С 28 марта по 22 июля в ГМИИ им. А. С. Пушкина — выставка «Эпоха Рембрандта и Вермеера. Шедевры Лейденской коллекции». В Москве покажут коллекцию, собранную за 15 лет нью-йоркским фондовым инвестором Томасом Капланом и его женой Дафной — крупнейшее в мире частное собрание шедевров «золотого века» голландской живописи с дюжиной работ Рембрандта. У Капланов — три из четырех картин-«аллегорий» органов чувств, составляющих единую серию раннего Рембрандта. Предмет особой гордости коллекционеров — единственная из находящихся в частных руках картина Вермеера. 14 лет семья Каплан собирала коллекцию анонимно. Но в феврале 2017 года их собрание выставил Лувр. Томас и Дафна Каплан совершили coming out, превратившись из безымянных коллекционеров в кумиров крупнейших музеев.
Как вы стали коллекционером?
Наверное, в этом виновата моя теща. Она, кстати, родом из России (Мира Реканати, израильский художник и кинорежиссер. — Forbes Life). Мира часто говорила, что из меня получился бы отличный коллекционер, но я отнекивался.
Кстати, раз речь зашла о России, а ваша фамилия Каплан, мы просто обязаны уточнить: эсерка Фанни Каплан, что стреляла в Ленина, — ваша родственница?
Нет, не думаю.
Вернемся к тому, как вы начали собирать искусство.
Как-то во время деловой поездки в Хорватию я познакомился с сэром Норманом Розенталем, который в тот момент был куратором Королевской академии художеств в Лондоне. Сэр Норман задал мне простой вопрос: что бы я хотел собирать, если бы вдруг надумал стать коллекционером? Так как я без ума от Рембрандта и художников его круга с шестилетнего возраста, то с ответом долго не тянул. Правда, в тот момент я был уверен, что все картины Рембрандта находятся в музеях, их не купишь. На что Розенталь ответил: «Ты удивишься».
И так с 2003 года мы с женой покупали в среднем по картине в неделю Рембрандта и художников его круга. Это продолжалось лет пять. В результате у нас порядка 250 работ.
Как искать на рынке работы Рембрандта?
У меня был тот же вопрос. Понятно, что Рембрандт не продается каждый день. Но, к моему удивлению, работы на рынке были. В тот момент мало кого интере- совали старые мастера. Все гонялись за шелкографиями Уорхола, ассам- бляжами из бабочек Дэмиена Херста и абстракциями Герхарда Рихтера. Рынок классического искусства был довольно вялым.
Как вы купили своего первого Рембрандта?
В 2006 году на Sotheby’s мы купили эскиз маслом «Женщина в белом чепце». Мне очень повезло. Незадолго до этого картину прекрасно отреставрировали, сняли верхний красочный слой, нанесенный рукой неизвестного художника. Под ним скрывалась настоящая красота. Я буквально влюбился с первого взгляда.
Вы лично боролись за полотно в аукционном зале?
Нет, за меня бился представитель Sotheby’s. Мы держали связь по телефону. Я, честно говоря, предпочитаю покупать напрямую у дилеров, люблю четкие и понятные сделки.
У вас в коллекции — рисунок да Винчи. А что вы думаете о недавнем рекорде, установленном на Christie’s, когда «Спаситель мира» Леонардо ушел с молотка за $450 млн?
Сегодня цена на Уорхола с легкостью превышает отметку $100 млн, а количество его работ на рынке оценивается в 70 000. Так почему же одна из картин Леонардо, которых известно всего двадцать, не может стоить столько же или даже больше? Это прекрасная картина.
Каково это — коллекционировать вдвоем с женой? Бывают случаи, когда вы спорите о покупке?
Наши вкусы сходятся, даже не могу припомнить случая, чтобы у нас возникали разногласия. Мы всегда понимаем, подходит ли та или иная работа для нашей коллекции, и не претендуем на энциклопедический охват. Но если нам нравится художник, будь то Фердинанд Бол или Франс ван Мирис Старший, мы не ограничиваемся одной покупкой. Поэтому исследователи только на основе нашего собрания могут проследить историю развития того или иного худож- ника. У нас есть самая ранняя из подписанных живописных работ Рембрандта — «Пациент, упавший в обморок (Аллегория обоняния)». Она соседствует с несколькими картинами, созданными незадолго до смерти художника.
Чем вы особенно гордитесь в своей коллекции?
«Минервой» Рембрандта. Она относится к той же серии работ, что и «Флора», «Софонизба» или «Беллона». Сегодня большинство из них находятся в Прадо, Эрмитаже и других мировых музеях. Нельзя не упомянуть и «Явление ангела Агари» Карела Фабрициуса, одного из самых одаренных учеников Рембрандта. Он рано умер в результате взрыва порохового склада в Делфте, и до наших дней дошло очень мало его картин. «Девушка за клавесином» Вермеера тоже подарок судьбы.
Как вы находите такие редкие шедевры?
Чаще всего информация о работах поступает от дилеров. В период с 2003 по 2008 год, на который пришелся пик нашей покупательской активности, коллекционеры довольно легко расставались с картинами старых мастеров. Утром мы могли купить одну картину, а уже вечером раздавался звонок с новым предложением. Конечно же, крупные дилеры не могли не заметить такой агрессивной игры.
К тому же, если картина нам нравится, мы покупаем ее практически сразу, не раздумывая.
Как изменилась ситуация в связи с кризисом?
К 2007 году я продал две свои компании. Мне не нравилась ситуация в мире и то, как она развивалась. Я был уверен, что, если наступит финансовый кризис, на рынке появится больше работ старых мастеров. Произошло ровно обратное. Люди испугались, и предложение практически иссякло. Шедевры стали расцениваться как незыблемые активы.
А сами вы расцениваете коллекциониро- вание как инвестицию?
Я никогда не сомневался, что со временем цена этих работ будет только расти. Но источник финансовой выгоды для меня — мой бизнес, а коллекция — дань уважения Рембрандту.
На сегодняшний день в частных руках — порядка 35 работ Рембрандта. И почти половина из них принадлежит нам с женой.
Если бы мне кто-то сказал об этом в 2003 году, когда я только начинал собирать, я бы не поверил. Если сегодня человек захочет собрать такую же коллекцию, ничего не выйдет. Рынок сильно изменился. Нам повезло.
Название «Лейденская коллекция» дано по имени родного города Рембрандта. То есть сразу заявлено уважение к жи- вописцу. А сами вы вплоть до 2017 года предпочитали держаться в тени, были анонимными коллекционерами. Почему?
Публичность в других областях для нас гораздо важнее. Например, я активно занят природоохранной деятельностью, защищаю больших кошек и зоны их обитания. Не нужно быть гением, чтобы собирать Рембрандта, быть гением — это быть Рембрандтом. Мы никогда не гнались за славой коллек- ционеров. Мы не живем в окружении своих работ, они постоянно участвуют в выставках. Экспозиция в Лувре
стала своего рода Рубиконом, «точкой невозврата». За время существования коллекции накопилась масса научных исследований, связанных с ней. Мы захотели их опубликовать. Но реши- ли сделать это не в печатном виде, а в электронном. Так возник сайт theleidencollection.com, положивший конец нашей анонимности. Он открыт — любой человек может зайти, скачать изображение картины, прочитать сопро- водительные статьи.
После выставки в Лувре работы отправились в Китай, где повторился парижский успех. Чем вы это объясняете?
Рембрандт — универсальный художник. Его можно сравнить с Шекспиром или Достоевским, которые понятны всем. Именно поэтому мы считаем, что картины должны путешествовать, выступая своего рода мостом между культурами. Надеюсь, что в России их также ждет успех. После чего они сразу же отправятся в Абу-Даби. У нас абсолютно идеалистическая цель. Знакомя людей с Рембрандтом, мы сближаем их. В иудаизме есть такое понятие, как «исправление мира». Поступки отдельных людей вносят значимый вклад в общее дело, тем самым улучшая мир, в котором мы живем.
Я верю в то, что связи между Россией и остальным миром гораздо крепче, чем разногласия. И нет ничего удивительного в том, что выдающиеся образцы голландского искусства, которым несколько сотен лет, могут эти разногласия ослабить. Я рад быть частью этого процесса. Мне было безумно приятно видеть, с каким энтузиазмом обсуждались детали московской выставки.
Кто был инициатором этой выставки?
Марина Лошак (директор ГМИИ им. А. С. Пушкина. — Forbes Life). Мы познакомились в Париже на открытии выставки в Лувре, она спросила, не хотим ли мы привезти картины в Москву. На обсуждении с рабочей группой, которая была уверена, что после выставки в Китае их ждет отдых, я сказал: «Поехали!» В 2014 году мы вместе с семьей были в Москве и Санкт-Петербурге и, разумеется, посетили Эрмитаж и Пушкинский музей. Я помню, как мы с женой стояли перед «Возвращением блудного сына» и я сказал жене: «Мы должны будем сюда вернуться». Так что когда нам выпал этот шанс, решение было принято за один день. Именно такая решимость помогла нам собрать уникальную коллекцию. Когда мы активно скупали работы в середине 2000-х годов, дилеры часто говорили нам: «Вы покупаете как русские». Нам льстило такое сравнение. Екатерина II в свое время по взмаху руки приобретала собрания, сопоставимые по объему с нашим. У нас, конечно же, таких возможностей никогда не было. Поэтому для меня коллекция — это настоящее чудо.