В гостях у коллекционера: Ольга Ускова о том, зачем программистам абстрактное искусство

Штаб-квартира Cognitive Technologies в Сокольниках расположена в здании бывшего клуба обувной фабрики «Буревестник», построенном в 1928–1930 годах по проекту Константина Мельникова. Под архитектурным прикрытием русского авангарда внутри здания — собрание «вторых русских авангардистов», художника-шестидесятника Элия Белютина и студийцев его школы «Новая реальность» Владимира Зубарева, Веры Преображенской. В собрании Ольги Усковой более полутора тысяч работ, как белютинцев, так и молодых современных художников, которых поддерживает коллекционер. Впрочем, коллекционером себя Ускова не признает. «Я не коллекционер, я меценат и коллекционер-любитель», — говорит Ольга Ускова.

О том, зачем разработчикам искусственного интеллекта искусство Элия Белютина и художников его круга, какое место займет абстрактное искусство в новой, постковидной реальности и как меняются принципы экспонирования искусства в наше время, Ольга Ускова рассказала Forbes Life.

Ольга, эпоха искусственного интеллекта — это будущее время или это уже происходит сейчас? Фантастическое будущее уже наступило?

Так происходит только в кино: сидишь-смотришь фильм, потом следующий кадр: прошло 10 лет. Я как раз сейчас много разговариваю с Голливудом: консультирую фильм, где в главной  роли искусственный интеллект.

Как он выглядит?

По-разному. Искусственный интеллект — это просто код сети. Но дальше в зависимости от функций, которые он выполняет в данный момент, он может предстать или автоматической машиной, или ботом в интернете, или чем-то еще.

Или Порфирием Петровичем.

Да. Снимают англичане, они Пелевина почему-то не прочли. Но с удовольствием выслушали краткий пересказ. Хотя я бы на их месте прямо по роману и снимала. Если говорить про текущее состояние, мы уже в нем находимся. Отсюда наш тяжелый дискомфорт. Этот дискомфорт временный, переходного периода. Но, к сожалению, он будет полит кровью. И мы уже это видим. Есть некий набор трагических событий, составляющих всякую революцию. Это только усилит амплитуду. Сейчас происходит раскачка, мы видим движение в плюс. Но в какой-то момент, мне кажется, люди за свои беды будут вознаграждены чем-то.

Та часть человечества, которая выживет, станет гибридной: полулюди-полумашины?

Думаю, что все-таки будет свободный выбор. В основном он зависит от того, в чем и с чем человек хочет конкурировать. Если человек хочет быть полиглотом, и знать максимальное количество языков для того, чтобы широко изучать культуру разных народностей, он себе навтыкает чипов, конечно. Потому что сидеть и учить язык — это дело мучительное, мало благодарное. Быстро забывается, требует много времени. Очень мало кто способен удержать больше пяти языков. А для человека, который работает с эмоциями, такого, как художник, это бесполезно, — ему чужой опыт вреден, сбивает с настроя. Художник сам — преемник той информации, которая идет от общей системы. Скорее всего, художник будет вне чипов.

А что произойдет с нашей эмоциональной сферой?

Пока человечество больно. И заболевает все глубже и глубже. И заболевание это связано,  по мнению медиков, статистиков, в первую очередь, с перенаселением, к которому не была готова ни одна из существующих систем. Наверное, одно из самых моих любимых интервью — разговор с Ясоном Бадридзе, грузинским ученым этологом, специалистом по выживанию видов. Бадридзе уникален тем, что провел два года в волчьей стае. Ясон сказал одну важную вещь: у каждого вида есть порог резистенции. То есть количество информационных социальных контактов, которые он выдерживает. Это обуславливает ограниченность особей в стае. И если возникает больше, животное изгоняют или убивают для того, чтобы не потерять уровень качества сообщества.  У людей из-за перенаселения и скученности в больших городах начались проблемы на уровне резистенции. А с интернетом, когда вдруг открылся весь мир для общения, наступило массовое информационное скольжение, этот уровень зашкаливает. Резко вырос уровень агрессии, произошла потеря определенности. Это как раз характерно для такого заболевания. И, к сожалению, быстрых рецептов по решению этого вопроса нет.

Скорее всего, будут приняты решения, связанные с регенерацией, с расселением, освоением других планет. Или же произойдет глобальная катастрофа, которая очистит землю. Или человек будет воспринят как вирус на самой ноосфере. И то, что сейчас наблюдаем с резкими мутациями вирусов, — это по сути борьба одного вируса с другим. У меня был совершенно замечательный разговор с митрополитом Белгородским. Он очень интересный человек, продвинутый, в том числе в технологическом плане. Он говорит: представь себе, что земля — это космический корабль. А мы на нем просто команда, которая отчасти управляет жизнью этого космического корабля. И если мы тут все загадили, то нормальное решение — команду сменить. В этом смысле сейчас, конечно, если говорить про революционную историю, у нас, у человечества, небольшой выбор. Нас все равно много. И проценты, и отношение к смерти будет меняться. История с СОVID — это уже изменение отношения к смерти.

Люди пытаются посидеть, переждать, чтобы стало как раньше. Очень важно осознать, что как раньше наверняка не будет.

Искусство, культура изменятся принципиально?

Сейчас огромные ожидания связаны с современным искусством.

Я всем рекомендую почитать Роберта Терчека «Испарившаяся: надежная стратегия успеха в дематериализующемся мире». Роберт был одним из директоров, которые запускали МТV в начале 1990-х. Он был одним из директоров кабельного канала Опры Уинфри. Он — человек, который определяет тренды, в своей книге честно сказал: «Ребят, вы все — трупы, все, что вы делаете, — это повторяющееся старье, и вы уже потеряли новое поколение». Если вы думаете, что мир определяют люди за 40, вы ошибаетесь. Нет, его определяют люди от 14 лет. Потому что им жить дальше, у них широкий горизонт планирования.

Тимур Бекмамбетов недавно в полемике с кем-то из искусствоведов сказал: «Вот вам кажется, что это полное фуфло, когда 25 миллионов человек прильнули к экранам посмотреть, как на протяжении 20 минут жрет лапшу корейская девочка. А я вам могу сказать, что это не фуфло. Потому что, если 25 миллионов человек видят в этом какую-то эмоцию, что-то ловят, а вы не понимаете, что они ловят, значит, вы — фуфло. Значит, вы не работаете в современном запросе».

Что это означает? Панику? Мы не понимаем, что происходит?

Да, это паника, и это барьеры внутри сознания. Мы не просто не понимаем, мы не хотим понимать. Это очень важный момент. Любое отрицание — это барьер. Отсюда эскапизм, вот эта вот тоска по прошлому. Например, два моих любимых режиссера — Вуди Аллен и Тарантино — вдруг выдают ретро. Такое глухое-глухое ретро. Они тоскуют. Потому что не понимают, что сейчас происходит.

Ольга, зачем вам столько искусства вокруг? В чем его утилитарное назначение?

Искусство в принципе надо использовать утилитарно. Иначе на фига тогда его покупать? Давайте разберем: зачем человек прется в музеи. Я вообще не понимаю зачем. Это все равно как на кладбище гулять.

Малевич тоже так говорил!

Современный человек может идти в музей знакомиться. Я так делала, когда мне было 18-20 лет. Приходила, загадочная садилась перед картиной Иванова, и ко мне подходили там: «Девушка!». Кто-нибудь мне экскурсию прочтет, еще что-то там. Ну, в общем, проводила время. Картины при этом играли чисто утилитарную роль. Смотреть знакомое с детства искусство — все равно что листать хрестоматию по литературе за пятый класс. А интерактивные попытки создать некоторое действо, сделать законченное высказывание  сильно зависят от режиссера и от автора. В результате, ты все равно получаешь искусство через посредника. Оптимально, конечно, индивидуальное общение, которое, например, может дать интернет. Но интернет дает информацию, но не дает энергию. Поэтому самый простой путь — сначала изучить в интернете, а потом уже, выбрав, точечно идти в музей. Не шляться там по залам — я не понимаю, как, например, можно от Врубеля перейти к Серову и не сломать себе голову. Визит, конечно, должен быть направленный, и при этом надо понимать, какую информацию ты собираешь.

Личная коллекция, на мой взгляд, гораздо более важная история. Не буду называть фамилии, у меня есть несколько друзей-миллиардеров, которые в 1990-х годах старались скупать то, что плохо лежало в Третьяковке. Приходишь в гости, а там на стене как-будто бы фантик висит. То есть чек. Настолько работа узнаваемая. Но мы и так знаем, что у него есть бабки. Зачем еще и чек на стену вешать? Значит, как бы в себе не очень уверен. Надо еще повесить сообщение о том, что ты вот за $10 млн. На мой взгляд, перед собой надо расположить собеседника, друга, эмоцию, то, что перезаряжает, то, что дает тебе ответы на какие-то вопросы, и то, что меняется. В общем, я сторонник абстрактного искусства. Иметь возможность воображению достраивать свои образы. Вытаскивать их из воздуха, из картины. Наплевать, как художник это назва, или что он думал в момент создания. Это твои собственные коридоры. Ты просто пользуешься теми путями, которые открыл автор. Потому что, повторюсь, если ты повесишь «Золотую осень», то эта «Золотая осень» никогда не превратится в серию новых размышлений.