В один из обычных декабрьских дней я совершал обход нашей больницы в сопровождении инфекциониста Деборы Йоко и микробиолога Сюзан Марино, членов нашего отдела инфекционного контроля. Вместе со своими тремя коллегами они постоянно следят за тем, чтобы по больнице не распространялись инфекции. Эта работа не на виду, да и сами они люди скромные. Йоко 45, у нее мягкий голос и веснушки. На работе ходит в кроссовках. Марино за 50 , она сдержанная по натуре. Но им доводилось справляться и с эпидемиями гриппа, и с легионеллезом, и с бактериальным менингитом с фатальными последствиями, а всего пару месяцев назад, судя по результатам биопсии мозга пациента, они столкнулись с болезнью Крейтцфельдта — Якоба — инфекцией страшной не только потому, что она неизлечима и смертельна, но также потому, что ее возбудителя под названием прион невозможно уничтожить обычной термической стерилизацией. К тому моменту, когда пришли результаты анализа, через инструменты для биопсии мозга, которые использовал нейрохирург, уже могли быть заражены другие пациенты. Но работники отдела инфекционного контроля вовремя отследили эти инструменты и подвергли их химической стерилизации. Йоко и Марино повидали корь, чуму и туляремию (вызываемую исключительно легко распространяющейся в больничных лабораториях бактерией, которая считается вероятным средством биологического терроризма). Однажды они инициировали отзыв из продажи замороженной клубники в масштабе всей страны после того, как отследили вспышку гепатита А, обнаружив вирус в партии ягод, которые подавали на вечеринке вместе с мороженым. В последнее время, сказали они мне, в больнице распространены ротавирус, норовирус, несколько штаммов синегнойной палочки, сверхрезистентная клебсиелла и вездесущий бич со временных больниц — резистентные бактерии Staphylococcus aureus и Enterococcus faecalis, частые причины пневмоний, раневых инфекций и инфекций кровотока.
Каждый год два миллиона американцев подхватывают какую-нибудь инфекцию в больницах. Девяносто тысяч от этой инфекции умирают
По данным Центров по контролю и профилактике заболеваний США, каждый год два миллиона американцев подхватывают какую-нибудь инфекцию в больницах. Девяносто тысяч от этой инфекции умирают. Самое сложное в работе отдела инфекционного контроля, говорит Йоко, не борьба с самыми разнообразными инфекциями, с которыми они сталкиваются, и не паника, которая иногда охватывает пациентов и персонал. Нет, сложней всего заставить практикующих врачей, таких как я, делать то единственное, что надежно тормозит распространение инфекций, — мыть руки.
Они перепробовали практически все. Проходя по хирургическому отделению, куда поступают мои пациенты, Йоко и Марино показали мне предупреждения, которые они развесили, раковины, которые переместили, новые раковины, которые велели установить. Некоторые раковины они сделали автоматическими. Они приобрели специальные тележки стоимостью по пять тысяч долларов, на которых в одной эргономичной, компактной и эстетичной упаковке есть все необходимое для того, чтобы помыть руки, надеть перчатки и халат. Они раздавали бесплатные билеты в кино тем отделениям, где лучше всего соблюдали требования. Они выпустили карточки с отчетами о гигиене. Однако все эти мероприятия не улучшили ситуацию. Наша внутрибольничная статистика демонстрировала то же, что и данные из любых других больниц: что мы, врачи и медсестры, моем руки в три или два раза реже, чем полагается. Пожав руку пациенту c насморком, сняв липкую повязку с чьей-либо раны, прижав стетоскоп к чьей-то потной груди, большинство из нас просто вытрут руки о собственный белый халат и отправятся дальше — осмотреть следующего пациента, сделать запись в истории болезни или перекусить.
Почему за 140 лет педантичность операционной не вышла за пределы ее двойных дверей — загадка
К нашему стыду, в этом нет ничего нового. В 1847 году венский акушер Игнац Земмельвейс, которому было тогда 28 лет, пришел к знаменательному заключению, что, поскольку доктора не всегда или недостаточно тщательно моют руки, в послеродовых септических осложнениях они могут винить только себя. Послеродовая лихорадка, также называемая пуэрперальным сепсисом, была ведущей причиной материнской смертности при родах в эпоху, предшествовавшую антибиотикам (и до того, как выяснилось, что возбудителями инфекционных заболеваний являются микроорганизмы). Это — бактериальная инфекция, чаще всего вызываемая стрептококком, той же бактерией, которая вызывает острый фарингит. После родов она из влагалища попадает в матку. Каждый год в больнице, где работал Земмельвейс, из трех тысяч рожениц от этой болезни умирали 600 или даже больше, и материнская смертность достигала 20%. Среди женщин, рожавших дома, умирало не более 1%. Земмельвейс пришел к выводу, что инфекцию среди пациентов распространяли сами врачи, и обязал всех врачей и медсестер своего отделения мыть руки щеточкой для ногтей и обрабатывать их хлоркой перед осмотром каждого больного. Смертность от послеродового сепсиса мгновенно снизилась до 1% — казалось бы, неопровержимое доказательство его правоты. Однако другие врачи не спешили менять свой подход. Некоторых коллег его заявления даже оскорбили; для них было невероятным, что доктора могли убивать своих пациентов. Земмельвейса не только не одобрили, но конце концов даже уволили с работы.
История Земмельвейса дошла до нас как наглядный пример упрямства и слепоты врачей. Но это не такая уж простая история. Частично проблема заключалась в том, что в XIX веке у врачей было множество объяснений послеродовой лихорадки и каждое казалось в равной мере разумным. Например, существовало твердое убеждение, что причиной были миазмы в воздухе больниц. А Земмельвейс почему-то отказался публично объяснить логику своей теории или обосновать ее убедительными экспериментами на животных. Вместо этого призывы продемонстрировать доказательства он воспринял как личное оскорбление и агрессивно нападал на своих критиков.
Каждый год в больнице, где работал Земмельвейс, из трех тысяч рожениц от этой болезни умирали 600 или даже больше, и материнская смертность достигала 20%.
«Вы, герр профессор, являетесь соучастником этого массового убийства», — писал он одному акушеру из Венского университета, подвергавшему его теорию сомнению. В письме коллеге из Вюрцбурга он заявлял: «Если вы, герр Гофрат, не доказав ошибочности моей доктрины, продолжите настраивать своих учеников [против нее], клянусь перед Богом и всем миром, что вы — убийца, и не будет несправедливостью, если вы войдете в “историю послеродовой лихорадки” как медицинский Нерон». Его собственный персонал отвернулся от него. В Пеште, куда он переехал, потеряв работу в Вене, он, бывало, стоял возле раковины и бранил каждого, кто забывал помыть руки. Люди начали умышленно уклоняться, иногда даже саботировать предписание мыть руки. Да, Земмельвейс был гением, но он также был безумцем, и это превратило его в гения-неудачника. Лишь через 20 лет Джозеф Листер опубликовал в британском медицинском журнале Lancet свой призыв использовать антисептики в хирургии в понятной, более убедительной и более уважительной форме.
Однако после 140 лет заражений по вине врачей поневоле задаешься вопросом, что, может быть, нужен именно безумец, чтобы остановить их. Подумайте только, с чем приходится бороться Йоко и Марино. На коже человека нет ни одного участка, свободного от бактерий. Численность бактерий на кистях рук варьирует от пяти тысяч до пяти миллионов колониеобразующих единиц на квадратный сантиметр. На волосах, под мышками и в паху концентрации даже еще выше. В глубоких бороздках на коже рук задерживается от 10 до 20% этой микрофлоры, поэтому удалять ее сложно даже щетками, а стерилизация невозможна. Но хуже всего под ногтями. Поэтому, согласно последним требованиям Центров по контролю и профилактике заболеваний, ногти у персонала больниц должны быть не длиннее пяти миллиметров, и никаких накладных ногтей.
Обычное мыло в лучшем случае обеспечивает среднюю степень дезинфекции. Компоненты мыла удаляют нестойкие загрязнения и жир, но, если мыть руки в течение 15 секунд, бактерий становится всего на порядок меньше. Земмельвейс понял, что обычного мыла недостаточно, и использовал для дезинфекции раствор хлора. Современное антибактериальное мыло содержит такие химические вещества, как хлоргексидин, разрушающие мембраны и белки микроорганизмов. Но даже при использовании правильного мыла тщательное мытье рук требует соблюдения строгой процедуры. Сначала нужно снять часы, кольца и иные ювелирные украшения (идеальные места для скопления бактерий). Затем намочить руки теплой проточной водой. Нанести мыло, вспенить и обработать все поверхности, включая нижнюю треть предплечий, в течение рекомендованного производителем времени (обычно от 15 до 30 секунд). Смывать не менее 30 секунд. Тщательно высушить чистым одноразовым полотенцем. Затем этим же полотенцем взяться за кран и закрыть его. Повторять после каждого контакта с пациентом.
Практически никто так не делает. Это кажется невозможным. На утренних обходах наши ординаторы осматривают по 20 пациентов в час. У медсестер в отделениях реанимации и интенсивной терапии примерно столько же контактов с пациентами, между которыми требуется мыть руки. Даже если сократить весь процесс мытья до одной минуты на пациента, все равно это означает, что треть времени персонала уйдет только на мытье рук. Такое частое мытье рук может также вызывать раздражение кожи, отчего может развиться дерматит, что само по себе увеличивает количество бактерий.
В Европе уже почти два десятилетия используются спиртовые растворы и гели, меньше раздражающие кожу, чем мыло, но по неизвестной причине они лишь недавно прижились в Соединенных Штатах. Это более быстрый метод: чтобы протереть гелем ладони и пальцы и дать ему высохнуть на воздухе, требуется всего примерно 15 секунд. Диспенсеры легче установить у постелей, чем раковину. А спиртовые средства в концентрации от 50 до 95% также более эффективно удаляют микроорганизмы (удивительно, но чистый спирт менее эффективен — для разрушения белков микроорганизмов нужно хотя бы немного воды).
Тем не менее Йоко потребовалось больше года, чтобы приучить наш персонал использовать 60%-ный спиртовой гель, который мы недавно приняли на вооружение. Сначала его внедрение тормозилось опасениями персонала, что из-за него воздух в здании станет токсичным. (Этого не произошло.) Затем, несмотря на свидетельства обратного, возникли страхи, что гель будет сильней раздражать кожу. Поэтому закупили средство с алоэ. Люди начали жаловаться на запах. Тогда алоэ убрали. Потом часть медсестер отказалась использовать гель, когда пошли слухи о том, что он приводит к снижению фертильности. Эти слухи утихли, только когда отдел инфекционного контроля предъявил доказательства того, что спирт не впитывается через кожу, а наш специалист по фертильности одобрил применение геля.
Гель наконец стали использовать повсеместно, и показатели соблюдения гигиены рук значительно улучшились: примерно с 40 до 70%. Но — и это тревожный результат — показатели внутрибольничной инфекции не снизились ни на йоту. Оказалось, что мало соблюдать требования на 70%. Если 30% времени люди не обрабатывали руки, шансов для передачи инфекций все равно оставалось предостаточно. Действительно, темпы распространения резистентных стафилококковых и энтерококковых инфекций продолжали расти. Каждый день Йоко получает таблицы с данными. Однажды, не так давно, мы с ней проверяли их и оказалось, что 63 из наших пациентов или носители, или заражены MRSA (метициллин-резистентным золотистым стафилококком), а еще 22 обзавелись VRE (ванкомицин-резистентным энтерококком) — увы, это типичные уровни заражения для американских больниц.
Растущие показатели инфицированности сверхрезистентными бактериями становятся нормой во всем мире. Первая вспышка VRE произошла лишь в 1988 году, когда в Англии оказалось заражено отделение гемодиализа. К 1990 году бактерия пересекла границы, и четверо из каждой тысячи пациентов в американских отделениях реанимации и интенсивной терапии оказались инфицированы. К 1997 году заражены были уже 23% пациентов в отделениях реанимации и интенсивной терапии — потрясающе высокий процент. Когда в 2003 году в Китае появился вирус, вызывающий SARS, тяжелый острый респираторный синдром, в течение нескольких недель он поразил почти десять тысяч человек в нескольких десятках стран мира (и 10% из них умерли), основным путем распространения были руки медицинских работников. Что произойдет, если (или, скорее, когда) появится еще более опасный микроорганизм — птичий грипп, скажем, или новая более болезнетворная бактерия? «Это будет катастрофа», — говорит Йоко.
Начинает казаться, что может сработать только маниакальный подход Земмельвейса к мытью рук, всего остального недостаточно. Йоко, Марино и их коллеги сейчас проводят выборочные точечные проверки на этажах. Они показали мне, что делают в отделении реанимации и интенсивной терапии. Они приходят без предупреждения. Они идут прямо в палаты пациентов. Они смотрят, нет ли невытертых лужиц, невымытых туалетов, текущих кранов, диспенсеров, в которых закончился гель, переполненных емкостей для игл, нехватки перчаток и халатов. Они проверяют, надевают ли медсестры перчатки, когда меняют пациентам повязки и катетеры, потому что это ворота для проникновения инфекции. И разумеется, они проверяют, все ли моют руки перед тем, как контактировать с пациентом. Они не стесняются требовать объяснений, хотя и стараются делать это вежливо («Вы не забыли обработать руки гелем?» — самая популярная фраза). Персонал начал узнавать их. Я наблюдал за тем, как из палаты пациента вышла медсестра в перчатках и халате и взяла историю болезни этого пациента (которую нельзя было брать грязными руками), потом заметила Марино и остановилась как вкопанная. «Я ни до чего не дотрагивалась в палате! Я чистая!» — выпалила она.
Мы всегда надеемся на легкое решение: единственное простое изменение, которое мгновенно устранит проблему. Но в жизни так практически не бывает. Наоборот, на пути к успеху требуется сделать сотни маленьких шажков в нужном направлении, один за другим, без промахов, без оплошностей, общими силами. Мы привыкли представлять врачевание как уединенный, интеллектуальный труд. Но нередко двигать медицину в нужном направлении — значит не столько ставить сложные диагнозы, сколько следить за тем, чтобы все мыли руки.
Если сравнить, как отличается история операционной после Листера от истории отделения больницы после Земмельвейса, контраст окажется поразительным. В операционной никто не делает вид, что соблюдение требований к мытью рук на 90% уже достаточно хорошо. Мы ужасаемся, если единственный врач или медсестра не вымоет руки перед тем, как подойти к операционному столу, и, разумеется, нас не удивит, если через несколько дней у пациента разовьется инфекция. После Листера наши ожидания только возросли. Теперь мы обязательно используем стерильные перчатки и халаты, закрываем рты масками, а волосы — шапочкой. Мы обрабатываем кожу пациента антисептиком и стелим стерильные простыни. Мы подвергаем наши инструменты паровой или химической (если они слишком хрупкие для автоклава) стерилизации. Ради антисептики мы пересмотрели все детали устройства операционной. Мы даже добавили в бригаду еще одну, так называемую циркулирующую, медсестру, чья основная задача, по сути, — следить за тем, чтобы хирургическая бригада оставалась стерильной. Каждый раз, когда для операции требуется инструмент, использовать который изначально не планировалось, бригада не может все бросить и ждать, пока один из них выйдет из стерильной зоны, чтобы взять инструмент с полки, снова обработает руки и вернется. Поэтому была придумана дежурная медсестра. Дежурные медсестры приносят дополнительные тампоны и инструменты, отвечают на телефонные звонки, оформляют документы, организуют помощь, когда необходимо. Их задача не просто помочь провести операцию гладко. Они защищают пациента от заражения. Самим своим существованием они делают стерильность приоритетом каждой операции.
Прекращение массового распространения инфекций в наших больницах упирается не в невежество, не в отсутствие знаний о том, что нужно делать. Это вопрос несоблюдения требований — когда какой-то человек неправильно применяет эти знания. Но добиться соблюдения требований очень сложно. Почему за 140 лет педантичность операционной не вышла за пределы ее двойных дверей — загадка.