«Город — это не здания, город — это люди»: кто живет в подсознании Москвы

«Тень» стала первым опытом художественной литературы для Ивана Филиппова, известного по многочисленным рецензиям на сериалы и аналистическим текстам о киноиндустрии. Это детектив с элементами фантастики «Тень» — о поисках справедливости, которые не заканчиваются даже после смерти. Во многом, это роман-метафора о современных социальных и политических проблемах России.

В аварии погибает девушка Соня. За ее дело берется следователь Степа Корнеев, который уже в начале романа получает пулю в грудь. Но смерть для Степы — это только начало приключений. Он оказывается в подсознании Москвы, потустороннем мире, в котором обитают души всех убитых и похороненных не по канонам жителей и гостей столицы, начиная с момента основания города. Степа попадает в Подмосковие. Роман будет опубликован в декабре сразу в двух форматах — печатном в издательстве «Inspiria», и в виде аудиокниги на Storytel.

Forbes Life публикует отрывок о том, как главный герой попадает в другой мир и знакомится с его обитателями. 

Они взбирались, казалось, целую вечность, но наконец Фомич и Степа очутились перед цветной деревянной дверью. Фомич почтительно толкнул дверь, и вслед за ним Степа вошел в просторный зал. Десятки узких окошек с витражами пропускали сюда теплый цветной свет. У дальней стены стоял высокий резной деревянный трон. 

Как только Фомич со Степой вступили в зал, гул десятка одновременно говорящих голосов моментально смолк, слышны были лишь звуки их шагов. Степа оторопело оглядывался: по обе стороны от трона стояли люди. Пока они шли к терему, он уже успел обратить внимание на необычных жителей, но не был готов увидеть столь разношерстную толпу. 

Десятки или даже сотни самых необычных людей. Здесь были монгольские лучники, шведские и немецкие рыцари, щегольски одетые молодые дворяне в высоких цилиндрах, гимназические преподаватели в сюртуках, пара бояр в высоких бобровых шапках, мужчины и женщины в костюмах, кажется, всех возможных эпох, от древней Руси до настоящего времени. Степа только мотал головой в изумлении, поминутно задерживая взгляд то на одном, то на другом необычном члене здешнего общества. 

Вот, опираясь на булаву, стоит дружинник в кольчуге. Рядом с ним, прислонившись к декоративной колонне, стоит немецкий рыцарь в броне. Позади них переминается с ноги на ногу нервная женщина лет сорока, одетая в модное в тридцатые годы платье, в руке у нее тоненькая сигарета в перламутровом мундштуке. Чуть поодаль теснятся несколько священников в хмурых подрясниках, стоящий рядом с ними епископ в парадном облачении выглядит как павлин в окружении воронов. 

Подходя вслед за Фомичом все ближе к резному трону, Степа заметил людей, очевидно попавших сюда даже из его времени. Какие-то ребята в джинсах и свитерах, девочки с прическами из восьмидесятых в коротеньких платьях с леопардовым принтом. Солидный мужчина в малиновом пиджаке только что спорил с польским крылатым гусаром, а за ними о чем-то шушукались две молодые девушки в одинаковых старомодных костюмах горничных. 

Прямо перед троном Степу и Фомича встретил сухощавый старичок в аккуратном костюме, с аккуратной прической и аккуратным пулевым отверстием в основании черепа. Отверстие Степа успел рассмотреть, пока старичок, стоя вполоборота к пришедшим, о чем-то спорил с человеком в генеральской форме с золотыми эполетами. Белизна его бакенбард приятно оттеняла синеву лица, а на толстой генеральской шее был туго затянут алый шелковый шнурок. 

Старичок прекратил спор, повернулся к ним и снял пенсне. Он улыбнулся и протянул Степе руку. 

— Очень приятно, молодой человек. Позвольте представиться: я — профессор Московского университета Антон Андреевич Вознесенский. Покойный. К вашим, так сказать, услугам. 

— Степа, — растерянно ответил он и тут же поправился: — Майор Корнеев, Степан Викторович. 

— Так вот, Степан Викторович... позвольте я буду называть вас Степой? В конце концов, у нас немалая разница в возрасте да и в, гхм, социальном положении. 

Степа даже не обиделся (или не понял) и кивнул. Фомич остался у подножия трона, и профессор Вознесенский, ни на секунду не переставая говорить, увлек Степу за собой. 

— Понимаете ли, Степа, мы давно ждем вас. Весь город только о вас и говорит, но вы, конечно, пока этого не понимаете. Вы ведь важная особа. Я полагаю, Фомич мало что смог объяснить вам, он человек неразговорчивый, но мы все мигом исправим. Позвольте лишь сначала представить вас царевне. 

И Степа понял, что он так увлекся разглядыванием разношерстной публики, что ни разу даже не посмотрел на трон. Он поднял глаза. С трона на него смотрела девушка восточной внешности, нет, наверное, девочка лет шестнадцати. Она обладала тем удивительным типом красоты, когда кажется, что человек сделан из фарфора, и если в его сторону даже подышать неудачно, то он вдруг покроется трещинами и рассыплется на маленькие осколки. 

Черные волосы ее были убраны в аккуратную косу, тонкие черты лица и миниатюрный носик лишь подчеркивали красоту ее по-настоящему огромных миндалевидных глаз. Голову девочки перехватывал тоненький серебряный обруч. Общую картину портила лишь длинная ровная рана на смуглой шее. Девушка смотрела на Степу с любопытством и ожиданием. 

— Здравствуй, Степа. 

Звонкий голос царевны окончательно развеял у Степы все сомнения относительно ее возраста, она была еще подростком. Почему-то от этого он почувствовал себя немного легче и даже улыбнулся. Если бы Степа видел себя тогда со стороны, он вряд ли решился бы на улыбку, но зеркало ему в тот день еще не встретилось, и он улыбался, полагая, что производит на Царевну самое что ни на есть положительное впечатление. Царевна и правда улыбнулась. В конце концов, она была настоящей принцессой, а значит, ей не подобало указывать своим подданным на недостатки их внешности. 

— Степа, позволь представить тебя нашей повелительнице, царевне Хутулун. 

Хутулун еще раз благосклонно улыбнулась Степе и кивнула профессору. Наверное, всему виной был ее возраст, но Степе казалось, что царевна изо всех сил старается сохранить серьезный тон и не расхохотаться. Вот и сейчас она обратилась к нему подчеркнуто официально, хотя Степа был готов поклясться, что из-за ее вежливых слов рвется озорная улыбка. 

— Прежде чем я скажу тебе, зачем я позвала тебя, я позволю профессору Вознесенскому ответить на вопросы, которые у тебя уже есть. Наверняка профессор захочет также рассказать вкратце о нашем мире, куда ты попал, я знаю, ему такие лекции всегда доставляют особое удовольствие. 

Профессор и правда, услышав слова принцессы, приосанился, принял серьезный вид и надел пенсне. Тон его сразу стал чуть более официальным. 

— Позвольте мне, дражайший Степан, для начала осведомиться: какой вопрос сейчас занимает вас больше всего? Степа совершенно не ожидал, что разговор примет такой оборот и выпалил первую пришедшую в голову мысль: 

— А откуда тут слон? 

Профессор Вознесенский наклонил голову и удивленно посмотрел на Степу поверх пенсне. Где-то за его спиной раздалось приглушенное хихиканье. 

— Слон? Простите, Степан Викторович, я не ослышался? Вас интересует именно слон? 

Сдавать назад было уже поздно, и Степа решил позориться до конца. 

— Ну да. Мы его встретили по дороге. Откуда тут слон? 

Вознесенский уступил. В конце концов, объяснял он себе, Степан Викторович пережил шок, странно ожидать от него вменяемого поведения... 

— Слон был подарен царю Ивану IV, который, наверное, известен вам как Иван Грозный, персидским шахом. Шахом Тахмаспа, но возможно, что и Аббасом. Историки не могут установить этот факт достоверно. Слон был привезен в Москву вместе со своим братом в дар царю. С ними был прислан дрессировщик, чтобы ухаживать за животными. Выехали в Москву два слона, но доехал, к несчастью, только один. 

Степа не слушал профессора. Вопрос про слона, как правильно догадался Вознесенский, был какой-то странной инстинктивной реакцией его погибшего мозга. На самом же деле Степу занимал совсем другой вопрос. 

— Царю понравился слон, он играл с ним и, как пишут источники, любил резать ему лоб острым кинжалом. Но потом в Москве случилась чума, и царю донесли, что именно слон виноват в моровом поветрии и что с ним болезнь пришла в столичный город. 

Профессор оглядел собравшихся, которые заскучали во время его короткой лекции. 

— Первым убили арапа, ухаживавшего за слоном. — Вознесенский еще раз посмотрел на слушателей. — Мохаммед, ты ведь тут? 

Откуда-то из-за спин высоких бояр вперед протиснулся смуглый юноша с приветливым лицом. Черные волосы слиплись у него от крови в том месте, где опричники царя раздробили ему череп древками бердышей. 

— Тут я, тут. 

Мохаммед подошел ближе к трону и обратился теперь к Степе. 

— А потом они убили слона, отрезали его бивни и принесли царю. Нам было грустно умирать, мы со слоном полюбили этот город... Но царь положил мне слишком хорошее жалованье, другие слуги не хотели, чтобы какой-то «черномазый басурманин» получал больше, чем они... 

Рассказ о таком понятном и таком грустном финале даже отвлек Степу от его размышлений. Удивительно, как могли меняться декорации или обстоятельства, но как неизменна оставалась человеческая природа, заставляющая людей губить чужие жизни. Даже не ради наживы, а просто из зависти. Такая система моральных координат была Степе понятна, за годы службы он встречал подобных историй десятки. 

Вознесенский нетерпеливо кивнул Мохаммеду, как бы давая ему знак, что разговор окончен и пора бы ему отойти от трона. Он раздраженно повернулся к Степе. 

— Ну, когда тайна слона вам объяснена, может быть, у вас есть какие-то еще вопросы?