«Если мы уберем уголь, все остальное развалится, как карточный домик». Интервью с губернатором Кемеровской области Сергеем Цивилевым
Сергей Цивилев, назначенный в апреле 2018 года губернатором Кемеровской области, может подводить промежуточные итоги своего правления. Один из них — переименование Кемеровской области в Кузбасс. В следующем году регион отпразднует свое 300-летие. Сложная экологическая ситуация, отдаленность от основных рынков сбыта угля (главного кузбасского ресурса) и как следствие непростые отношения с РЖД, отток молодежи из региона — наиболее острые проблемы, с которыми пришлось столкнуться Сергею Цивилеву. О том, как Кузбасс пытается справиться с вызовами прошлого и настоящего, губернатор поговорил с Николаем Усковым.
Наверное, самая острая проблема, с которой вам приходится иметь дело, — это отток молодежи. За ней стоят все прочие проблемы: экологическая ситуация, доступность образования и медицина, неразвитость городской среды и т. д.
Действительно, по оттоку населения мы по итогам 2018 года, когда я был назначен исполняющим обязанности губернатора, вошли в тройку антилидеров. Сейчас ситуация намного лучше, но она далеко не блестящая. Мы стартовали с очень низких позиций.
Что конкретно вы предпринимаете?
Проблема сложная и многофакторная. Мы прежде всего начали с создания инфраструктуры в Кузбассе: парки, дворовые территории, скверы, новая сеть дорог с широкими тротуарами, чтобы можно было использовать велосипеды, малый электрический транспорт. У нас есть программы 100 детских площадок, 100 спортивных площадок в год. Мы сейчас проводим в школах капитальный ремонт и, насколько позволяет соседняя территория, прирезаем ее к школе, обустраиваем под спорт и отдых. Надо создавать инфраструктуру спорта высоких достижений, надо, чтобы сюда приезжали именитые спортсмены, чтобы они задавали уровень. В Белово мы, например, запускаем комплекс для спортсменов с ограниченными возможностями, который, по мнению экспертов, входит в пятерку лучших комплексов страны. Это дорогое удовольствие, он стоил больше миллиарда рублей. Для нас это много.
Для молодежи крайне существенна система образования. Важно, чтобы молодой человек не уехал учиться в другие регионы. Опыт показывает, стоит ему только уехать, он уже сюда не возвращается, — по нашей оценке, так поступают 90% студентов. Причем они могут не остаться там, где учились. Для нас даже отъезд молодого человека в соседний Новосибирск — это потеря. Он вырвался из своего родного гнезда, оторвался, полетел-покатился по всей стране.
А потом еще нужны и детские сады, и приличные школы. Для молодежи, которая создает семью, важно понимать, что, пока работаешь, ребенка можно отправить в хороший детский сад, потом в школу. Плюс надо создавать современные рабочие места. Мы сделали сумасшедший рывок даже в угольной отрасли. Уже поставлена задача полностью автоматизировать всю угольную отрасль, сделать ее цифровой, создавать цифровые горные предприятия. Кроме того, нужно развивать здравоохранение. Одним словом, целый набор мер, и на все денег не хватает.
Тем не менее частный бизнес жалуется, что Кузбасс остается не слишком притягательным местом для жизни.
Результат все же есть. У нас каждый год было понижение количества студентов. В прошлом году мы впервые изменили тренд, у нас получилось студентов на 300 больше по всему Кузбассу. Или вот сравните данные по КемГУ: 26 августа 2019 года было зачислено 1200 абитуриентов, а на 26 августа 2020 года — уже 1800. Только по одному университету плюс 600! Как я уже сказал, в прошлом году весь Кузбасс дал всего плюс 300. Мы понимаем, что нужно и дальше поднимать престиж университета. Мы создаем в Кемерово суперсовременный студенческий город. Вы знаете, что в четырех городах страны, в соответствии с президентской программой, строятся театрально-художественные кластеры, в том числе в Кемерово. Я разбил этот кластер на два комплекса. Театр строится здесь рядом с администрацией, а московская высшая школа театрального искусства, хореографическое училище (к ним прилагается все: бассейн, открытый и закрытый, спорткомплекс) появятся в специальном студенческом кампусе. К 300-летию Кузбасса в следующем году мы запустим первую его очередь.
В Кузбассе добывается до 60% российского угля. Нужно ли хореографическое училище шахтерам?
Мы не выдумываем все сами. В истории Советского Союза был такой любопытный случай, наверное, единственный. В 1948 году в феврале по решению ЦК сюда отправили десант из 1700 человек в составе Академии наук, Госплана, представителей всех профильных министерств. Они здесь жили 10 месяцев, всё тут перерыли и исследовали, а затем состоялась конференция, по ее итогам был опубликован этот трехтомник «Народно-хозяйственные проблемы Кузбасса» (губернатор протягивает мне три объемных тома. — Н.У.). Это программа развития региона с 1948 по 1965 год. Уже тогда ставилась задача уводить Кузбасс от угольной зависимости. В программе много внимания уделялось культуре, образованию, здравоохранению и спорту. Это была очень эффективная программа. Кузбасс участвовал в подготовке космических полетов. Например, у нас производились парашютный шелк, компоненты ракетного топлива, из 20 человек первого отряда космонавтов двое были наши — Алексей Леонов и Борис Волынов. Мы были центром химической промышленности СССР, крупнейшие проектные институты по химии были у нас, а здравоохранение считалось одним из лучших в стране и так далее и тому подобное.
Так вот значение культуры в промышленном регионе высочайшее. Благодаря этой программе у нас построили множество домов культуры и театров, но, к сожалению, реализовали не всё. Когда я был только что назначен, президент принял меня. Известно, что на таких встречах исполняющий обязанности губернатора всегда может что-то попросить у президента. И я попросил построить театр оперы и балета. Прежде по президентской программе такие театры планировались только в Севастополе, Калининграде и Владивостоке — они, понятно, все находятся на границе. А мы в центре. Президент говорит: «Аргументируй». Я достаю этот трехтомник 1948 года и говорю, что программой было предусмотрено строительство театра оперы и балета в Кемерово, но руки до него так и не дошли. Президент молча взял эти тома, минут 15 их листал, отложил и, не говоря ни слова, подписал соответствующее распоряжение. Убежден, без культуры невозможна промышленность. Культура — это одновременно и отход от угольной зависимости, и создание условий для развития человека.
Кузбасс добился проведения VIII национального чемпионата «Молодых профессионалов» (Worldskills Russia), который завершается 21 сентября. Зачем этот конкурс Кузбассу?
Мы очень серьезный промышленный регион, у нас высочайшая урбанизация, бóльшая часть населения работает в промышленности. Рабочие специальности крайне востребованы, тем более что сейчас они существенно трансформировались. Современный рабочий должен обладать и знаниями инженера, и знаниями IT-технологий, программирования. Сделать так, чтобы у нас, в Кузбассе, прошли соревнования мирового уровня, чтобы приехало много команд, с которыми могли бы сражаться наши ребята, — это большой вызов. 20 стран приняли участие в конкурсе. Уверен, чемпионат даст существенный импульс развитию средне профессионального образования в Кузбассе. Это как в спорте: если хочешь добиться высоких результатов, тебе надо обязательно участвовать в соревнованиях, иначе спортсмены засиживаются.
Как пандемия сказалась на формате проведения чемпионата?
Решение было принято в конце 2018 — начале 2019 года, когда о пандемии никто не задумывался. И мы серьезно готовились к чемпионату, думали, где разместим 8000 гостей, где сделаем гостиницы, как мы сюда людей доставим. Мы застолбили чартеры, заранее подготовили огромную площадку, но жизнь внесла свои коррективы. Сначала решили перенести на следующий год, но в следующем году будет чемпионат на другой территории. В результате мы сместили чемпионат сначала на сентябрь, а потом сделали его дистанционным. Это стало вызовом для нашей цифровой инфраструктуры. Кузбасс специально приобрел свой собственный ЦОД. После завершения соревнований он будет доставлен из Москвы и смонтирован в подготовленном для него здании. Надеюсь, мы еще и поднимем уровень наших IT-специалистов, уровень цифровизации в Кузбассе.
В Кузбассе одна из самых тяжелых экологических ситуаций в стране. Что делается для того, чтобы улучшить состояние экологии?
Как строился Кузбасс изначально? Открывали шахту, а рабочим говорили: где хотите, там и стройтесь. Вот они и начинали лепить из того, что было, и поближе к шахте. В 90-е стали переходить на открытый способ добычи, соответственно, накопали огромное количество карьеров, и некоторые населенные пункты оказались прямо под боком у разрезов. И много лицензий нараздавали на новые разрезы. Мы огромное количество этих лицензий сняли с аукционов, ввели свой новый стандарт — в радиусе двух километров запретили строить жилые дома. Ведь законодательно у нас закреплена рекомендованная зона в 1000 метров от разреза до первого дома. Поскольку зона рекомендованная, некоторые деятели уменьшили ее до 300 метров. И все вроде подписано. Я сразу пришел и сказал: у нас не рекомендованная, у нас будет обязательная зона в 2000 метров. И бизнесу объяснил, что иначе мы столкнемся с серьезным возмущением людей. Нам удалось добиться переселения с подработанных территорий. Угольщики стали массово расселять эти дома.
Сколько переселено сейчас?
Более 1300 человек за два с половиной года.
В Кузбассе остро стоит проблема угольной пыли.
У нас было очень много перевозок на автомашинах. Хоть и есть требование, что кузов должен быть прикрыт, но за всеми не уследишь. Человеческий фактор! Плюс грузовик чадит, тащит огромное количество груза. Мы перекрыли практически все погрузочные станции в черте городов. Почему все эти станции возникли в городах? Дело в том, что за последние 30 лет многие заводы закрылись, обанкротились, а у каждого завода были свои подъездные железнодорожные пути. И все заводы были в черте городов. В рамках банкротства все распродавалось направо и налево. И некоторые предприимчивые люди скупали эти тупики в центре городов, переделывали их под угольную погрузку, и вперед. Дальше покатились машины со всеми вытекающими последствиями. Это один из главных источников черной пыли, очень мощный. Мы практически полностью его ликвидировали, остались небольшие очаги и предприятия, которые находятся не в черте города. Представляете, какое было противодействие. Второе — пыление при добыче, при взрывах, при работе обогатительных фабрик и складов. Мы договорились с нашими угольщиками, и практически все перешли на новую систему взрыва, на так называемый электронный взрыв. Он дороже, но гораздо экологичнее. При обычном взрыве взрывчатку закладывают в пять-шесть шуфов. Облако пыли взлетает на метров 200 и оттуда ветром разносится во всех направлениях. А в домах при этом окна трясутся. При электронном взрыве делают 50-60 скважин. В каждой получается меньше взрывчатки. Всем управляет компьютер. Взрывчатка в каждой скважине подрывается с микрозадержкой, чтобы не в один момент все это тряхнуло. Это делается для того, чтобы волна от одного взрыва не входила в резонанс с другой, а наоборот, гасила ее. В результате при электронном взрыве облако поднимается на метров 20 и тут же оседает. Да и колебаний никаких не слышно. Эта технология была разработана здесь, в Кузбассе. Моя идея была — сделать ее нормой. И бизнес поддержал.
Кроме того, мы закупили большое количество водяных пушек. Они распыляют воду до уровня пыли, и вода покрывает терриконы. Когда ветра нет или он слабый, пушки справляются на 100%. Чуть сильнее ветер, с терриконов начинает пыль сдувать. Чтобы помешать этому, нужно создать защитный слой. Поэтому я поставил задачу, чтобы наши разработали особую присадку к воде, удерживающую угольную пыль при ветре. Мы также исследовали аналоги по всему миру, закупили их, опробовали у себя, чтобы понять, какая и для чего лучше подходит — наша, бельгийская, голландская. Наши предприятия стали применять, кто российскую (она производится здесь, в Кузбассе), кто зарубежную. Потом такими же присадками стали обрабатывать вагоны. Вагоны же не накрываются. Словом, это огромный комплекс мер.
Еще один источник пыли непосредственно в городах — множество старых котельных с низким КПД, с маленькими чадящими трубами. К этим котельным надо подвозить уголь, потом надо вывозить золу. Плюс на маленьких котельных ставить дорогое очистное оборудование экономически невыгодно. Поэтому часть котельных мы переводим на газ, часть модернизируем в рамках большой программы — мы запитываем города от крупных электростанций. В стадии проектирования находятся Кемерово и Новокузнецк, а Белово перешел уже в стадию реализации. В центре Белова, например, семь таких котельных. Месяц назад мы залили первую опору под трубы от Беловской ГРЭС. Проект в Белово закончится к 300-летию Кузбасса. В Прокопьевске изначально было 70 котельных. Сейчас что-то около 40. Мы начали такие котельные объединять, берем одну помощнее, дооборудываем ее, а несколько небольших выводим из эксплуатации. За один год все, конечно, не сделаешь.
В мире мода на зеленую энергетику. Уголь в значительной степени скомпрометирован, особенно в Европе. За последние полгода уголь подешевел на 54%. Министр энергетики Новак прогнозирует, что в 2020 году экспорт угля из России упадет на 10-20%. Что все это будет означать для углеориентированного Кузбасса?
Давайте начнем с зеленой энергетики. Что считать зеленым? Ветряки? Ветряки тоже наносят вред экологии. Чтобы ветряк изготовить, используются материалы, производство которых тоже наносит серьезный вред окружающей среде. К тому же и ветряки, и солнечные батареи — дорогое удовольствие. Цена приобретенного кВт•ч с ветряков намного дороже угля. Современные технологии позволяют сделать добычу и транспортировку угля экологически безопасными. Надо их просто внедрять. Очистка при работе теплоэлектростанций утилизирует все выбросы, остается только CO2, то есть углекислый газ. Он нужен для всех растений. Без углекислого газа растения существовать не могут. Вопрос в балансе — сколько растений у тебя есть. Поглощающая возможность лесов должна быть выше, чем выбросы СО2. У нас в стране лесов много — мы являемся донором для всего мира. К тому же какие-то страны, как, например, Германия, могут себе позволить дорогую энергию. Для нас же это серьезный социальный вопрос. К тому же климат в России гораздо более суровый. Черная или нечерная энергия — вопрос политический. Попытки определенных стран, которые не имеют своих углеводородов, давить на всех остальных, к экономике отношения не имеют. Экономически уголь выгоден.
Но потребление угля постоянно снижается.
Да, но с нашими объемами это незаметно. Мы занимаем третье место в мире по экспорту угля. Да, идет переориентация на Азию. В энергетической стратегии Европы прописан отказ от угля. Они стали закрывать свои угольные разрезы и шахты. Даже быстрее, чем первоначально планировали. А Азия, напротив, резко развивается. И там потребность в угле растет. Тем не менее надо учитывать, что нынешний кризис двоякий. С одной стороны, он связан с падением потребления угля из-за переориентации рынков. С другой — это кризис внутренний. В плане развития восточного полигона (проект по развитию железнодорожной инфраструктуры Забайкалья и Дальнего Востока. — Forbes Life) нас задержала железная дорога. Мы не можем вывести наш уголь на Восток по той цене, которая делает его рентабельным. В результате что получилось? Предприятия вынуждены увеличивать кредитную нагрузку и приостанавливают свои программы развития.
А что происходит с восточным полигоном?
РЖД подтверждает, что они восточный полигон построят. Уже при мне именно здесь, в этом здании, на заседании топливно-энергетической комиссии под председательством Владимира Путина было принято решение о развитии восточного полигона. Но это решение не было прописано по годам. Было оговорено только, сколько будет введено в строй в финале, в 2024 и 2025 годах. И РЖД нам постоянно заявляет, что они на эти цифры выйдут. Но наше соглашение было подписано в 2018 году, а сейчас заканчивается 2020-й, и никакого прироста не произошло. Более того, у нас началось падение на восточном полигоне. Поэтому в начале этого года мы добились, чтобы к нам прилетел Андрей Белоусов, и в его присутствии мы с руководителем РЖД подписали соглашение о том, что в 2020-м должно быть перевезено не меньше угля, чем в прошлом. Речь об увеличении не идет. Сейчас РЖД выполняет это соглашение. В настоящий момент я ставлю вопрос о подписании таких же соглашений на следующие годы. Но уже с увеличением. Угольная промышленность — не «феррари», на газ нажал, она полетела. Нам под эти объемы надо делать инвестиции, надо развивать шахты, обогатительные комбинаты, терминалы и т. д. Поэтому мы настаиваем, чтобы мы знали, сколько конкретно составит прирост перевозок по годам. Тогда под этот прирост мы будем развивать угольную отрасль. А сейчас мы живем в ситуации очень серьезной неопределенности.
Еще один маленький пример. Нашей стране нужны частные инвестиции. Если инвестиции РЖД являются по факту государственными, то вся угольная отрасль частная. Когда мы в 2018 году заключили соглашение с РЖД, то договорились (это зафиксировано документально): 700 млрд рублей вкладывает железная дорога, 1,1 трлн рублей вкладывают частные угольные компании. А потом произошло еще одно событие. Осенью 2018 года руководитель РЖД пришел и сказал мне, что у компании недостаточно средств, чтобы выполнить это обязательство. У нас был подписан долгосрочный тариф. Цена на перевозку остается неизменной, точнее, она меняется только по схеме «инфляция минус». Там был зафиксирован минус 0,1%. Но Олег Валентинович Белозеров уже осенью 2018-го признался, что РЖД не хватает 200 млрд, чтобы построить к условленному сроку восточный полигон. И чтобы реализовать проект, ему необходимо поднять цену с 1 января 2019 года. Наши угольщики, понимая, что, если не будет построен восточный полигон, случится большая беда, пошли РЖД навстречу и согласились. С 1 января 2019 года тариф был поднят очень существенно. За счет поднятия этого тарифа РЖД получит с угольщиков только до 2025 года дополнительно 200 млрд. Выходит, что угольщики взяли на себя 1,4 трлн рублей обязательств, а РЖД — 500 млрд. На один государственный рубль 2,5 рубля частных инвестиций! До 2025 года это существенные деньги. Они нашей экономике так были бы нужны. И наш уголь бы ехал на Восток, мы бы за него валюту получали. Мы же разложили все это с угольными предприятиями, как мы будем работать. Мы все сели и решили, что с этим тарифом не выдержим. Будет непроходная цена. Значит, мы должны перейти на обогащение обязательно. Породу везти нельзя, иначе экономика не выдерживает. На экспорт повезем только очень дорогой уголь, который прошел обогащение. Соответственно надо строить обогатительные фабрики, модернизировать добычу, чтобы понизить себестоимость, то есть осуществлять автоматизацию, внедрять суперсовременные технологии. А в РЖД говорят: мы построим восточный полигон, а угольщики потом не повезут. Как же не повезут?! Им же отбивать надо все эти затраты. Это кредиты. На это они нам заявляют, что через 20 лет угольная отрасль будет уходить. Я с этим высказыванием полностью не согласен, но даже за 20 лет РЖД сможет развить и модернизировать суперсовременную железную дорогу на восточном направлении. Ведь рынки все смещаются в Азиатско-Тихоокеанский регион. И наше географическое положение — невероятное конкурентное преимущество. Мы оказываемся на самом Шелковом пути.
Что все-таки тормозит этот проект?
Задайте вопрос РЖД. Нам нужно четкое понимание, сколько составит прирост по годам. У нас же все умные люди, все понимают, что резкий прирост перевозок в 2024-2025 годах — это из области фантастики. Невозможно построить серьезный проект, а восточный полигон — это очень серьезный проект, по которому у тебя не будет роста, а потом в один день появится. Значит, возникает риск, что не будет построено ничего вообще. Или не тот объем будет в финале. Кризисов в угольной отрасли было много, но во всех угольных кризисах, начиная с девяностых годов (есть статистика, это объективно), угольная отрасль всегда развивалась, всегда увеличивала добычу, увеличивала инвестиции. А в этом кризисе нет. Это связано с неопределенностью. У нас 23 млн т на складах лежат. Уголь, лежащий на складах, помимо всего прочего, — большая опасность, это серьезный риск самовозгорания, плюс это постоянные издержки на борьбу с пылью, постоянное обрабатывание угля водой со специальной присадкой. Надо все с колес вывозить, если мы хотим, чтобы не было пыли.
Я, как руководитель угольного региона, намерен отстаивать права Кузбасса. Хочу, чтобы вы понимали, что такое угольная отрасль. Сам уголь — это только верхушка айсберга. Вот у нас угольщики в бюджет приносят 40% налогов. Угольщик дает работу железной дороге. 48% грузооборота РЖД — это уголь. Мы дали работу теплоэлектростанциям. Они производят тепло и электроэнергию для людей. Мы дали работу металлургическим предприятиям. Они без угля и теплоэнергии работать не могут. А им руду надо добывать, то есть горнорудные компании тоже в выигрыше. Металлургические предприятия произвели металл, соответственно металл дальше идет в машиностроение, мы дали работу машиностроению из нашего металла. Мы, далее, покупаем машины, чтобы они работали в угольной отрасли. У угольщика нет никаких дачных участочков, он с утра до вечера на работе. Он может только прийти в магазин и купить. Он дал работу сфере торговли. Дал работу селу. Угольная отрасль еще поддерживает образование, специалистов ведь надо готовить. Мы поддерживаем науку, потому что нужны новые технологии. Если мы уберем уголь, все остальное развалится как карточный домик.
У нас запасы угля огромные, и качество нашего угля высокое. И это хорошо знают наши зарубежные партнеры. Около 60% российского угля добывается в Кузбассе. Регион обеспечивает 74-75% экспорта угля. На самом деле эти цифры выше. Компании, которые выросли здесь, где находятся основные активы, стали брать лицензии на других территориях, как правило, на Востоке. И эти лицензии пока что зависят от своих материнских компаний. Если мы все это сложим, то Кузбасс — это больше 80% добычи угля и больше 90% экспорта. Если мы убьем Кузбасс, рухнет вся угольная отрасль.
Сколько рабочих мест дает угольная промышленность?
Численность штатных работников угольной отрасли в Кузбассе составляет 103 000. Сюда не входят транспорт, энергетика, железная дорога. С угольной отраслью напрямую связаны в общей сложности 1,3-1,4 млн — больше половины населения. А косвенно практически весь Кузбасс. Стоит остановить добычу угля, рухнет все. Это вопрос государственной важности. Внешние препятствия — это понятно, мы на них не можем повлиять. Но мы создаем внутренние препятствия, сами себе, для развития угольной отрасли. Если не будет внутренних препятствий, угольная отрасль будет развиваться: совершенствование экологических программ, снижение себестоимости, повышение эффективности. И будет вывозиться только дорогой уголь.
А что вы будете делать с низкокалорийным углем?
Его нельзя везти. По новой технологии можно из низкокалорийного угля получать дешевую электроэнергию. Здесь у себя. А дальше я поставил задачу — весь Кузбасс электрофицировать. Эта технология была разработана в Советском Союзе. Сейчас ее вовсю используют во многих странах мира: в Китае, Японии, Корее — на низкокалорийном угле делают прекрасные электростанции. Кузбасс должен перейти на электроэнергию, это будет серьезный рывок с точки зрения экологии. Мы уже сейчас закупаем машины исключительно на газомоторах. Это первый шаг. Второй шаг — все машины должны быть электрическими, не только общественный транспорт. Мы идем к переоборудованию открытых горных работ. У нас, если бы не кризис, на осень этого года был запланирован полный перевод первого большого разреза на электрическую тягу. Даже 220-тонные самосвалы должны были питаться электричеством, нам осталось только проложить троллеи, то есть они бы, как троллейбусы, ходили.
Одним словом, низкокалорийный уголь тоже можно продать дорого, если сделать из него продукт с высокой добавленной стоимостью. Электроэнергия, углехимия — сорбенты и прочее. Есть еще одно очень интересное направление, по которому уже идут иностранные компании. К примеру Япония вместе с правительством Австралии договорились, что в Австралии будет добываться низкокалорийный бурый уголь, на месте перерабатываться в водород, водород будет передаваться в порт, доставляться в Японию и там распределяться по заправкам. Япония намерена перейти на машины, использующие водородное топливо. На сегодня это технология еще дорогая, но это вопрос времени. А у нас же есть «Сила Сибири». Почему бы не проложить параллельно водородную трубу? На все эти разработки нужны деньги. Угольщики готовы инвестировать, но им нужна прежде всего нормальная транспортная инфраструктура для доставки их продукции на перспективные рынки. Или почему бы РЖД не дать скидку на незагруженном западном направлении? Ведь дали же 12,8% скидки, уже эффект получили. А если бы дали больше, может быть, наши угольщики посчитали и решили вести так, через Запад, пока строится восточный полигон. Вопросов много, и мы не можем на них получить ответ.
Кузбассу 300 лет в следующем году. Каким вы видите Кузбасс, если не через 300 лет, то хотя бы через 30.
Шестого июля 1721 года Петр Великий подписал указ, согласно которому угольные залежи региона были поставлены на баланс казны. С этого момента начинается их промышленное освоение. Впрочем, если бы не было этого праздника, мы бы должны были придумать другой. Мы создали программу рывка, запустили обратный отчет. 11 октября 2018 года я оторвал первый листок нашего тысячедневного календаря. Под этот календарь мы разработали программу, что мы должны изменить в Кузбассе: города, дороги, здравоохранение. Такой календарный план.
Все мы должны увидеть другой Кузбасс. Да, это еще не тот Кузбасс, который мы хотим, но мы рассчитываем в корне поменять отношение к региону. А значит, сюда пойдут и инвесторы, нам будет легче работать с нашими бизнес-партнерами. Уверен, к июлю 2021 года Кузбасс с точки зрения потенциала своего развития выйдет на совершенно другой уровень.