«Я впервые за 3,5 месяца увидела своих детей»: как российские медики борются с пандемией

Людмила Ларионова

Главная сестра медкомплекса в Коммунарке

Эпидемия коронавируса обрушилась на нас внезапно, поэтому абсолютно пустую клинику, которая должна была открыться как многопрофильный центр, мы развернули за одну ночь и на утро открылись на прием пациентов с подозрением на коронавирус. Эта ночь, которую можно сравнить с боевыми действиями, разделила мою жизнь на до и после.

Я хорошо помню первого положительного пациента. Я тогда еще была реанимационной сестрой, и только через месяц Денис Николаевич Проценко решил, что я должна стать главной сестрой Коммунарки. Делаешь свою работу, понимаешь, что по-другому никак, а внутри такой холодок, тревога перед неизвестностью. Хотя тот первый пациент и лежал в реанимации, его история закончилась благополучно. Мы очень радовались, когда он шел на поправку и всячески его подбадривали, потому что люди, которые столкнулись с этим первые, начитались в интернете ужасов и буквально подписывали себе смертный приговор.

Изменить в своем графике пришлось примерно все. Я практически жила на работе. Были самые жесткие периоды, когда я понимала, что могу быть опасной для своих близких — у меня трое детей 18, 11 и 9 лет, младшие вместе с моей мамой изолировались за городом, старшая дочь осталась с папой в Москве.  Когда я понимала, что могу быть потенциально опасной для них, я не уходила с работы, да особенно и некогда было уходить. Сегодня, несмотря на то что накал утих, все, что выходит за рамки этой клиники, по-прежнему для меня остается далеко на втором плане, а голова полностью забита текущими делами. Когда я из этого состояния выйду и как, я пока не понимаю. Надеюсь, это случится.

Я уже привыкла жить в таком режиме, наверное, если дать мне выходной, я больше пяти-шести часов и не просплю.

Сейчас я занимаюсь организацией сестринской деятельности всей клиники. Да, у меня административная должность, манипуляции руками я не провожу, но в первый месяц-два очень легко и просто это происходило, и неважно главная ты сестра, старшая, если пациентов становится больше, а персонала нет. Я реанимационная сестра до мозга костей, и не могла отсюда уйти [домой] еще и потому, что понимала: может открыться новый пост реанимации, а медсестры нет. Тогда я вставала на этот пост и совершенно спокойно дежурила медсестрой.

Нам в Коммунарке очень повезло в плане условий — клиника большая, новая, «красные» и «зеленые» корпуса между собой отшлюзованы, поэтому есть много мест, где можно поесть, помыться, отдохнуть. Другое дело, что спать получалось не больше четырех часов. Я уже привыкла жить в таком режиме. Наверное, если дать мне выходной, я больше пяти-шести часов и не просплю. Поесть тоже не всегда удавалось, бывало, раз в сутки вспоминаешь, что надо бы перекусить, а некогда. Работы много — ну, война. Мы это спокойно воспринимаем, никто не ноет, не стенает. Кто не справился, побоялся, их с нами в общем-то нет.

В эти выходные я позволила себе полтора дня не работать и впервые за три с половиной месяца увидела своих детей. Моя младшая дочка ревела белугой, настолько ее захлестнули эмоции. У меня самой ком к горлу — так надолго детей своих я никогда не оставляла. Конечно, это испытание для всей семьи, и я благодарна мужу, детям, маме — они меня ни разу не упрекнули в том, что я полностью погружена в работу.

Никто в выходные дни меня не принуждает приезжать в клинику, но просто я чувствую ситуацию, понимаю, что нужен контроль, нужно приехать, убедиться, что всем всего хватает, что на постах порядок. Клиника — это огромный живой организм, который требует постоянного участия. И еще у меня такое ощущение, что как только я выхожу за порог, обязательно что-то должно случиться. Это гипертрофированное чувство ответственности, которое не дает покоя. Тем более рядом со мной такие же люди.

Не могу равнодушно относиться к потере пациента, каким бы тяжелым он ни был. К этому невозможно привыкнуть.

Ком к горлу подкатывает каждый раз, когда видишь, как сильно твои сестры с врачами устают, как они работают, буквально стиснув зубы, но никто не сдается. Я в эти моменты горжусь и понимаю, что за нами сила, мы настоящая команда, абсолютно не случайные люди в профессии. Мы готовы пожертвовать своими «хочу» или «не могу», забываем об усталости, о том, как давно не видели детей, боимся мы заразиться или нет. Просто идем и делаем свое дело, невзирая на запотевшие очки, на то, как жарко в СИЗе (средство индивидуальной защиты — Forbes), сколько часов мы спали и сколько раз за прошедшие сутки ели, потому что от этого зависят жизни людей.

Несмотря на то что я много работала в реанимации, я не могу равнодушно относиться к потере пациента, каким бы тяжелым он ни был. К этому невозможно привыкнуть. Ковид унес какое-то количество жизней и не все они были возрастные, среди них  и довольно молодые люди. Это все равно поражение, хотя все мы понимаем, что мы не волшебники. Все эти случаи лежат тяжелым камнем на душе, а помнится о хорошем, когда ты провожаешь пациента на выписку, все довольны и счастливы. Это, пожалуй, то, ради чего стоит жить, это самая лучшая награда.

Я не строю никаких иллюзий, но сейчас очевидно стало легче — меньше пациентов, многие клиники в городе переходят в обычный ритм, остаются те, которые работают дальше как инфекционные, включая нас. Что касается меня, я в таком диком тонусе, что, конечно, ни о каком отпуске речи не идет и я даже планов не строю. Единственное, чего я очень хочу, — провести неделю со своей семьей в спокойном режиме, наслаждаясь обществом друг друга.

Сергей Петриков

Директор института скорой помощи им. Н. В. Склифосовского

Мы подключились [к лечению COVID-19] 20 марта, одними из первых и в этот же вечер приняли первых пациентов. Это был определенный вызов, потому что вечер пятницы всегда непростой. Помню, я встретил этих пациентов в «красной» зоне сам вместе со всем коллективов, который тогда работал. Идти или нет в «красную» зону, я даже не думал. Ситуация такая, что мы одна команда и должны работать вместе. Если я туда не иду, почему должны идти другие?

Подготовились мы довольно быстро, за несколько дней. Закупать СИЗы стали еще в начале марта, потом подключился Департамент здравоохранения Москвы, поставили нам оборудование, те же аппараты ИВЛ, включились в обеспечение СИЗами.  Перепрофилировать пришлось два корпуса: кардиохирургический и еще один, в котором находится одно реанимационное отделение и две операционных. Было много тонкостей, которые надо учесть. Прежде всего, надо было разделить грязные и чистые зоны, потому что они не должны пересекаться: перед входом в грязную зону делается санпропускник, где надевают защитные костюмы, потом человек выходит через другой санпропускник, где он последовательно в нескольких комнатах все это снимает, обрабатывается и только после этого выходит в чистую зону. Кроме того, надо было наладить it-инфраструктуру. Так как ничего не может быть вынесено из грязной зоны, истории болезней там ведутся в электронном виде, а потом уже распечатываются в чистой зоне.

Проблемы со штатом у нас не было. Часть людей ушли работать в ковид, часть остались в наших основных корпусах, так как мы продолжили оказывать экстренную помощь. Институт Склифосовского и есть институт Склифосовского, мы привыкли работать в чрезвычайных ситуациях, у нас самый большой реанимационно-коечный фонд — 950 коек, из них 133 реанимационные, поэтому количество реаниматологов больше, чем в других стационарах. Плюс у нас есть большой учебный центр и есть ординатура, а там обучаются до 600 человек, ординаторы первого и второго года, и только по анестезиологии около 60 человек. Мы этих людей учили два года, поэтому были уверены в них.

Два раза в день мы делаем обход, я присутствую утром и вечером. Обсуждаем тактику лечения каждого реанимационного пациента. Плюс ко всему сложные случаи, которые есть в  отделениях. Я знаю про каждого пациента, который есть в корпусе — это годы практики, мы привыкли к такому.

Завтра будет 90 дней, как мы приняли первого пациента, и ничего, все работают.

Конечно, ковид внес серьезные изменения в наш график. У нас и так рабочий день ненормированный, а сейчас он стал совсем ненормированный. В какие-то дни я не уходил с работы, а чаще всего уходил, но поздно, иногда не домой, а в гостиницу или оставался в Москве, потому что семья за городом.

Это особенные месяцы для меня и для всех сотрудников Склифа. Чрезвычайные ситуации обычно скоротечны, быстро мобилизуешься, быстро решаешь вопросы, а здесь работа в долгую, но надо сказать, что так как коллектив постоянно участвует в этой помощи, у нас и проблем с выгоранием особых нет. Завтра будет 90 дней, как мы приняли первого пациента, и ничего, все работают.

Эти месяцы много дали, в первую очередь в плане осознания возможностей наших сотрудников в разных областях. Часть сотрудников приняли на себя несвойственные роли, в частности администрирование. Особенность устройства грязных и чистых зон в том, что переговоры осуществляются только по рациям либо местным телефонам, поэтому внутри зеленой зоны должен постоянно присутствовать администратор. Буквально через день после открытия мы ввели пары администраторов корпуса для того, чтобы если один из них уходит в красную зону решать вопросы, другой оставался в зеленой. Это потребовало человеческих ресурсов — 6 пар, 12 человек. В первую очередь туда пошли работать заведующие экстренными отделениями, реанимациями, отрядом ЧС и так далее, то есть те, кто привык быстро принимать решение. Конкретный пример: одной из тяжелых реанимаций в ковидном корпусе руководит наш заведующий противошоковым залом. Но противошоковый зал у нас тоже функционирует, все это время там находится наша сотрудница, она прекрасно выполняет обязанности заведующего в противошоке, и это не единичный случай.

Мы видим, что в целом больных становится меньше, но много реанимационных коек внутри корпуса, и пока там еще есть пациенты. Притом это очень тяжелые пациенты, поэтому нам еще придется поработать как минимум месяц. А помимо борьбы с ковидом, у нас есть и другая работа. Сейчас открылась плановая госпитализация, поэтому с отпусками в этом году будет тяжело. Всех вылечим и потом подумаем об отдыхе.

Олег Аверков

Заместитель главного врача по медицинской части ГКБ №15 им. Филатова

В первый вечер я не был в «красной» зоне, а снаружи должен был встретить первую скорую помощь, которая привезла к нам вьетнамца с положительным анализом, на этом все. А второй день можно описать как день в тумане в прямом и переносном смысле, потому что я, как и все, кто первый раз надел защитный костюм, боролся в основном с запотевшей маской, пытаясь разглядеть не только больных, но и своих коллег.

Так как поначалу в больницы клали всех с подозрением, по первым пациентам не было понятно, насколько тяжелая ситуация, хотя, учитывая, что происходило в мире, можно было предположить, что и у нас пандемия не пройдет вялотекуще. Но первый же визит в заполняющееся отделение реанимации дал однозначное впечатление о том, что это страшно и для какой-то части людей фатально.

К счастью, нам не пришлось принимать нелепых решений, кого оставить без аппарата,  кого выбрать для попытки побороться за жизнь.

Я каждый день обхожу несколько реанимаций. Там находится больше 150 человек. В мои обязанности как заместителя главного врача входит принятие решения, кого из этих пациентов интубировать, кого экстубировать (ИВЛ может проводиться через маску, без установки трубки в трахею, или с ней. При интубации пациент находится без сознания и не дышит самостоятельно — Forbes Life). Эти решения всегда важны, но здесь мы еще и вынуждены принимать их в жестких временных рамках.  К счастью, нам повезло и не пришлось принимать нелепых решений, как итальянским врачам, кого оставить без аппарата, кого выбрать для попытки побороться за жизнь. У нас во все периоды хватало коек и всего вспомогательного оборудования.

Я администратор, при желании мог оставаться в зеленой зоне хоть каждый день, но это мешало бы принимать объективное решение, потому что большая часть решений принимается там, у кровати больного, глядя на него самого. В «красной» зоне надо быть еще и для того, чтобы не быть тем начальником, который остался дома, отправив своих сотрудников работать и рисковать.

В какой-то день я почувствовал легкую ломоту, легкий озноб, легкое же покашливание и першение в горле. В принципе, обычная простуда, но через два дня очевидцы стали говорить, что я плохо выгляжу, поэтому я пошел на КТ (компьютерную томографию — Forbes). Поражение было не из легких. На КТ это выглядело впечатляюще, по моим ощущением все было нормально. Я не испытывал вообще никаких проблем с дыханием, и всего один раз у меня зарегистрировали сатурацию меньше нужных показателей. Шесть дней я провел в стационаре, в какой-то момент возникло ощущение угрозы для жизни, но оно было коротким. Наверное, помогло еще и то, что у меня не было драматического ухудшения состояния — одышки, удушья, лихорадки до потери сознания. Так что на второй день к вечеру я уже чувствовал себя почти здоровым человеком, а дальше ждал, пока показатели придут в норму. За это время я хотя бы успел частично ликвидировать долги по электронной почте. Потом я еще 14 дней провел на самоизоляции дома, работал дистанционно. В общем, считаю, что я легко отделался.

У родственников довольно серьезно ограничен доступ к информации о состоянии их близких, это у многих вызывает раздражение.

Мы все работаем, просто потому что кто-то должен идти к больным и ими заниматься. Вряд ли кто-то соглашался идти на эту работу из-за похвал или геройского статуса. Наверное, это как-то тешит самолюбие, и вроде как сейчас большая часть населения занимается героизацией врачей, но при этом почему-то вспоминается старая притча про Сталина — кто те пять миллионов, кто писал доносы? По роду службы я отвечаю за жалобы, за обращения граждан и вспоминаю, кем и как нас называли в другое время, поэтому я примерно знаю, что будет через несколько месяцев после прекращения пандемии. Жалобы поступают и сейчас. Условия пребывание больных своеобразные, у родственников довольно серьезно ограничен доступ к информации о состоянии их близких, это у многих вызывает раздражение. Клиники в худшее время были перегружены, это давало сбои в логистике, документообороте. Людям трудно объяснить, что выписку делал человек, дежуривший 12 через 12, в запотевших очках, в двух перчатках печатал ее на компьютере и там где-то описался, поставил двоечку вместе троечки. А человек пишет президенту, в Росздравнадзор, в Роспотребнадзор, что это безобразие, что деньги налогоплательщиков уходят не туда. Такие люди тоже остались, они тоже своеобразные герои нашего времени.

Разговоры про выгорание медиков были всегда, сейчас, наверное, они особенно актуальны. Но я вижу людей, которые работают в «красной» зоне, я знаю их давно, они мало изменились с точки зрения отражения стресса на их поведении, взаимоотношений. Может быть, их закалили предыдущие выгорания в «мирное время». Хотя минимальное количество людей в моем окружении действительно были вынуждены покинуть больницу, потому что сложно было и зайти в «красную» зону, и остаться в «зеленой», когда коллеги идут к ковидным пациентам. Я их не осуждаю.

Об отдыхе я пока не думаю. У меня уже давно оплачен отпуск на вторую половину июля на Валдае, но сейчас непонятно, состоится ли он вообще.

Николай Карпун

Заместитель главного врача по медицинской части ГКБ им. В.П. Демихова

Болезнь новая, но мы сталкивались с похожими инфекциями, например, 2009 года, когда был свиной грипп. По сути коронавирус — респираторная инфекция, просто более тяжело протекающая и контагиозная, в связи с этим поступало большое количество пациентов, и практически сразу все койки заполнились.

График стал напряженным, одно сплошное дежурство, иногда и ночевать приходилось на работе. Сразу и много пациентов появилось с одной патологией, а у нас же в больнице не все пульмонологи, у нас акушеры-гинекологи, хирурги, им пришлось под руководством пульмонологов, терапевтов и инфекционистов заниматься лечением пациентов. Готовиться времени не было, поэтому на ходу все перестраивались. К счастью, все врачи так или иначе сталкиваются с респираторными инфекциями, поэтому все справились с этой задачей, в том числе нейрохирурги, травматологи, акушеры-гинекологи просто прекрасно работали.

График стал напряженным, одно сплошное дежурство, иногда и ночевать приходилось на работе.

С 28 марта к нам присоединили филиал – Московский клинический центр инфекционных болезней «Вороновское». Это больница на 42 гектарах, более 50 строений, и все было построено за месяц. Вместе со строителями мы принимали активное участи в создании этого лечебного учреждения, думали над логистикой, над техническими и медицинскими решениями. 20 апреля центр принял первых больных. Несмотря на то что больница быстро построена и собраны здесь разные люди, которые должны работать в едином ключе, у нас приличные показатели.

Я в прошлом военный врач и имею опыт работы в сложных условиях. Сейчас сложные условия, не более того. Поэтому начать работу с коронавирусом для меня не было большой проблемой. Я сам, несмотря на административную должность, практикующий доктор, анестезиолог-реаниматолог, провожу наркозы, занимаюсь пациентами в реанимации, насколько это возможно. Сейчас я провожу обходы, не веду больных, для этого есть специальные доктора, но тем не менее контролирую действия врачей, обсуждаю наиболеле тяжелых больных для принятия конкретных клинических решений.

Сейчас процент заболевших не такой уж большой, фиксируется высокая заболеваемость в отдельных регионах, в том числе в московском, но частота заболевания не растет, количество заболевших не превышает количество выздоровевших. То есть ситуация стабилизировалась, и она уж точно более благоприятная, нежели это было в марте или апреле. Но мы, конечно, будем работать до конца, это уже стала совсем рутинная история.