«Это адское испытание»: Леонид Парфенов и Павел Лунгин о пандемии, разоблачении власти и шансе для талантливых

О самоизоляции и о том, как изменится мир

Леонид Парфенов: У меня ощущение, что все меняется. Насколько к лучшему, насколько к худшему — это мы сможем понять позднее. Но совершенно очевидно, что и к лучшему тоже. С одной стороны, потому что все то, что давно должно было стать онлайновым и удаленным — как, например, работа многих из нас — получило ускорение для того, чтобы стать более технологичным, чтобы освободить всех нас от необходимости куда-то ездить. Мне кажется, это очень прогрессивно. С другой стороны, увеличив долю режима онлайн и удаленной работы в своей деятельности, в укладе жизни, мне кажется, мы начнем больше ценить то, что не поддается переводу в онлайн. И я, например, жду свою первую поездку после снятия карантина из-за этого в том числе — из-за живых впечатлений, которые я, конечно, теперь буду больше ценить. Хочу в каком-нибудь интересном месте пройтись по набережной, сесть в кафе. К таким вещам я буду относиться гораздо более тщательно, потому что теперь все это приобрело ценность некой «олдскульности». Наш выбор сузится, станет более качественным. Лично я буду к этому стремиться, потому что буду понимать, как много вещей были напрасно офлайновыми, и, к счастью, они отошли в сторону, и я ими занимаюсь на дистанции.

Павел Лунгин: Мне немножко стыдно, все переживают, а я, в общем, всегда жил так. Ведь я все-таки в большей степени режиссер, а режиссер так и живет. Когда идут съемки фильма — это война какая-то, дни съемок словно вычеркиваются из твоей жизни, будто ты и не жил. А все остальное время сидишь дома один, злишься, нервничаешь, не очень много видишь людей. Мне кажется, все то, что происходит — это своего рода испытание. Изоляция — естественное состояние человека. Мне как раз кажется, что неестественным состоянием была дикая активная трясучка — например, вечерняя московская жизнь и многое другое. Когда надо успеть на три мероприятия одновременно и когда ты чувствуешь, что исполнил какой-то долг. Какой долг ты, к черту, исполнил? Если ты не выдерживаешь 1-2 месяца наедине с книгами, с фильмами, с самим собой, то кто ты тогда вообще? Может быть, я рассуждаю, как старик, но некая состоятельность человека заключается как раз в том, чтобы так жить. Жизнь конечно, изменится, но она не так меняется. Человечество ни от чего не отказывается. Например, всегда говорили, что кино убьет театр. Ни черта. Телевидение убьет кино. Сериалы убьют фильмы. Книги будут убиты. Все живет. Человечество только бесконечно расширяет свой аппетит. Мы отряхнемся и будем жить точно так же.

Леонид Парфенов: Мне кажется, что Павел Семенович рассуждает, как человек, который никогда не ходил на работу к 9:00 и не возвращался в 18:30. Для огромного количества людей самоизоляция — это испытание, потому что они лишены привычных доходов, привычного образа жизни, смысла существования и привычного разделения дома и работы. Кроме того, мы, наверное, с Павлом Семеновичем находимся в условиях даже слишком благоприятных. Ведь мы привыкли работать дома, и у нас дома оборудованы просторные рабочие места, кабинеты. Это нормальное для нас состояние. Я так вообще в самом привилегированном положении. Павел Семенович для того, чтобы работать, выезжал на натуру, съемки проводил, а у меня этого совсем мало. Недавно я выпустил новую серию «Намедни» — 2006 год. Эти серии были сняты еще в феврале, сейчас есть возможность в удаленном режиме их монтировать, править, сводить звук и прочее. То есть до середины июня у меня фронт работ есть, но эти дрова кончаются, поэтому скоро все-таки нужно будет выйти из тайги. Если же говорить про психологический момент самоизоляции, то, конечно, в небогатой стране с тесным жильем — это адское испытание для народа.

О поправках к Конституции

Леонид Парфенов: Поправки к Конституции могут оказаться для людей неожиданным сюрпризом. Ведь кажется, что вопрос с поправками закрылся, а оказывается, что все это время, пока мы мучились с карантином, власти держали в себе идею додавить этот вопрос и все-таки провести обнуление президентских сроков, как-то сварганив голосование. Это, конечно, вызывает некоторую оторопь. То есть властей все это время не больница в Коммунарке беспокоила, а как бы поскорее довести до конца запланированное.

Павел Лунгин: А может быть, наоборот, вопрос с поправками к Конституции покажется чем-то незначительным. Когда возникла тема жизни и смерти, тема физической свободы или несвободы — выйти на улицу, не выйти, или даже выйти, заразиться и умереть — оказалось, что повестка дня каким-то образом обесценилась, как Леня говорит, отошла даже не на второй, а на пятнадцатый план.

Леонид Парфенов: Власть-то потом продемонстрирует, что для нее это и были реальные ценности, которые она держала в голове. Вам бы о жизни и смерти подумать, а вы опять думаете о том, как скостить 20 лет и выписать себе новый паспорт.

Павел Лунгин: Мне кажется, общество, наоборот, учится жить самостоятельно. В каком-то смысле общество от коронавируса становится более либертарианским, оно избавляется от крепостной зависимости. Люди пытаются выжить сами по себе, и это дает им шанс почувствовать свою самостоятельность. В этом смысле, я думаю, независимость людей усилится, за исключением тех, кто присосался к огромному вымени государства и щедро из него пьют. К тому же Сергей Собянин, по-моему, придерживается очень адекватной позиции, пытается приложить максимум усилий для спасения людей. Вообще, в этой ситуации есть много интересного — например, то, что общество стало гораздо человечнее. Из-за таких стариков, как я, которые находятся в зоне риска, вся деятельность остановилась. В этом есть некий гуманистический подход. Когда благосостояние приносится в жертву ради жизни людей. Как так получилось, что все государства проявляют альтруизм — я не понимаю. Раньше такого не было.

О молодежи

Павел Лунгин: Меры изоляции приняты ради, в общем-то, не самой активной части населения, с точки зрения производительности труда. А выигрывают от всей этой ситуации дети. Мне кажется, может произойти раскол между поколениями. Ведь поколение онлайна, молодежь, живет сейчас как рыба в воде. Они любят, ссорятся, «разводят» друг друга, острят в телефонах. Они, конечно, гораздо более приспособлены к изоляции, нежели люди, которые так жить не умеют.

Леонид Парфенов: Мне кажется, доля онлайна в жизни усилится, и от этого, конечно, жизнь будет моложе. Она будет технологичнее, в ней будет больше молодого голоса в общем хоре жизни. Например, Noize MC недавно выложил свою песню «26.04», посвященную катастрофе в Чернобыле. Всего за полдня клип набрал миллион просмотров, молодежь этим живет.

Павел Лунгин: Всякий кризис дает талантливым людям возможность проявить себя. Например, наша активная деятельность началась в 1990-е годы, когда по-старому уже говорить было невозможно, требовалось новое слово. Я проявил себя как режиссер. Ты стал развиваться как телевизионщик, общественный деятель и публицист. Кризис стал для нас трамплином. Я снял «Такси-блюз», раньше так не снимали. Ты создал авторскую программу «Намедни», придумал множество других вещей, которые, быть может, в другой ситуации бы не придумал. Нынешний кризис можно использовать как потрясающую возможность для начала чего-то нового. Сейчас наиболее ярко видно, кто чего стоит, потому что в суетливой жизни это невозможно было разглядеть.

О фильме Леонида Парфенова «Русские грузины»

В апреле Леонид Парфенов опубликовал на своем канале в YouTube первый из двух фильмов документального цикла «Русские грузины». Картина выходила в российском прокате в феврале 2020 года. Этот фильм входит в задуманную Парфеновым трилогию о нациях, которые оказали особенное влияние на русскую культуру и государственность. Ранее Парфенов выпускал трехсерийный фильм «Русские евреи», в дальнейшем он планирует снять фильм о русских немцах.

Леонид Парфенов: Фильм не получилось представить в Киеве и в Лондоне из-за карантина, хотя были проданы все билеты в рамках офлайн-показов в кинотеатре  «Киевская Русь» и в лондонском кинотеатре Prince Charles Cinema. Но мы график не нарушили и 13 апреля все-таки опубликовали фильм онлайн, потому что нужно придерживаться некой логики жизни проекта. Да, не вышло. Я записал обращение к украинским зрителям и объяснил, что первый фильм мы все-таки выкладываем в сети. Но я их должник, приеду в Киев уже со вторым фильмом. Вторая часть будет посвящена войне.

Павел Лунгин: Я был на премьере фильма «Русские грузины». Фильм действительно интересный, необычный, мне очень понравился.

О творчестве Павла Лунгина

Павел Лунгин: Про наше время, может быть, сниму какой-то фильм. Был период, когда мне совсем не хотелось говорить про наше время. Время как бы остановилось, засахарилось. У меня была целая серия фильмов, которые говорили о меняющемся времени, об изменениях, происходящих в мире, — например, «Такси-блюз», «Луна-парк», «Свадьба». А потом время вдруг встало. И я стал заниматься такими фильмами, как, например, «Остров». Я хочу создать фильм-сказку, которую бы все посмотрели. Не знаю, получится или нет, но я хотел бы снять историю про телефоны, современный аналог «Снежной королевы», в которой мальчик проваливается в цифровой мир. Это будет фильм про отличие магии волшебной от магии цифровой. Хочется создать что-то смешное. А еще я буду снимать сериал про вампиров в советском колхозе. Это будет народный фильм в духе «Свадьбы упырей». Очень хочется сделать что-то смешное, легкое, трогательное.

Сейчас ведь имеет место тенденция, которая заключается в том, что всем хочется, чтобы фильмы носили развлекательный характер. Люди готовы посмотреть, может быть, один мучительный фильм такого плана, как «Дылда», но того живого интереса, который был в 1980-1990-х годах, уже нет, когда за хороший фильм можно было душу продать. Надо считаться с современными тенденциями, жить внутри этой новой реальности, многое переосмыслять, что я и делаю.

Об окупаемости фильмов

Павел Лунгин: Сейчас у меня нет ничего в производстве, потому что все производства остановлены на год из-за карантина. Я скорее пишу, сюжеты разрабатываю. Есть группы, которые уже работали у нас, мы их работу заморозили, платим определенный минимум, надо будет искать новые деньги, но пока не хочется об этом думать.

Леонид Парфенов: К сожалению, реконструкционные документальные фильмы обходятся довольно недешево, они не окупаются ни коммерчески, ни прокатом, ни чем-либо еще. Иногда встречаются люди, которые заказывают создание таких фильмов, мне на них везет. Но это все исключения, общих правил нет.

Павел Лунгин: Я могу сказать, что мне надоело делать фильмы, которые люди скорее хвалят, которые им нравятся, но на которые не ходит большая публика. Поэтому я начал думать о создании фильма с тематикой цифровизации. Я сказал себе, что могу сделать фильм, на который люди пойдут. Я проверяю себя тем самым на вшивость, на слабость.

Леонид Парфенов: Я помню, как (Сергей) Соловьев рассказывал, что на фильм «Чужая белая и рябой» никто не шел, хотя он получил какой-то приз в Венеции. И тогда он стал снимать фильм «Асса» для того, чтобы люди на него пошли.

О фильме «Зулейха открывает глаза» и ненависти в обществе

Леонид Парфенов: Я частично читал книгу (Forbes. — «Зулейха открывает глаза», роман татарской писательницы Гузель Яхиной о раскулачивании 1930-х годов), сериал не смотрел. Но, в общем, нет ничего удивительного в том, что у нас на любую тему, связанную с советским прошлым и с местом религии в жизни человека, почти всегда вспыхивают подобного рода споры с оскорблениями и проклятиями. Жалко только, что под раздачу попала Чулпан Хаматова.

Павел Лунгин: Да, прекрасный роман. Но у нас появилась группа людей, которая представляет так называемую цензуру «снизу». Это самое отвратительное. Цензуру «сверху» я еще могу понять — запреты в интересах государства. Противно, но могу понять. Но то, что люди просто хотят запрещать, ненавидеть и топтать, еще и в таких оскорбительных выражениях — это нетерпимость и хамство. Мне кажется, в таких людях очень много зависти, желчи, несправедливости. Это как казаки самодеятельные, которые надевают повязки с нагайками и начинают унижать людей. Понравился или не понравился фильм — это одно. Но проявлять такой дикий, злобный пафос запретительства — постыдно. Мне кажется, такое поведение надо высмеивать, как мракобесие и бескультурную глупость.

Правда — это вообще наша военная тайна. Нельзя говорить правду. Я недавно услышал, что до сих пор архивы Великой Отечественной войны закрыты — спустя 75 лет. Мне кажется, это ужасно. Власть привычно начинает раскалывать общество, придерживаясь принципа «разделяй и властвуй». Это опасная и недальновидная политика. Казалось бы, люди в минуты коронавируса должны сплотиться, а они сплачиваются в ненависти. Это носит характер некой потребности общества в ненависти, как опасный биологический процесс.