетривиален. Одно дело — знать, что акции такой-то компании вырастут. И совсем другое—знать, в какой день конкретно они вырастут. Наши возможности подготовиться к тому, что, как нам стало известно, произойдет завтра, ограниченны. Если же мы ожидаем, что что-то случится через пять лет, то можем принять более значительные предосторожности и отложить это событие. Время шло, а ядерный конец света все не наступал, и Часы Судного дня перестали воспринимать всерьез: они были настолько неточны, что предсказать с их помощью, скоро ли ядерная война, было невозможно. Вероятно, поэтому редакторы «Бюллетеня ученых-атомщиков» решили пересмотреть принципы установки времени на этих часах. Для верности они продолжали утверждать, что мы все еще на пороге ядерной войны. Но пару лет назад стали учитывать и другие типы опасности, например глобальное потепление, биобезопасность и кибернетические войны. Остается только ждать, когда они добавят в этот список терроризм и врезающийся в Землю астероид.

Предположим, наконец, что все сложности удалось преодолеть и стало возможным увидеть будущее. Мы обнаружим, что известное будущее очень отличается от неизвестного. Согласно диалектической логике, если что-то «известно» всем, значит, оно уже стало или скоро станет ложью. И наоборот, если будущее неизвестно и невообразимо, то нам даже не стоит пытаться отдалить его или приблизить. Именно об этом свидетельствуют уже упоминавшиеся мной «черные лебеди». Единственное, что нам остается,— двигаться дальше, быть предусмотрительными, не складывать все яйца в одну корзину (или, наоборот, укреплять эту корзину изо всех сил), надеяться на лучшее и позволить жизни идти своим чередом.

Фаталистам знание будущего, даже если они могут его достичь, ни к чему. Эдипу рассказали, что готовит ему судьба, но ему не удалось скрыться от нее, он все равно убил отца и женился на матери, как и предсказывал оракул. Некоторые пророчества —самосбывающиеся. Греко-римский историк Геродиан, живший в начале III века, рассказывает такую историю об императоре Каракалле. Каракалла, как делали многие великие люди, обратился к предсказательнице, чтобы узнать, какой будет его смерть. Он узнал лишь, что его заменит один из его генералов, Макрин. Макрин случайно увидел письмо, в котором было описано пророчество, и убил императора, чтобы спасти собственную жизнь.

Если мы знаем, что что-то неизбежно — например, что Солнце излучает все больше радиации и скоро испепелит нас,— зачем пытаться предотвратить это или даже думать об этом? С другой стороны, многие предсказания были условными и сделаны так, чтобы побудить людей изменить свое поведение. Поступая таким образом, они могли избежать того будущего, которое им прочили: раскайся или попадешь в ад. Иногда, как во времена короля Иосии, это работало (4-я Цар. 22). Это верно и сегодня. Если достаточно людей знают, или думают, что знают, что такие-то акции упадут или взлетят, они могут стимулировать этот процесс, покупая их или продавая. Если достаточно большое количество людей поверит в прогноз относительно исхода выборов, то они могут присоединиться к победителю, более активно ему противостоять или просто не явиться на выборы, и это непосредственно скажется на результате. Утверждается даже, что именно опросы и формируют общественное мнение.

Стадный эффект, как это называют, применим не только к идеям о будущем, но и к методам, которые используются для формирования подобных идей. Эти методы, будучи обнародованными, могут начать распространяться, подобно вирусу, от одного предсказателя к другому. Когда все пользуются одной системой, это приводит к наиболее резким падениям и взлетам. Считается, что стадный эффект сыграл значительную роль в экономическом кризисе 2007–2008 годов. Сообщая водителю, что определенная дорога перегружена, популярное приложение-навигатор Waze побуждает его выбирать объездной путь и тем самым разгружает дорогу. Верно, конечно, и обратное.

Другими словами, существует множество примеров, доказывающих, что знание о будущем, точное или нет, влечет за собой его изменения. В Евангелии об этом говорится лаконично: «Вы знаете, что если бы ведал хозяин дома, в который час придет вор, то бодрствовал бы и не допустил бы подкопать дом свой» (Лк. 12:39). Если мы можем что-то предсказать, то очень часто можем и сделать так, чтобы этого не случилось. Вновь повторю, что такая логика нетривиальна. Если бы США знали о японской атаке на Пёрл-Харбор, она не стала бы неожиданностью. Как позднее написал главнокомандующий Эдвард Хазбенд Киммел, он бы принял все возможные предосторожности. По меньшей мере, количество жертв среди американцев значительно бы уменьшилось, а среди японцев — возросло. Возможно также, что, если бы японская разведка донесла, что американцы прознали об их планах и подготовились, Япония бы вовсе не стала атаковать. Утром 6 октября 1973 года Израиль, несмотря на то что разведка доложила об угрозе арабской коалиции, не мобилизовал свои войска — в том числе потому, что это могло бы разжечь войну, которой так боялись и стремились избежать.