Москва — большая деревня: 8 деревянных особняков в центре столицы

Остоженка, 37. Дом Муму 

Ну, например, «в одной из отдаленных улиц Москвы, в сером доме с белыми колоннами, антресолью и покривившимся балконом жила некогда барыня, вдова, окруженная многочисленною дворней». Неторопливо начинается знакомый с детства рассказ о трагической судьбе собачки «испанской породы» и ее беспородном глухонемом хозяине. Деревянному особняку, в котором происходили драматические события, в прошлом году стукнуло 200 лет. Теперь это музей Тургенева на давно уже не «отдаленной» Остоженке. Этот одноэтажный деревянный особняк в стиле московского ампира, построенный титулярным советником Д. Н. Федоровым в 1819 году на месте сгоревшей в пожаре 1812 года усадьбы, в просторечии так и называют «домом Муму».

Каменный фундамент, обшитый тесом фасад с семью окнами, шестиколонный портик и антресоли. Дом №37 по Остоженке — типичный образец послепожарной застройки Москвы. Неизвестный архитектор выбрал его из нескольких сотен образцовых проектов фасадов, разработанных «Комиссией для строения Москвы».

«Москвы у нас почти нет», — вздыхал историк А. И. Толстой в 1812 году. Из более чем 9000 домов допожарной Москвы сгорело не менее 6500, из них около были 4500 деревянные. «Весь город по левую сторону Москвы-реки был точно как черное большое поле», — вспоминала московский старожил Е. П. Янькова.

Но Москве было не привыкать. «Москва от копеечной спички сгорела», — свидетельствует старомосковская поговорка. Не раз горела, не раз отстраивалась. В течение многих веков в архитектуре Москвы преобладало дерево, символ верности традициям и признак крепкого провинциального духа. Строительство домов обходилось недорого — лесов вокруг росло во множестве. Суровой московской зимой в деревянных домах было тепло и уютно. В жару особняки служили «прохладным убежищем от летнего зноя», как поэтически называл историк И. М. Снегирев тенистые московские садики с плодовыми деревьями вокруг этих домов.

Когда в 1812 году Москва начала отстраиваться после пожара, в ход пошло дерево.

Улица Бурденко, 23. Дом холостяка-чертежника

Один из симпатичнейших «образцовых проектов», который язык не поворачивается назвать типовым, стоит на улице Бурденко. Дом в бывшем Долгом переулке на тогдашней московской окраине принадлежал коллежскому советнику Г. А. Палибину, начальнику чертежной мастерской московской Межевой канцелярии. Скромный деревянный особнячок в пять окон, обшитый тесом, чиновник выкрасил в образцовый «дикий», то есть серый цвет. Цветовая гамма московских домов после 1816 года была ограничена палитрой из четырех цветов, определенных императорским указом. Указ был издан по горячим следам императора Александра I, который, оказавшись в Москве, пришел в ужас от разноцветья нового, послепожарного города.

Однако коллежский советник Палибин был не так прост, и строгий серый законопослушный цвет удачно оттеняет затейливые белые лепные украшения на фасаде. Под выступающей линией ризалита бежит спиралевидная вязь греческого орнамента меандр, под ним — причудливая смесь. Голова горгоны, горящие факелы, мифические существа, помесь ихтиокентавра с крылатым пегасом. Небольшой архитектурный каприз, так любимый москвичами, — мезонин с полукруглым окном — венчает этот маленький шедевр. Как оказалось, еще и с секретом.

Подобно всем зданиям с долгой историей, особняк много что пережил. Его неоднократно достраивали, после революции устроили гигантский коммунальный улей, в котором проживало до 40 человек (представляете, в холостяцком домике Палибина, рассчитанном на него одного?!). После расселения особняк планировали передать Министерству мясной и молочной промышленности. Но тут домом заинтересовался известный реставратор и историк искусства Савва Ямщиков. При его помощи в 1980-е годы провели качественную реставрацию. В процессе восстановления в парадных комнатах под слоем войлока и штукатурки обнаружили расписанные вручную ампирные обои с яркими гирляндами цветов в окружении жизнерадостных пузатых путти, с фризами в технике гризайль. Такие обои предполагают и соответствующую обстановку, и традиционно украшали гораздо более богатые дома. Кто знает, какой умысел был у Палибина? Обмануть москвичей непритязательным (хотя и изящным) внешним видом, а гостей поразить внутренним? Кстати, в качестве подложки обоев экономный Палибин использовал списанный архив своей канцелярии, по которому и узнали его имя.

Сейчас особняк переживает не лучшие времена. Трещины на фасаде густо замазаны белой краской, что придает дому вид больного корью. По словам охранника, внутри идет реставрация и смотреть там, кроме строительного хлама, нечего. Но объявление в окне строго предупреждает, что вход в здание только по паспорту и без оружия.

Сытинский переулок, дом №5/10. Ветеран 1812 года

В тихом переулке недалеко от Пушкинской площади, приосанившись, стоит уникальный представитель старой застройки столько что отреставрированным нарядным фасадом с портиком коринфского ордера из четырех деревянных колонн.

Этот патриарх всего лишь на 15 лет старше палибинского, но их разделяет 1812 год, а это «дистанция огромного размера». Сытинский ветеран — один из 2100 уцелевших деревянных счастливцев. Он видел французов и пережил пожар Москвы.

Усадьба в классической традиции была построена бригадиром Андреем Сытиным в переулке имени его отца, состоятельного капрала Измайловского полка, в 1804-1806 годах. Сытин-младший выстроил основной дом в девять окон в дереве. Насыщенный бордовый цвет обшитого тесом фасада оттеняет многочисленные лепные украшения из белого гипса, а это уже приметы московского ампира постнаполеоновских времен. Возможно, особняк стоит на основании какого-то более древнего дома — в кладке каменного цоколя найдены кирпичи с клеймами «Н», относящимися к концу XVII века.

При советской власти квадратные метры особняка стали коммунальными. А дом постепенно разрушался. Некогда уважаемый представитель московского деревянного истеблишмента превратился в жалкого люмпена, утратившего большую часть своих благородных черт, в том числе и фронтон с чердачным окошком.

В начале 1980-х годов коммунальных жильцов расселили и началась большая реставрация. Зданию вернули его былой облик, восстановили внутреннюю планировку с его традиционной анфиладой парадных покоев по фасаду. Оказалось, что сохранилась часть внутреннего убранства — белые кафельные печи в угловых комнатах и женские фигуры-кариатиды на лестнице. Ими какое-то время любовались сотрудники одного из подразделений Министерства рыбного хозяйства, которому отдали восстановленный особняк. В общем, советскую пищевую промышленность не обвинишь в отсутствии вкуса.

Среди обитателей особняка в разные годы были: фабрика духовых музыкальных инструментов, коллежский асессор, статская советница и, конечно, многочисленные советские граждане. Нынешний арендантор — ООО «Галс», участник государственной программы аренды исторических памятников «рубль за квадратный метр». Чтобы получить такую арендную ставку, нужно сначала отремонтировать памятник. Реставрация сытинского особняка обошлась в 200 млн рублей.

Денежный переулок, дома №9/6 и №11, дом Поливанова и первые штудии автора ливадийского дворца Николая Краснова

В районе Денежного переулка жили чеканщики государева Монетного двора, отсюда и название. Оно актуально и в наши дни, ибо звон монет и шуршание купюр почти физически ощущается в этом арбатском уголке, застроенном роскошными особняками и престижными доходными домами. Рядом с ними расположились два старинных деревянных особняка древнего рода и благородного происхождения работы именитых архитекторов.

Как известно, умом Россию не понять. Не найти рационального объяснения, почему после войны с Наполеоном любимым стилем в обеих столицах станет ампир, пришедший как раз из наполеоновской Франции. В Москве французский стиль сильно, конечно, заметно обрусел, приобрел местный колорит и стал называться московским.

Вначале послепожарные дома строили кто во что горазд. Но Александр I спохватился и ввел градостроительные стандарты. Домам предписывалось стоять по красной линии улиц, быть симметричными, с длиной фасадов не более 26 метров. Высота ограничивалась шестью метрами, вторых этажей деревянным домам иметь не полагалось в противопожарных целях. Наружные стены либо обшивали тесом, либо штукатурили.

Вместо строгой гармонии и декоративной сдержанности классицизма, пришедший на смену ампир допускал помпезную монументальность и совершенную декоративную несдержанность. Москвичам пришлась по душе лепнина. Гирлянды цветов, факелы, античная живность в виде грифонов, сфинксов, львиных лап и морд и, конечно, военная символика, древние щиты-пелты, стрелы и копья были во множестве рассыпаны по фасадам частных особняков. Особую любовь москвичей заслужили портики и фронтоны. Они визуально увеличивали высоту зданий и придавали домам респектабельную монументальность.

Горожане средней руки пользовались услугами специальных мастерских, где лепные украшения из гипса создавали в массовых масштабах. Более состоятельные москвичи прибегали к услугам именитых архитекторов и скульпторов.

Дом в стиле московского ампира в Денежном переулке под номером 9/6 с шестью деревянными колоннами тосканского ордера, с мезонином и антресолями выглядит внушительно, но лаконично рядом со своими вельможными соседями. Видимо, сказался прямолинейный вкус его первого владельца, поручика Александра Поливанова, участника Наполеоновских войн, потомственного дворянина. Но внешний вид обманчив. Именитый автор дома Афанасий Григорьев, ведущий архитектор московского ампира, выстроил особняк в 1824 году на месте сгоревшей в 1812 году усадьбы. Фасад облицован «под камень», для которого использовались специальные доски с выемками, — довольно распространенная в то время практика.

По мнению Татьяны Крашенинниковой, заведующей отделом реставрации памятников архитектуры Музеев Московского Кремля: «Дом Поливанова представляет собой когда-то распространенный образец городской усадьбы с мезонином и портиком, который чудом сохранил свой первоначальный облик, ведь с течением времени дома перестраивались, а фасады менялись до неузнаваемости».

Девять фасадных окон дома освещают восстановленную парадную анфиладу в доме. Высокие двустворчатые двери ведут из большого зала с непременными хорами в малый, оттуда в небольшую столовую и, наконец, в угловую комнату хозяйки, так называемый дамский кабинет. В нем примечательна изящная потолочная лепнина, сильно пострадавшая в пожаре 2002 года, втором из пожаров советского периода, чуть не сгубившим деревянное детище Григорьева.

Семья поручика Поливанова редко жила в московском доме, предпочитая ему родовое поместье во Владимирской губернии. Дом сдавался внаем. У него был один примечательный арендатор, Степан Жихарев, участник знаменитого литературного кружка «Арзамас», автор мемуаров. Вполне вероятно, к нему на огонек заглядывал другой участник Арзамасского кружка, Александр Пушкин. Возможно, его африканский профиль мелькал в окнах особняка в 1836 году, в последний приезд поэта в Москву.

А во время последней войны здесь располагались курсы и общежитие для девушек-радисток.

Особняк отреставрирован в 2007 году. Во дворе по образцу типовых оград XIX века частично восстановлена деревянная ограда. Афиши на ограде приглашают на иммерсивное театральное представление, которое дают в особняке. Под афишами прохаживается кот, который кажется ожившей частью антуража.

Поливановский сосед — дом под номером 11, скромнее в размерах, но, безусловно, наряднее. Его автор — архитектор Николай Краснов — строил царский дворец в крымской Ливадии. И как главный архитектор Ялты приложил руку к строительству более 60 вилл и дворцов в Крыму. В Москве вскоре по окончании учебы Краснов набивал руку на особняке в Денежном переулке.

В начале своей истории (а ей больше 200 лет) особняк имел весьма скромный вид. Построенный в 1815 году для корнета, участника войны 1812 года, происходившего из дворянского рода Толстых, дом в девять фасадных окон облицовывали простые крашеные доски, а окна обрамляли незатейливые наличники.

Но в 1885 году Николай Краснов коренным образом изменил фасад по заказу нового владельца Михаила Грачева.

Особняк расцвел в соответствии с архитектурной модой второй половины XIX века, которую можно охарактеризовать как «сделайте мне красиво». Покрывший его штукатурный слой придал зданию солидность, фасад расцветился множеством эклектичных декоративных деталей, тут тебе и ампир, и неогрек. В тимпане фронтона устроился затейливый вензель, поддерживаемый двумя грифонами с инициалами хозяина МГ. Не обошлось и без львиных голов. Украшенные кокошниками из лепестков и цветочными гирляндами, напоминающими ухоженные бакенбарды, они сторожат высокие окна.

Но главным украшением фасада стали, конечно же, женщины. Облаченные в длинные одежды кариатиды удачно заменили наскучившие колонны. Они с достоинством несут вечную кару карийцев, поддерживая карниз закаленными головами.

Особняк в Денежном переулке достался Михаилу Грачеву от отца, почетного гражданина Москвы Семена Грачева. Купец и финансист Грачев выделил по дому каждому из своих девяти отпрысков.

Сейчас домом владеет МИД, нависая над ампирным капризом со своих задов сталинской мощью. Внутрь не попасть, остается ходить-облизываться снаружи. В ухоженный дворик со стороны переулка ведет небольшая калитка с характерным почтовым ящиком.

Погодинская улица, 12А. Резной терем славянофила Погодина

Как ни прижился в Москве имперский ампир, ко второй половине XIX века он начал уступать позиции новому стилю — эклектике. Новым его можно назвать с натяжкой, поскольку эклектика как раз и строится на заимствованиях и произвольном смешении элементов различных стилей и эпох.

«Для эклектики характерна «сбивка масштаба, — говорит Татьяна Крашенинникова. — Детали из разных стилей изначально имели практическое значение и стояли строго на своих местах, но эклектика же превратила их в чисто декоративные украшения».

Москве, «переварившей» многие культуры, такое вольное отношение к канонам архитектуры пришлось по душе, и центр города во второй половине XIX века украсили множество зданий, чаще всего общественных и доходных, чрезвычайно разнообразной жанровой направленности. Архитекторы разделяли московский энтузиазм, ведь никаких архитектурных табу эклектика не признавала.

В этот момент началось возрождение интереса к национальным корням. На Девичьем поле построили усадьбу, напоминающую деревенскую резную избу. Своим появлением изба обязана трем героям: историку-славянофилу Михаилу Погодину, архитектору Николаю Никитину и предпринимателю Василию Кокореву. Меценат Кокорев, увлекавшийся идеями славянофильства и друживший с историком Михаилом Погодиным, в знак уважения к другу оплатил строительство одного из двух флигелей при усадьбе. Зодчий Никитин, приверженец национального стиля, создал дом по образцу русской деревенской архитектуры. Так на Девичьем поле в 1856 году появился рубленый терем. Свою славу дом получил сразу же.

На самом деле деревенского в нем ничего нет. Это архитектурная стилизация, своего рода изящная бело-голубая декорация в стиле «а-ля рюс».

«Погодинская изба была первым примером введения русских традиций в высокую архитектуру, и ее роль в дальнейшем развитии русского стиля архитектуры очень важна», — говорит Алексей Гриц, заведующий сектором «Свода памятников» Государственного института искусствознания.

Каждый декоративный элемент фасада — ставни трех окон в переплете белых планок, кружевное обрамление голубых наличников и «подзоров», изящная пропильная «вышивка» белых «полотенец» на втором этаже — прекрасен сам по себе и заслуживает пристального внимания. Говорят, что Погодин самолично собирал в деревнях наличники в качестве образцов узоров.

Московский историк превратил усадьбу в своего рода «славянофильский клуб», и кто только ни приходил туда на посиделки. Изба служила хозяину кабинетом. Идеальное место для обсуждения тем, связанных с интересами «по охоте старины любителя», как называл себя сам Погодин.

Изба счастливо пережила многочисленные драматические коллизии, в том числе немецкие бомбардировки во время войны, разрушившие саму усадьбу. Деревянная миниатюра сейчас находится в хорошем состоянии, хотя и пустует.

Калошин переулок, 12. Флорентийское палаццо

Дом номер 12 в Калошином переулке стоит уже 170 лет и по-прежнему остается архитектурным чужестранцем. Небольшое одноэтажное здание насыщенного брусничного оттенка напоминает миниатюрный вариант ренессансного палаццо XV века. Оно уместно смотрелось бы где-нибудь во Флоренции. Однако это образец еще одного архитектурного направления эпохи эклектики под названием «неоренессанс».

Архитектор Михаил Лопыревский в 1852 году построил дом для себя. То ли законный сын архитектора и бывшего крепостного Лопырева, то ли незаконный отпрыск одного из князей Голицыных, Михаил пошел по архитектурной ветви. Окончив архитектурную школу при Экспедиции кремлевского строения, участвовал в строительстве Оружейной палаты и Конюшенного корпуса в Кремле, состоял в комиссии по строительству храма Христа Спасителя.

В молодости архитектор Лопыревский был амбициозен. В 26 лет, например, предложил свой проект перестройки Кремлевского дворца. Творческий пыл Лопыревского на этом тихо угас, и его собственные проекты можно пересчитать по пальцам одной руки. Строил он немного, зато был крупнейшим московским домовладельцем.

Свой дом Лопыревский спроектировал внешне небольшим, у него всего 20 метров по фасаду. Карнизы на консолях и кронштейны под пятью большими окнами, копирующие рисунок карниза, вызывают в памяти образы итальянских домов средневековой знати. Декоративные украшения в виде барельефных медальонов с женскими аллегорическими фигурами над окнами придают ему вид элегантной шкатулки-сундучка. Дом полностью деревянный, но штукатурка маскирует его под каменный. В некоторых местах штукатурка отвалилась и демонстрирует деревянную суть.

Небольшой размер здания обманчив — внутри оно просторно. Комнаты оформлены в духе итальянского возрождения. «Дома, которые архитекторы строили для себя, особенно интересны, так как в них они воплощали свои мечты, а это помогает лучше понять их стиль», — говорит Татьяна Крашенинникова.

Следы итальянского Ренессанса решительно замела советская эпоха. Но при реконструкции в конце ХХ века реставраторы раскрыли деревянные панно с темперной росписью на потолке и дверях, имитирующую резьбу и инкрустацию в богатых итальянских домах.

Улица Электрозаводская, 12, строение 1. ЗОЖ-модерн

Бурное развитие промышленности привело к появлению новых форм в архитектуре. Новые материалы — стекло и керамика, бетон и железо — открыли широкие горизонты перед архитекторами. Богатые заказчики, представители новой буржуазии, стремились перещеголять друг друга в оригинальности, и их уже не устраивала эклектика. Зато для этого отлично подходил модерн: асимметрия, диковинные растительные мотивы и танцующие линии.

В Москве архитектурный модерн проявился особенно ярко. Здесь его многочисленные каменные шедевры соперничают друг с другом блеском мозаик и витражей, ажурной вязью ковки. Среди них выгодно выделяется один «простолюдин», построенный из дерева, к тому времени уже безнадежно вышедшего из моды.

Дом на бывшей пролетарской окраине Москвы появился благодаря старообрядчеству, армейскому сукну и здоровому образу жизни. Ну и еще разладу в семье купца-мануфактурщика Василия Носова.

В царской армии ценили носовское сукно для шинелей, а гражданский люд крепко спал под его пуховыми одеялами. Купец проживал в солидном доме с обширным садом рядом со своей тонкосуконной фабрикой, на склоне речки Хапиловки (сейчас она в подземном коллекторе).

Носов был из старообрядцев, состоял в Преображенской общине и имел большую семью — шесть дочерей и одного сына. Жизнь Носова осложнил тот факт, что его единственный сын решил жениться на дочери купца Рябушинского, тоже старообрядца, но члена другой общины. Носов не одобрял Рябушинского и не пожелал жить с невесткой в одном доме. Разделив сад на две части каменным забором, он поручил архитектору Льву Кекушеву построить еще один дом, на другой половине.

Московский купец хорошо разбирался не только в сукне и пухе, но и в мировых архитектурных течениях, и выбор Кекушева, тонкого знатока модерна, тому доказательство. По его проекту был выстроен даже носовский торговый амбар в Китай-городе.

Кекушев предложил сделать дом в модном тогда стиле раннего бельгийского модерна. Носов склонялся к проекту коттеджа в американском стиле, подсмотренном в журнале. Кроме того, большая семья хотела иметь просторную открытую террасу, а это неизбежно придавало дому легкий дачный налет. Эскиз несколько раз перерабатывался, но построенный в конце 1903 года дом стал отлично продуманным компромиссом, устроившим всех.

Первоначально особняк стоял в глубине сада, и это неслучайно для Кекушева. Близость к природе — важная составляющая эстетики модерна. Сад не сохранился, сейчас через стилизованную под модерн ажурную кованую ограду в глубине двора хорошо видна оригинальная форма дома с разными объемами, где даже окна не повторяют друг друга. Легко представить возмущение поборников чистой классики того времени при виде такого архитектурного «хаоса».

В особняке продумана каждая деталь, и это одна из отличительных черт архитектора. На лестничном пролете, например, стоит замечательная скамья из дуба в стиле модерн с видом на сад, а для удобства сидящих она оснащена подогревом. Подъем на второй этаж почти не ощутим: деревянная лестница с резными перилами спроектирована максимально пологой.

Носов был далек от персонажей пьес Островского. Борода, правда, у него была, и новый дом он построил не из камня, а из дерева. Но совсем не потому, что в деревянных избах жили его предки. Дом из дерева, справедливо считал он, полезнее для здоровья и долго хранит тепло. По воспоминаниям внука Носова, Юрия Бахрушина, дед оснастил свое модерновое жилище по последнему слову техники. Водяное отопление, горячая и холодная вода, вытяжная вентиляция и канализация, электричество обеспечивали комфорт домочадцев мужского пола на первом этаже, женского — на втором, в соответствии со старообрядческими традициями.

Хорошо должно быть сиделось большой семье летом на просторной округлой террасе с ажурными украшениями из гнутого дерева с видом на реку Яуза, с кипящим самоваром из красной меди на столе, с пирогами с визигой и маринованными рыбьими хрящами (любимое блюдо Носовых). Но идиллия продолжалась недолго. Вид на реку в середине 1910-х годов закрыл строящийся электрозавод. А через пару лет хозяин лишился не только вида, но и дома. После революции последние годы жизни Носов скитался по подмосковным деревням.

Деревянный шедевр Кекушева советская власть использовала по-всякому. Сначала по резным перилам дубовой лестницы катались детсадовские воспитанники. Потом особняк перепрофилировали в общежитие для фабричных работниц. Интересно, оценили ли они кекушевский интерьер? В доме до сих пор сохранились его остатки: стенные панели из мореного дуба, шкафы из красного дерева, каминные изразцы из абрамцевской керамики. В 1987 году в нем открылась библиотека для молодежи, потом настал черед длительной реставрации, и обветшавший особняк ожил.