Какой была Дева Мария: как в Эрмитаже по ночам переосмысливают искусство

«Флору» создавали авторы со всего мира, от английской писательницы Зэди Смит до российских Евгения Водолазкина и Татьяны Толстой. А поставил австрийский дуэт, режиссер Жаклин Корнмюллер и продюсер Питер Вольф.  Постановщики рассказали Forbes Life о том, зачем идти в музей ночью.

— Вы рассказываете о шедеврах из собрания Эрмитажа через посредничество авторов и перформеров. Вам не кажется, что это отдаляет зрителя от самих работ?

Жаклин Корнмюллер: Перед нами нет задачи рассказывать историю искусства. Наши перформансы — это реакция на художественные произведения, результат прямого контакта с работами. Нас консультировал научный сотрудник Эрмитажа, куратор Аркадий Ипполитов. Иногда мы пользовались его пояснениями, но не всегда.

Питер Вольф: К примеру, отталкиваясь от картины Франческо Мельци «Флора», которая дала название всему проекту, австриец Мартин Поллак пишет свой самостоятельный текст. Его не интересуют цветы. Вместо этого он рассуждает о том, что земля — это хранилище памяти. Копните, и вы можете найти пулю, убившую русского или немецкого солдата во время Великой Отечественной войны. В театре все зависит от интерпретации. Когда вы в двухтысячный раз ставите «Гамлета», вы думаете о том, что он способен рассказать сегодняшнему зрителю. То же самое и с картинами. Да, это шедевры, созданные много лет назад, но они способны раскрыть нам глаза на происходящее сейчас.

— Вы делали похожие музейные проекты в других городах. Как началось ваше сотрудничество с Эрмитажем?

ЖК: Впервые мы сделали что-то подобное для Музея истории искусств Вены 10 лет назад, потом были Будапешт, Брюссель и Вроцлав. Затем возникла идея реализовать этот проект в рамках перекрестного Года литературы и театра Австрии и России. Мы провели презентацию для Михаила Пиотровского, и она ему понравилась. Это было два года назад, но потом из-за пандемии сроки сместились. Мы четыре раза приезжали в Санкт-Петербург, постоянно сдавали ПЦР-тесты и репетировали только после того, как двери музея закрывались для посетителей.

ПВ: Пространство играет очень важную роль. Создавать перформанс по соседству с шедеврами, это одно, а заниматься тем же самым в пустых и безликих репетиционных залах — совсем другое. В каком-то смысле нам повезло, что у нас был целый год на подготовку. Во время первого визита мы просто знакомились с музеем, выбирали подходящие пространства, а у авторов было три-четыре месяца на написание текстов. Потом мы приехали еще раз, чтобы отобрать исполнителей и перформеров и, наконец, был репетиционный период, длившийся 6–8 недель.

— Как создавались тексты и музыкальные произведения?

ЖК: Тексты большинства авторов создавались специально для проекта, но были и исключения. Например, мы использовали текст «Посмотрите на омара» Дэвида Фостера Уоллеса (американский писатель покончил с собой в 2008 году, — Forbes Life), который нам очень нравится. Питер играл омара в Вене, рядом с картиной XVII века. Этот перформанс зрители очень любили зрители. Когда мы увидели в коллекции Эрмитажа «Натюрморт с битой дичью и омаром» Паувеля де Воса, то решили вернуться к этому автору. Разумеется, Шекспир тоже не писал «Венеру и Адониса» конкретно для нас (в проекте используется русский перевод Григория Кружкова, — Forbes Life), но когда я увидела в Большом итальянском просвете скульптуру Джузеппе Маццуолы «Смерть Адониса», то сразу же вспомнила про эту поэму. Сейчас этот текст звучит невероятно актуально: Шекспир впервые обратился к жанру поэмы, когда в Англии свирепствовала чума, а театры были закрыты.

— Русские авторы могли посетить Эрмитаж чтоб лучше понять свою задачу, а как дело обстояло с иностранцами, например, с Зэди Смит? Она приезжала в Санкт-Петербург?

ПВ: Некоторое время назад мы поставили ее рассказ «Посольство Камбоджи» в одном из бассейнов Вены. Зэди это так заинтересовало, что она решила приехать и посмотреть, так мы и познакомились. Что касается текста, который мы использовали для «Флоры», то изначально он был написан для Музей истории искусств Вены про вариант «Портрета старухи» Бальтазара Деннера, практически идентичный тому, что хранится в Эрмитаже.

ЖК: Это превосходный феминистский текст, в котором Смит называет преклонный возраст «пунктом назначения» в путешествии, которое ей еще предстоит. Совсем другой случай — воспевающая материнскую любовь картина Прокаччини «Мадонна с Младенцем», с которой работал белорусский писатель, искусствовед Виктор Мартинович. Свой текст он назвал «Младенец с младенцем», рассказав историю совсем юной девушки: ребенка забирают работники социальных служб, посчитавшие, что в силу своего возраста мать не способна о нем заботиться. Этот сюжет заставляет вас по-другому взглянуть на Марию, которая тоже теряет своего сына, хоть и при других обстоятельствах.

— Как вам кажется, посетители Эрмитажа готовы к такой трактовке?

ПВ: Музей истории искусств Вены — очень консервативная институция, но постоянным посетителям задумка очень понравилась как раз за счет неожиданного угла зрения, под которым им предложили посмотреть на знакомые и любимые шедевры. Каждый год проект собирает порядка 10 000 зрителей именно из числа горожан, не учитывая туристов.

ЖК: Я часто замечала, что зрители, пришедшие вечером на наш проект, возвращаются в музей на следующий день, чтобы снова взглянуть на работу в привычной обстановке, но уже совсем другими глазами. Например, в Вене, в зале с картинами Лоренцо Лотто, мы поставили огромное фортепиано. Марино Форменти играл фрагменты Баха и Бетховена, рассказывая о том, почему ему нравятся картины Лотто. Он постоянно импровизировал, а зрители лежали на специальных матрацах под фортепиано. Звучит странно, но люди не хотели уходить, оставаясь на несколько сеансов подряд.

— Посетители Эрмитажа получат карту с обозначенными точками, где будут проходить перформансы. В каком порядке их смотреть — каждый волен решать сам. Вы специально даете зрителям максимум свободы?

ПВ: Конечно. Мы хотим, чтобы зрители думали и принимали решения самостоятельно. Маршрут может быть любым, а смысл складывается как пазл. Обычно в среднем человек проводит перед картиной или скульптурой 5–10 секунд. Мы стремимся убедить его в том, что если вы хотите по-настоящему увидеть Караваджо, вы должны провести какое-то время в его компании.