Китайский Будда отпугивает бесов: Михаил Пиотровский — о том, что изменилось в Эрмитаже за время пандемии
Михаил Борисович, как по-вашему, изменились взгляды на китайское искусство, на работы Чжан Хуаня за время пандемии? Выставка переносилась. Возникли ли за это время новые смыслы?
Произошла мистическая история, пока выставка ехала из Шанхая во время пандемии. Мы сказали: пусть своим приездом она изгонит бесов. Работы приехали, хранились на складе, теперь выставка открылась и изгоняет бесов. Чжан Хуань прислал нам не только выставку, но и эрмитажного Будду, который теперь стоит во дворе, и оберегает нас. Еще художник прислал послание любви, — две красных картины, которые все объясняют про пандемию. А в день открытия стало понятно: наша выставка – покаяние за тот перехлестный расизм по поводу китайцев и китайских туристов, которым были обозначены во всем мире последние годы. Думаю, что таким образом мы извинились.
На ваш взгляд, изменится ли количество посетителей в музеях после пандемии? Сможет ли музейный мир вернуться к прежним рекордам посещаемости? И что тогда будет новым критерием оценки эффективности музея?
Надеюсь, что изменится. Потому что это безумие — рассчитывать на туристов и превращать музеи исключительно в туристические объекты. То есть в музее ходят по кругу, смотрят только 20 вещей, — и больше ничего не нужно. Поэтому критерии успешности музея должны стать другими. Общество должно другими способами содержать музеи. Культура сама себя содержать не может, она не коммерческая. Культуру должно содержать общество. Я говорю сейчас о не коммерческой культуре. Есть три способа содержать культуру: государство, меценаты, корпорации и люди, которые приходят и покупают билеты. Сейчас из этого нужно выбрать какие-то критерии, которые должны означать эффективность. Я думаю, эффективность — это процент бесплатных посещений музея, которые обеспечиваются, допустим, меценатами. Меценаты должны покупать билеты и распространять их бесплатно среди детей, школьников, пенсионеров. Другие критерии должны быть более, скажем так, художественно-значимыми. Над ними мы работаем. Есть целый набор предложений. Главное, понимание работы музея не должно быть примитивным. Например, когда говорим о цифре, подразумеваем арифметику. Но цифры – это еще и, как минимум, алгебра. Арифметика уже не годится. Поэтому нужно считать, не сколько народу пришло, а сколько народу нужно музею. Ну, мы примерно знаем, сколько нужно, чтобы пришло в эту часть Эрмитажа, в другую часть Эрмитажа. Чтобы людям было удобно, чтобы мы ощущали, что нашу работу люди воспринимают. Вот сейчас, поскольку все цифры упали, мы их будем поднимать до нужного и смотреть, чтобы они не переходили больше, чем надо. Точно так же с доходами. Какие доходы, что должно быть монетизировано, — сейчас острые вопросы для всех музеев мира. Как добывать деньги, что онлайн должно быть бесплатно, а что платно. Как образование бывает платное, бывает бесплатное. Вот эти вещи сейчас мы всем музейным миром обсуждаем, размышляем, прикидываем. Может, чего-нибудь получится.
Означает ли это, что больше нет глобального музейного мира? Закончилась пора активных музейных обменов? Свои шедевры, самые известные работы из коллекций больше никто на выставки давать не будет?
Пока, безусловно, не будет. Люди боятся. Ведь мы все время отстаиваем особые привилегии искусства, и на таможнях в том числе. Но когда закрылись границы, — ни людей, ни вещей, — и у всех музеев застряли выставки. У нас почти весь Канова в Италии оказался. Потом ввели какое-то правило. Работы вернулись. Людей нельзя перевозить, искусство — можно. Но наши итальянские коллеги рассказали, что их кураторы не хотят ездить, боятся переезжать из страны в страну, когда все это небезопасно. Но без кураторов нельзя посылать вещи. Так что теперь все будет по-другому. Сейчас будет некое время «для своих». А что нужно своим? Эрмитаж — это 500 залов, можно каждый день ходить. У других музеев немножко поменьше.
Чтобы люди приходили снова, музеям нужны выставки. Как сделать, чтобы что-то давать в другие музеи? Пока все боятся что-либо давать, а дальше — посмотрим. Я думаю, мы должны использовать эту ситуацию для того, чтобы все правильно организовать. Чтобы это было устроено не только ради денег, — а деньги важны, — не только ради славы, а для того, чтобы выполнять какую-то правильную задачу. Сколько сколько вещей надо отреставрировать, сколько посетителей надо привести, сколько детей, сколько пенсионеров.
Означает ли это, что Эрмитаж снова станет сословным музеем?
Да. К сожалению, все становится сословным. Произошло разделение онлайн и оффлайн. Условно, онлайн — для бедных, оффлайн — для богатых. Музей — это роскошь. В музей теперь нельзя прийти физически с улицы, без предварительной регистрации, билета. Но надо сделать так, чтобы эта роскошь оставалась доступной всем. Доступность — понятие очень широкое, в том числе означающее моральную готовность, согласие соблюдать определенные условия игры. То есть, эта сословность не должна быть просто классовой, определяемой деньгами. Но еще и сословность, например, интеллектуальную. Понимаешь ли ты, не понимаешь, о чем идет речь.
Плюс Black tie. Как говорил Анатолий Александрович Собчак, в Эрмитаж должны ходить в смокингах. Вообще-то, так было когда-то. Сейчас, кстати, вход в Эрмитаж как при Николае I: только по предварительной записи. Постепенно возвращаются дресс-код и все остальное. Это правильно понятая сословность.
Это сословность XXI века?
Это новая, интеллектуальная сословность. Она возникла как результат онлайна и карантина. Мы должны сделать так, чтобы эта сословность не увеличила неравенства в обществе. Нужно придумать новые механизмы, посмотреть, как это делать.