Темная сторона удовольствия: зачем древние стоики практиковали добровольный дискомфорт
Практиковать негативную визуализацию — значит представлять неприятности, которые могут произойти. Сенека рекомендует модифицировать эту технику: не просто представлять неприятности, но порой жить так, как если бы они уже произошли. Вместо того чтобы воображать, каково было бы лишиться своих вещей, нужно «практиковать бедность»: довольствоваться «скудной и дешевой пищей, грубым и суровым платьем».
Как пишет Сенека, бедность практиковал даже Эпикур, философский противник стоиков. Однако их цели, по-видимому, разнились. Сенека хотел оценить свои вещи по достоинству, Эпикур же — понять, без каких вещей, казавшихся ему необходимыми, на самом деле можно обойтись. Он понял: часто мы трудимся в поте лица ради определенных вещей лишь постольку, поскольку убедили себя, что в ином случае будем несчастны. Проблема в том, что без некоторых мы могли бы спокойно обойтись, но не узнаем, без каких именно, пока не попробуем пожить без них.
Музоний продвинул эту технику на следующий уровень: нужно не только жить, как если бы мы попали в сложную ситуацию, но и вызывать ее самостоятельно. В частности, заставлять себя испытывать дискомфорт, которого можно было бы легко избежать. Скажем, одеваться в прохладную погоду недостаточно тепло или выходить на улицу без обуви. Можно периодически доводить себя до жажды и голода, хотя вода и еда под рукой, а также спать на чем-то жестком, хотя есть мягкая постель.
Многие современные читатели, услышав это, решат, что в стоицизме есть что-то от мазохизма. Однако следует понимать: чем-чем, а самобичеванием стоики не занимались. Собственно, неудобства, которые они себе создавали, были незначительны. К тому же они делали так вовсе не ради того, чтобы наказать себя, а, напротив, чтобы сильнее насладиться жизнью. Наконец, неправильно говорить, что стоики причиняли себе дискомфорт. Это создает образ человека, находящегося в конфликте с самим собой и вынужденного делать то, чего не хочет. Стоики, напротив, приветствовали некоторую степень дискомфорта в своей жизни. Таким образом, то, к чему они призывают, было бы правильнее называть программой добровольного, а не умышленно причиненного дискомфорта.
Однако даже такое прояснение может оставить читателей в недоумении: «Зачем приветствовать даже незначительный дискомфорт, если можно наслаждаться полным комфортом?» В ответ на этот вопрос Музоний назвал бы три преимущества добровольного дискомфорта. Во-первых, погружая себя в добровольный дискомфорт — например, выбирая холод и голод тогда, когда можно быть сытым и в тепле, — мы закаляем себя против будущих бедствий. Если человеку знаком один лишь комфорт, его могут травмировать боль или дискомфорт, которые рано или поздно придется испытать. Другими словами, добровольный дискомфорт можно рассматривать как своего рода вакцину: подвергая себя небольшому воздействию ослабленного вируса сейчас, мы вырабатываем иммунитет, который защитит нас от изнурительной болезни в будущем. Или, если угодно, как страховой взнос, который, будучи выплаченным, обеспечивает льготы: если мы позже станем жертвой несчастья, то испытаем значительно меньший дискомфорт, чем в случае его неуплаты.
Второе преимущество приходит не в будущем, а незамедлительно. Человек, регулярно переносящий небольшие неудобства, будет увереннее и в том, что перенесет бóльшие, поэтому перспектива испытать их в будущем не окажется для него источником беспокойства в настоящем. Переживая небольшие неудобства, говорит Музоний, он тренируется быть мужественным. Того же, кому, напротив, чужд дискомфорт, кому мерзнуть и голодать не доводилось, перспектива замерзнуть и проголодаться испугает. Даже если сейчас ему физически комфортно, он, скорее всего, будет испытывать душевный дискомфорт, а именно беспокойство по поводу того, что сулит будущее.
Третье преимущество добровольного дискомфорта: оно учит дорожить тем, что у нас уже есть. Нарочно подвергая себя дискомфорту, мы будем больше ценить все, что приносит нам комфорт. Само собой, приятно сидеть в тепле, когда за окном ветер и стужа, но, чтобы по-настоящему насладиться уютом и крышей над головой, выйдите ненадолго наружу, а затем вернитесь обратно. Точно так же мы в состоянии (как заметил Диоген) значительно повысить удовольствие от любой еды, дождавшись, пока не проголодаемся.
Поучительно противопоставить совет подвергать себя добровольному дискомфорту позиции непросвещенного гедониста. Такой человек мог бы предположить, что лучший способ максимизировать испытываемый комфорт — избегать дискомфорта любой ценой. Музоний, напротив, утверждал, что избегающий всякого неудобства менее склонен чувствовать себя комфортно, чем тот, кто периодически его испытывает. Последний, вероятно, будет иметь гораздо более обширную «зону комфорта», а потому чувствовать себя комфортно в таких обстоятельствах, которые для первого оказались бы источником серьезных страданий. Одно дело, если можно было бы гарантировать, что мы никогда не испытаем дискомфорта, но, поскольку это невозможно, стратегия избегания любой ценой контрпродуктивна.
Помимо добровольного дискомфорта, говорят стоики, иногда мы должны воздерживаться от удовольствий. Ведь у них есть и темная сторона. Погоня за удовольствием, предупреждает Сенека, подобна охоте на дикого зверя: загнанное, оно может наброситься на человека и разорвать на куски. Развивая метафору, он пишет, что сильные наслаждения овладевают нами, поэтому чем больше у нас наслаждений, тем большему числу господ мы должны служить.
Стоическое недоверие к удовольствию имеет кинические корни. Так, киник Диоген предостерегал, что самая важная битва, предстоящая любому человеку, — это битва с наслаждением. Ее особенно трудно выиграть, так как наслаждение «не открыто использует свою мощь, а обманывает и чарует страшными зельями, как, по словам Гомера, опаивала Кирка спутников Одиссея».
Наслаждение «прибегает не к одной какой-нибудь коварной уловке, а к самым различным, оно пытается соблазнять нас и через зрение, и через слух, через обоняние, вкус, осязание, через пищу, питье и любовные приманки, во время бодрствования и во время сна». Оно «легонько ударяет человека своим жезлом» и хладнокровно «загоняет жертву в свиной хлев, и с этой поры он уже не человек, а свинья или волк» .
Некоторые удовольствия, полагали стоики, мы должны исключить полностью. Главным образом те, которые могут одержать над нами верх при первом же столкновении. К ним относится удовольствие от определенных наркотиков: если бы в Античности существовал метамфетамин, стоики, несомненно, велели бы держаться от него подальше.
Примечательно, что недоверие стоиков к удовольствию этим не исчерпывается. Они советуют иногда воздерживаться и от других, относительно безобидных удовольствий. Например, от бокала вина — не из боязни стать алкоголиком, а чтобы научиться самоконтролю. Для стоика (да и вообще любого, кто пытается практиковать философию жизни) самоконтроль будет одной из важнейших черт, которые требуется приобрести. В конце концов, при нехватке самоконтроля мы наверняка будем отвлекаться на разные наслаждения, которые предлагает жизнь, и в таком рассеянном состоянии едва ли достигнем цели своей философии.
Если мы не сможем сопротивляться удовольствиям, говорит Марк Аврелий, то уподобимся рабу, которым «помыкают противоборствующие стремления», проведя всю жизнь в жалобах «на свой настоящий удел и приходя в ужас пред будущим». Чтобы избежать этой участи, необходимо позаботиться о том, чтобы страдания и удовольствия не подавляли наше разумное начало. Нужно, как выражается Марк Аврелий, учиться «неподатливости перед телесными переживаниями» .
Итак, в повседневной жизни стоик время от времени не только делает что-то неприятное для себя (например, одевается не по погоде), но и не делает чего-то приятного (например, не покупает мороженого). Кажется, будто стоицизм против удовольствий, но это не так. Стоики не видят ничего плохого в том, чтобы получать удовольствие от дружбы, семейной жизни, еды или даже богатства, но советуют быть бдительными в наслаждении этими вещами. В конце концов, между наслаждением едой и обжорством довольно тонкая грань. Также существует опасность привязаться к тому, что приносит удовольствие, поэтому, даже наслаждаясь приятными вещами, мы должны следовать совету Эпиктета и быть начеку. Сенека так описывает разницу в отношении стоического мудреца и обычного человека к удовольствиям: первый стремится их испытать, второй обуздать; первый считает высшим благом, второй не считает благом вообще; обычный человек сделает ради удовольствия все, мудрец же ничего.
Из всех стоических техник, которые обсуждались в части II, самоотречение, безусловно, сложнейшая. Практикующему бедность стоику будет совсем не в радость ехать на автобусе, когда он мог бы сидеть за рулем собственного автомобиля. Совсем не в радость выходить в метель, легко одевшись, чтобы специально промерзнуть. И уж точно нет ничего приятного в том, чтобы отказаться от мороженого, которым вас угощают, — и даже не из-за диеты, а чтобы поупражняться в отказах от того, что вам нравится. Начинающему стоику, безусловно, придется собрать всю волю в кулак для таких поступков.
Однако стоические философы обнаружили, что сила воли похожа на мышцу: чем больше ее тренируешь, тем она сильнее. Действительно, практикуя техники самоотречения достаточно долго, стоик может стать человеком выдающегося мужества и самоконтроля. Он способен совершать те поступки, которых остальные страшатся, и воздерживаться от тех, которым другие сопротивляться не в состоянии. Он будет полностью контролировать себя. Такой самоконтроль значительно увеличивает вероятность того, что он достигнет цели своей философии жизни, а это, в свою очередь, заметно повысит его шансы прожить хорошую жизнь. Стоики первыми признают, что самоконтроль требует больших усилий. Но, признав, заметят, что усилий требует и его отсутствие: только подумайте, говорит Музоний, сколько времени и энергии люди тратят на тайные любовные романы, которых не было бы, прояви они самообладание. В том же духе Сенека говорит, что «стыдливость не доставляет хлопот, а сладострастие вечно занято по горло».
Затем стоики укажут, что у упражнений в самоограничении есть и неочевидные выгоды. Как ни странно, сознательное воздержание от удовольствия само по себе может быть приятным. Предположим, вам на диете чрезвычайно захотелось мороженого, лежащего у вас в морозильнике. Поддавшись порыву, вы испытаете определенное гастрономическое наслаждение наряду с угрызениями совести. Однако, сдержав себя, вместо гастрономического испытаете удовлетворение иного рода, — как пишет Эпиктет, гораздо «приятнее осознавать, что одержал над всем этим победу».
Это, конечно, совершенно не похоже на удовольствие от поедания мороженого — и все же речь идет о подлинном удовольствии. Более того, если бы вы, прежде чем есть мороженое, сделали тщательный анализ затрат и выгод, то обнаружили бы: самое разумное, что вы можете предпринять для максимизации удовольствия, — не есть его. Именно по этой причине Эпиктет советует проводить такой анализ, когда мы размышляем, воспользоваться ли возможностью для получения удовольствия или нет.
Предположите в том же ключе, что вы последовали стоическому совету упростить свой рацион. Тогда вы заметили бы, что такой режим, хоть и лишен гастрономических изысков, дарит совершенно иное удовольствие: как пишет Сенека, «пусть не так уж вкусны вода и мучная похлебка и ломоть ячменного хлеба, но великое наслаждение в том, что ты способен даже ими наслаждаться».
Доверьтесь стоикам в том, что отказ от наслаждений сам по себе может приносить наслаждение. Как я уже говорил, они были одними из самых проницательных психологов своей эпохи.