Миллиардер Давид Якобашвили рассказал Forbes Life, куда ушли деньги от продажи пакета акций «Вимм-Билль-Данна» (около $600 млн) , чего ему стоило собрать коллекцию и открыть частный музей и почему он ни о чем не жалеет.
Иногда кажется, что 18 лет назад я совершил большую глупость, ввязавшись в коллекционирование. И все-таки, думаю, если бы была возможность вернуться в прошлое, я бы это повторил.
За 18 лет изменился мой взгляд на мир. В собрании — огромное количество предметов, которые выполнены в единственном экземпляре, это и бронзовая скульптура, и фарфоровая пластика, и живопись, и графика, и ювелирное, и декоративно-прикладное искусство. Чтобы достойно оценить эти работы, важно, например, понимать, в каком настроении пребывал художник в момент их создания. Эта химия отношений, настроений отражена в каждой детали, в каждом штрихе картины, изваяния или ювелирного изделия. Работы можно отгадывать, изучать, наблюдать бесконечно долго — этот ребус затягивает. Год от года коллекция забирает все больше времени, становится важнее и важнее для меня.
Мои близкие уважают мою страсть. Сын Михаил сейчас разрабатывает электронное оснащение музея, продумывает интерактивные развлечения для посетителей.
Мы с сыном уверены: нужно, чтобы музей вел просветительскую, образовательную работу, чтобы были лекции, семинары.
На нижних этажах музея размещены мастерские реставраторов, чтобы посетители могли видеть, как восстанавливают экспонаты, чинят механизмы, как работают столяры и ювелиры, делают золочение, какой труд за всем этим стоит.
Я покупал свою первую коллекцию с условием, что открою музей. Конечно, тогда я не представлял, во что ввязался. Это было собрание моего партнера, бизнесмена Билла Линдвалла — музей музыкальных шкатулок в центре Стокгольма, 430 экспонатов на площади 200 кв. м. Я подумал: ну, такой музейчик сделать легко, без проблем. Потом поехал посмотреть еще одну коллекцию, затем еще одну: «Вот этого у меня нет. И вот этого нет, и этого». Так я начал покупать. Затем мне принесли несколько бронзовых фигурок, которые я планировал купить в подарок. Но, посмотрев на них внимательно, подумал: «А зачем это кому-то дарить?» И вот тут, начиная с бронзы, я сам стал собирателем.
Мне удалось собрать, как бы нескромно это ни звучит, самую большую коллекцию русской художественной бронзы. Ни в одном музее мира нет такой коллекции. Около 20% экспонатов я купил в России, а 80% привез из-за границы.
Мы отслеживаем все основные аукционы в мире. Я много езжу по делам коллекции, ежедневно просматриваю онлайн и американский арт-рынок, и австралийский, и европейский, и гонконгский. Изучаю японский рынок, но там, кроме ваз, пока ничего интересного не обнаружено.
Я покупаю десятки, сотни предметов в год. Из них подлинной бронзы не больше 5–7 работ, и то если попадается, например, бронзовая скульптура работы Паоло Трубецкого, Марка Антокольского или Евгения Лансере. Из 170 известных скульптур Лансере у меня 120. Сейчас на выставке Паоло Трубецкого в Третьяковской галерее значительная часть работ — из нашей коллекции.
В моем собрании — огромное количество столовой утвари известных мастеров. Рынок русского декоративно-прикладного искусства завален подделками. В начале и середине 2000-х на предметы декоративно-прикладного искусства и столовую дореволюционную утварь возник ажиотажный спрос, резко выросли цены. С такими аппетитами не справлялись даже мировые аукционные дома, всюду просочились подделки и компилят (когда, например, в оригинальном изделии заменяют стекло или какие-то части или собирают новый предмет из старинных фрагментов).
В Америке, например, открыты мастерские, где ювелиры ставят исторические клейма фирм Фаберже, Лорие, Курлюкова, Сазикова. Получается: 150-летний мастер жив, хорошо себя чувствует и активно работает.
Я тоже покупал фальшивые вещи, без сомнения.
В коллекции французского стекла — я собираю работы Эмиля Галле, Франсуа-Эмиля Декоршемона, Габриэля-Аржи Руссо, братьев Дом, братьев Мюллер — сейчас 1700 предметов. Как показала экспертиза, в коллекции 150 фальшивок. Но кто не ошибался, тот не прорывался.
Я собираю камнерезную пластику, миниатюрную скульптуру из слоновой кости XIX — начала XX века.
Плюс шкатулочки, табакерочки. Табакерки — подарочные предметы, символизировавшие богатство аристократических семей. На выполнение одной такой табакерки уходило несколько месяцев: использовали разные цвета золота, драгоценные камни, эмали, украшали автоматонами — заводными механизмами в форме людей и животных. У нас более полутора тысяч табакерок. Плюс отдельные предметы из серебра — кубки и подарочные изделия. Коллекция русской эмали XVII–XIX веков. Большое собрание работ Фаберже — более 800 предметов.
В основе моего собрания — коллекция предметов с механизмами, включая двигающиеся куклы.
Более 800 часов с музыкой: напольных, настольных, настенных, каминных. Все механизмы в рабочем состоянии. Но, к сожалению, мы не можем заводить их одновременно. Будем показывать в музее попеременно.
Есть карманные часы с музыкой и автоматоны. Во время Наполеона в моде были эротические автоматоны. В этот же период по указанию императора для среднего офицерского звена были созданы часы, которые подвешивались в карете, так называемые каретные. Над каретными часами работали лучшие мастера своего времени, например Абрахам Луи Бреге, основатель мануфактуры Breguet. Высший офицерский состав пользовался карманными часами таких мануфактур, как Jaquet Droz, Piguet & Meylan, Breguet, Patek Philippe. Карманные часы ценились намного дороже — на создание миниатюрного механизма уходило гораздо больше времени и сил, чем на каретный, настольный и каминный.
Есть собрание аккордеонов начала XIX — середины XX века. Есть органы и музыкальные шкатулки, в том числе секретеры, шкафы, с музыкальными самоиграющими аппаратами, есть уличные органы, которые стояли на площадях. Музыкальные шкафы в увеселительных заведениях разнились по типу заведения. В ресторанах, например, играли одну музыку, в публичных домах — другую.
Потом настал период патефонов — у нас более 30 000 носителей музыки, и пластинок, и цилиндров, и бумажных дисков, и перфорированных лент.
Есть несколько тысяч фотографий XIX века, и среди них большая подборка работ Дмитрия Ермакова, неутомимого путешественника, военного фотографа, снимавшего на Кавказе, в Средней Азии, Персии. Сначала мы покупали каждую фотографию по $1000, а потом нашли целую коллекцию у внучки любовницы Ермакова и выкупили 3500 фотографий.
Есть картины, совмещенные с автоматонами и часами. В живописном собрании — 200 работ Михаила Зичи, придворного художника трех последних российских императоров, Александра II, Александра III и Николая II, есть картина Нико Пиросмани, работа Владимира Маковского, более 60 работ Александра Орловского. И большая коллекция антикварных книг.
В планах музея — издать научные труды по каждому направлению коллекции. Сейчас мы готовим каталоги-исследования коллекций французских ваз и табакерок. Ищем специалистов, способных не только описать и исследовать коллекцию, но и проанализировать ее в общем контексте развития истории искусства.
Все мучения со строительством музея на Солянке — 18 лет шли работы, много крови у меня выпили — и все усилия по созданию коллекции убедили меня в одном:
жить без искусства невозможно, только оно способно нейтрализовать негативную энергию, которая окружает нас со всех сторон.