Когда-то, двадцать лет назад
Я был значительно моложе,
Однажды, черед двадцать лет,
Значительно я стану старше,
Как кавалерия на марше.
(Павел Клубков)
Социальные сети захватил новый флешмоб: пользователи массово раскрывают свой образ, который под воздействием искусственного интеллекта смотрит из отдаленного будущего. В этом опыте тремя кликами мы перескакиваем через 20 лет жизни. И вот — пожилой, но хорошо узнаваемый человек стоит в том же месте, в той же одежде и взгляд его практически прежний, ведь программа меняет многое, но не взгляд. Как будто ничего по существу не изменилось: все те же люди здоровы-живы, вот только седина коснулась волос да сеть морщин покрыла лицо.
Несложно заметить, что женских портретов в сети гораздо меньше, чем мужских, но особых объяснений здесь вроде не требуется: слишком много энергии и ресурсов направлено на поддержание текущего состояния или на омоложение, чтобы забавляться в публичном пространстве такими экспериментами. Но эта особенность совсем не исключает того, что женщины всматриваются в свое будущее в приватном порядке, даже не просто всматриваются, а нацелены на серьезное изучение результата. В современной культурной среде внешность остается товаром межсубъектных отношений, что бы ни говорили об этом теоретики телесной эмансипации.
Однако наблюдения за гендерными диспропорциями внутри флешмоба как раз наводят на мысль, что было бы правильно разделить в этом явлении два момента, вернее, ответить на два различных вопроса. Первый — зачем люди хотят видеть себя в состарившемся образе? Второй — почему им интересно, чтобы этот образ увидели другие? Согласитесь, вопросы совершенно разные. Ниже даны попытки ответить на них, исходя из определенных моментов массовой психологии, хотя именно массовый характер описания огрубляет картину.
Ответ на первый вопрос, казалось бы, прост: ну конечно, любопытство. Мы живем, барахтаемся, как-то фокусируемся на себя, как минимум в зеркале по утрам. Давайте же оценим, куда все идет, что ждет на горизонте. Но в этом любопытстве должен быть и сдерживающий фактор: вдруг картинка разочарует? Срабатывает та же настороженность, которая возникает у граждан при обращении к астрологу, когда узнать будущее заманчиво, но с одной оговоркой — если это привлекательное будущее.
Однако во флешмобе есть еще один магнит. Мы ищем себя в будущем не только для того, чтобы удовлетворить любознательность, но исходя из более фундаментального фактора: убедиться, что в заданной перспективе мы еще живы. «Вот такой я буду через 20 лет», — говорит себе обыватель. Здесь главное — да, я буду. Таким меня видит искусственный (то есть уже почти абсолютный) разум, таким он меня конструирует, создает, а значит, он утверждает меня в отдаленном будущем. Будущего еще нет, но я уже в нем есть. Разумеется, такая проекция носит подсознательный характер, подобного монолога в вербальной форме не происходит, однако всмотритесь в себя — при честном самоанализе вы неизбежно заметите след этого мыслительного процесса.
И еще один момент состоит в плавности перехода, который обеспечивает программа визуальной трансформации. Переносясь в будущее, мы не теряем себя. Резкого разрыва с текущим состоянием практически ни у кого нет. Вот эта плавность фиксирует другой важный фактор: размытие возрастных категорий и границ жизненных этапов в современном мире. Уже ведь совсем не ясно, когда завершается молодость, начинается зрелость и тем более старость. Астрономический возраст, то есть количество вращений, которое совершило наше тело вокруг звезды по имени Солнце, становится неактуальным. Это для документов. Принято говорить о биологическом возрасте, о психологическом, в некоторых кругах — о духовном. Но только не о сухом, отмеренном механикой часовой стрелки возрасте нашего тела.
Даже в социологии уже устаревшим выглядит деление на поколения X, Y, Z. Что есть поколение? Никто толком не может ответить на этот вопрос. «Поколение — это общая драма, или общая вина, или общая боль», — говорят поэтически настроенные социологи. Однако какая драма у нынешних миллениалов? Ряд исследований показывает, что так называемых идентификаторов внутри одного поколения ничуть не больше, чем различий. При этом ряд сходных черт выстраивается не по возрастной горизонтали, а по вертикали — среди людей разных возрастов, но объединенных одними условиями существования, схожими социальными связями, предрасположенностями и стандартами. Французский социолог Пьер Бурдье обозначал систему этих характеристик понятием «габитуса». В играх со временем, которые позволяют запускать современные компьютерные системы, подтверждается нестабильность привязки к своему поколению: внешне я уже другой, но по сути ведь все тот же — молодой, полный драйва и задора.
Хорошо, но что мотивирует делиться картиной будущего публично? Разумеется, есть сама по себе природа хайпа, которая подхватывает и захватывает людей. Пользователи включаются в игру безотчетно, они не ставят перед собой вопрос: зачем мне это? Эта увлеченность никак не ограничена уровнем образования или интеллекта. Игре поддаются вполне рефлексирующие люди, ведь как раз в самозабвении состоит суть игры. Однако есть еще обстоятельства, которые могут усилить волну. Человеку необходим взгляд извне, он воспринимает себя только в системе социальных связей. Он ищет подтверждения своему новому статусу и воспримет его в сцепке с аналогичными историями. «Я верю, что я буду таким, потому что и он, и она тоже поверили этому. Мы знаем друг друга сейчас, мы существуем сегодня в переплетении наших связей, значит, и в будущем будет все так же, останется тот же эффект узнавания».
Иными словами, человек переносит в будущее не только самого себя. Он переносит всю свою вселенную, весь свой мир. Отсюда — ленты коллективного старения. Во всем потоке социальных и технологических перемен он хочет видеть пространство, в котором ему по-прежнему будет комфортно, где он не будет одинок. Да что там говорить. Человек хочет бессмертия. И в подобных флешмобах находит его отблеск.