«Молот» в церкви и невидимое искусство улиц: два новых театральных проекта, которые стоит увидеть
«Человек в маске» в Петербурге
Сначала мы долго списываемся в Instagram, а потом наконец встречаемся около метро «Пушкинская». Мне и другим зрителям велено одеться тепло и удобно, безо всяких каблуков и вечерних платьев («Вы в театре, но все-таки не в театре»). Молодой человек, коротко представившись, берет нешуточную скорость, и вот мы уже залезаем на крышу гаража («Осторожно, тут могут быть провалы»), бредем по железнодорожному мосту («Аккуратно, лучше бочком»), встречаем полицию и Росгвардию («Если что, мы не знакомы»), подсчитываем камеры видеонаблюдения («У меня получилось 34». «Это ровно половина того, что реально тут понавешано, правда, камеры бывают настоящие и липовые, с имитацией съемки»). За два часа узнаем, чем отличаются граффити в Питере и Риме; какие сроки грозят за вандализм и что к нему приравнивается, почему чоповцы опаснее «ментов» и конкурируют ли «бомберы» друг с другом. Чтобы мы не путались в словах, нам с самого начала выдают бумажку, в которой написано, что «собака» — это электричка, «спот» — место для рисования, а «банка» — баллон с краской. Кстати, баллонов даже на «флоп» (быстрый рисунок) уходит немало, так что граффити — удовольствие недешевое. Неудивительно, что большинство граффитчиков имеют другую работу, а рисование для них не заработок, а хобби.
Профессиональный актер Никита Касьяненко, окончивший Российский государственный институт сценических искусств, художником себя не считает. Он занимается граффити уже почти десять лет, профессией уличное искусство для него так и не стало: рисовать на заказ не хочется (из предложений — реклама или патриотично-официальная агитация), а выжить на улице по-другому невозможно. Граффитчики занимаются своими «фишками» и «аутлайнами» по выходным и в нерабочее время, борются за чистые «куски» (незанятых и подходящих для росписи поверхностей даже в Питере сильно не хватает) и конкурируют за зрителя. Но зритель в большинстве своем равнодушно проходит мимо их художеств, воспринимая как нечто само собой разумеющееся, возникшее будто не по воле человека, а по воле природы. Спектакль как раз ставит проблему невидения, игнорирования, незамечания. Что есть искусство, почему оно существует для большинства зрителей только в контексте музея, ради чего рискуют ребята, создавая рисунки, которые могут стереть за одну минуту?
За два часа узнаем, какие сроки грозят за вандализм и что к нему приравнивается, почему чоповцы опаснее «ментов» и конкурируют ли «бомберы» друг с другом
Молодой режиссер, вчерашний выпускник Кирилл Люкевич отвечает на эти и многие другие вопросы (о свободе и предназначении, о любви к городу и стране, об усталости и выгорании) медленно, позволяя нам услышать разные точки зрения и увидеть процесс в динамике. Его однокашник актер Никита Касьяненко играет тонко и сложно, ни на секунду не сбавляя скорость («погнали» — его фирменное словечко), но постоянно находясь в диалоге со зрителем и самим собой, рефлексируя и действуя. Вдвоем они создают спектакль-высказывание, спектакль-приключение, спектакль-путешествие. Где зритель становится свидетелем и одновременно действующим лицом, ни на секунду не утрачивая интереса к происходящему. В результате скромный проект с минимальным бюджетом, выпуск которого задержала пандемия (хотя она же помогла развить некоторые сюжетные линии), стал настоящей сенсацией, спектаклем, куда стремятся попасть маститые критики, члены экспертного совета «Золотой маски» и «простые зрители». Потому что в нем есть самое главное — радость человеческого контакта, настоящее, а не онлайн-общение, и при всем том абсолютная безопасность: группы небольшие, маршрут адаптируется под физические особенности участников, все очень душевно, по-человечески.
«Молот» в Архангельске
В Архангельске наконец играют отложенную из-за карантина премьеру спектакля «Молот» режиссера Максима Соколова об инквизиции, ереси и ведьмах в пространстве лютеранской кирхи. Хотя кирха принадлежит Поморской филармонии, сайт-специфичность премьеры архангельского Молодежного театра это не отменяет: решение сыграть антирелигиозный спектакль в религиозном пространстве дорогого стоит. Тем более что оно всячески обыграно художником Анастасией Юдиной и в сценографии (включая гигантский золотой крест и виселицу), и в костюмах (белоснежные одеяния мужчин-священнослужителей и короткие черные платьица обвиненных в колдовстве женщин).
Решение сыграть антирелигиозный спектакль в религиозном пространстве дорогого стоит. Тем более что оно всячески обыграно и в сценографии, и в костюмах
Контраст нарядного антуража и печального содержания — не единственное сильное место спектакля. К ним можно отнести и точные актерские работы, и редкий для театра материал (средневековый трактат «Молот ведьм», интервью Бориса Стругацкого, цитата из фильма Милоша Формана «Призраки Гойи»). Все заканчивается монологом матери одного из фигурантов дела «Сети» и разоблачением ведьм в буквальном смысле этого слова (в финале девушки, прикрытые одними лишь длинными черными волосами, долго удерживают гигантский дирижабль, но в конце концов отпускают его «в небо»). И не в том, что зрители, находясь на расстоянии вытянутой руки от подвергаемых нешуточным пыткам героинь, не могут не подключиться к их страху, недоумению и сомнениям. А в том, что текст спектакля, сходство реалий давнего прошлого с настоящим, возможность обвинения всех и каждого, выколачивание ложных признаний любой ценой, самооговор и даже чудовищное в своем цинизме увещевание «Пытка — это дар божий» ударяют по всем присутствующим не слабее молота.
Пройдясь после спектакля по городу, замечаешь, что демократичный дух открытости здесь витает и в кафе, и на набережной. Театру Виктора Панова не впервой поднимать подобные темы и бороться с призраками. Но после пандемии и на фоне общей ситуации в стране и мире подобные сильные высказывания воспринимаются особенно остро.