Накануне премьеры оперы Илья Демуцкий рассказал Forbes Life, зачем ему дался «Черный квадрат» и почему исполнять оперу непременно нужно перед оригиналом в Новой Третьяковке на Крымском валу.
- Вы как автор можете рассуждать о сюжете вашей оперы часами. А если в двух словах, то о чем это?
- О том, как жизнь переворачивается с ног на голову. Понятно, что там много персонажей, которые друг с другом взаимодействуют, и сюжетных линий, и любовная, сатирическая. Но в один миг приходят революционеры-легионеры — гипотетические, как вы понимаете, мы не проводим прямых параллелей с историей — и решают завоевать солнце. Они побеждают, солнце гаснет, и все переворачивается. Такое вот философское начало — победа техники над природой, та же концепция, что и у футуристов начала XX века. Она до сих пор актуальна: техника вытесняет природу, солнце исчезает, новое божество — это технологии.
- Как вам авангардистская опера Кручёных и Матюшина «Победа над Солнцем». У вас есть цитаты оттуда?
- В тексте — да. Стихотворение Кручёных — это единственное, что дошло до нас из оперы. Стихотворение написано очень специфическим языком — вроде бы по-русски, но с частым использованием слов, которых на самом деле не существует. Набор слогов, звуков и так далее. Если изначально мы хотели перевести либретто «Победы над Солнцем» на английский, то потом решили создать новое произведение. Мы используем небольшие фрагменты оригинального текста, но как раз-таки переведенного на английский. Ну а музыка, к сожалению, до наших дней не дошла, поэтому отталкиваться было не от чего — впрочем, задачи воссоздать оперу «Победа над Солнцем» у нас не было.
- Но в целом получается, что, как и в «Победе над Солнцем», ваша опера воспевает победу нового над старым, прогресса над стихией?
- Да.
- Использовались ли в партитуре наработки из вашей электронной пьесы Black Square?
- Нет, они вообще никак не пересекаются. Та пьеса — экспериментальная игра с электроникой, а в этой опере все инструменты живые: это два рояля и много-много разных голосов.
- Интересен резонанс, который вызывает «Черный квадрат». Например, Илья Глазунов любил спрашивать у своих студентов: «Поднимите руку, кто не может нарисовать «Черный квадрат»? Не является ли ваша опера ответом на критику шедевра?
- Моя опера — оммаж, посвящение «Черному квадрату». Это само по себе прекрасно и оценивает это произведение как нечто, что может других людей вдохновить. Мне важно, чтобы искусство не оставляло людей равнодушными. Оно может не нравиться, возмущать, может восхищать или вдохновлять — но главное, чтобы после того, как я к нему обратился, не остался безразличным. Мы до сих пор, спустя сто лет, обсуждаем «Черный квадрат», спорим, ругаемся и так далее. Это и есть самое прекрасное, что может быть в любом виде искусства. Эмоция должна быть на первом уровне.
- Малевич воспринимал свою картину как икону. Есть ли место религиозной трактовке в вашей постановке?
- Поклонение новым божествам — технологиям — заложено в сюжет. У нас есть потрясающий лидер нового мира, он так и зовется — Прекраснейший. Такой поп-идол, который ведет общество в новую жизнь, стирая их эмоции, их историю, горести и печали, делая их при этом совершенно обезличенными. Уходя от теплого солнечного света, они оказываются в некоем «поликлиническом» безжизненном освещении. Безусловно, это глубоко философский и даже религиозный вопрос.
- Новый мир, к которому приходят герои оперы, это все-таки положительный итог или больше некое предостережение об обратной стороне прогресса?
- Больше предостережение. Персонажи лишаются индивидуальности, становятся безликой толпой. Но в то же время, понимаете, они счастливые, не помнят прошлого и не ведают печали. Хорошо это или плохо — наверное, с точки зрения морали это все же не очень хорошо. Но, может, для кого-то в этом счастье? Мы ставим этот вопрос перед публикой — он очень интересно поставлен с режиссерской точки зрения — и не даем однозначного ответа. Каждый решает для себя сам, возможность выбора — это тоже часть любого творчества.
- Вы прямо расписываете по нотам классическую антиутопию.
- Это самая настоящая антиутопия и есть.
- Почему всё-таки имя режиссера «Для Черного Квадрата» держится в тайне до премьеры?
- Это пожелание самого режиссера. Могу сказать только, что это очень известный человек, и он не хочет, чтобы внимание зрителя переключалось на его фамилию. Мы уважаем его решение и объявим, думаю, прямо перед премьерой.
- Вы как-то взаимодействуете с выбранным пространством — залом Новой Третьяковки?
- Пространство действительно необычное, мы его обыгрываем и зрители это видят. Кроме того, в Третьяковке проходят прекрасные выставки — можно, например, прийти чуть пораньше и вдохновиться атмосферой... А потом отправиться на наш не очень тяжелый спектакль. В нем всего два акта примерно по полчаса, он начинается в удобное вечернее время — в 22:00 — и подходит для самой разной аудитории, любой найдет в нем что-то для себя. У нас будет три премьерных показа, каждый из которых смогут посетить всего 200 человек — это действительно уникальное событие даже для столицы. Хотелось бы выразить благодарность директору Третьяковской галереи Зельфире Трегуловой за предоставленную возможность.
- Говоря о музыке: у многих современных композиторов есть тенденция к более экспериментальному звучанию. К чему стремились вы — к новаторству или к тому, чтобы музыка была понятна и доступна любому слушателю?
- Я никогда не ставлю перед собой задачу быть новатором в музыке. Некоторые встают на экспериментальный путь поиска чего-то нового, но так и не находят — я предпочитаю делать то, что я имею. У меня очень эмоциональная музыка, я не стесняюсь и не гнушаюсь мелодий, ярких гармоний, которые могут вызвать мурашки. В опере есть кульминационные моменты, где и хор, и все солисты задействованы — прям-таки малеровский масштаб, когда весь зал наполняется звучанием красивых голосов, поющих в классической манере... Но при этом, безусловно, могут быть, например, ритмы интересные — я все-таки современный человек, играю со временем. Могут какие-то рóковые моменты появиться или джазовые. Но в целом я настаиваю в первую очередь на эмоциональности.